не зная забот и трудностей существования, вы разъясните некоторые
положения, высказанные вами в трактате о "Городе Солнца"?
- Что там требует разъяснения, синьор Мазарини?
- Его светлость, как высший блюститель нравов, обеспокоен
толкованием предложенной вами "общности" жен в вашем Городе.
- Ах, боже мой! Конечно, в том моя вина! Неверно толковать
употребленное мной слово "общность" как использование одной жены
несколькими мужчинами. Это вульгаризация, монсеньор! Я лишь
предоставляю свободу выбора в равной степени и мужчинам и женщинам, а
вовсе не узакониваю распущенность. Напротив, нравы должны быть
строгими, но в то же время не исходить из вечного право собственности
супругов друг на друга, освещенного церковью.
- Вы восстаете против брака, начало которому господь положил еще с
Адама и Евы.
- Если вы обращаетесь к священному писанию, то можете вспомнить,
что господь допустил после гибели Содома и Гоморры, чтобы род
человеческий был продлен с помощью дочерей, а не жены, превращенной в
соляной столб, спасенного Лота. Как известно, они, подпоив отца,
поочередно соблазняли его, чтобы понести от него.
- Ну знаете, отец Фома, на вашем месте я не приводил бы таких
примеров, - возмутился Мазарини.
- Но разве не более цинично восприятие "общности", то есть "не
принадлежности" жен, как; призыв к распутству? Очевидно, нужно
какое-то другое слово, которое исключило бы всякое иное толкование,
кроме истинного.
- Вам представится возможность найти любые слова, чтобы
разъяснить, что в Городе Солнца вы имеете в виду отнюдь не общность
всего имущества, что противоречит всем законам, и человеческим и
божеским.
- Общность имущества (здесь не надо искать другого слова!) должна
быть полной, монсеньор. Беда, если дом или конь, поле, колесница или
лодка могут принадлежать одному, а не другому, зарождая в нем зависть.
Не должно существовать понятие: "это твое", "это мое"! Человеку может
принадлежать только то, что на нем в условиях природы. Иначе зародыши
"зла собственности" расцветут бесправием и тягой, к преступности, к
нищете и богатству, к праздности и страданиям и сведут на нет
преимущество жизни в подлинно свободном от всех зол обществе.
- Мне трудно переубедить вас, отец Фома. Но я хотел бы вас
предупредить, что не эти обреченные мечты, а заслуги противоборца
испанской тирании вывели вас из темницы и вводят сейчас в королевский
дворец Франции.
- Вы огорчаете меня, синьор Мазарини. Я надеялся, что монсеньор
Ришелье разделяет мои убеждения, если просил папу о моем освобождении.
- Вы глубоко заблуждаетесь, отец Фома. Кардинал Ришелье не
обращался к святейшему папе с такой просьбой. Папа Урбан Восьмой
освободил вас по своей великой милости из сострадания. Что же касается
молодого человека, защищавшего вас, то он был прислан в Рим, поскольку
кардинал Ришелье предвидел ваше освобождение. И если вам будут оказаны
какие-либо знаки внимания, то отнесите их не к своим необузданным
мечтам, а только лично к себе.
- Мудрейший синьор Мазарини, я должен признаться вам, что эти
мечтания и составляют мою сущность. По крайней мере, так понимает меня
господин Сирано де Бержерак, которого монсеньор Ришелье нашел нужным
прислать за мной.
- Ничего не значащее совпадение. Этот молодой человек известен в
Париже как крайне необразованный и тупой буян. Он мог вам наговорить
немало глупостей, забывая, что он только солдат со шпагой, не больше.
- Как странно, - заметил Кампанелла, - он произвел на меня иное
впечатление.
- Первое впечатление всегда обманчиво, отец Фома.
- Я привык думать наоборот, монсеньор.
- Вам придется отказаться от многих своих былых привычек.
- Но, обретя теперь слободу в вашей прекрасной стране...
- Мы с вами земляки, синьор Кампанелла. Эта страна прекрасна, если
к ней должным образом относиться.
- Я хочу лишь воспользоваться ее гостеприимством, чтобы издать
свое собрание сочинений.
Мазарини пожал плечами и загадочно произнес:
- Сколько успеете, отец Фома. Долгой вам жизни на свободе! [Прожив
свои последние годы во Франции, Кампанелла успел издать лишь первые
тома своего задуманного собранна сочинений.]
Карета въезжала в Лувр.
Конечно, в числе приглашенных туда на торжественный акт Большой
аудиенции были граф и графиня де Ла-Морлиер и состоящий при них маркиз
де Шампань.
Предок мужа графини Мишеля де Ла-Морлиер получил в свое время по
прихоти угодного англичанам безумного короля Карла VI право не снимать
шляпы перед французским королем в знак заслуг перед английской
короной.
Сам Мазарини письменно от имени кардинала Ришелье напомнил графу о
возможности показать перед всеми себя как особо привилегированного по
сравнению с другими дворянами, и потому он был сегодня особенно
напыщен и чем-то напоминал индейского петуха.
Был он тучен до невозможности и по сравнению маркизом де Шампань
казался горой рядом с мышью. При его завидном росте шляпа, украшенная
отборными перьями, возвышалась над всеми. И головные уборы других
вельмож, обладающих подобной же "шляпной привилегией", тонули в толпе.
- Ну, мадам, - шептал маркиз де Шампань, - сегодня и на вас, а
следовательно, и на меня падает сияющая тень не снятой перед королем
шляпы вашего достойного супруга.
- Ах, маркиз, я умираю от любопытства, чем все это вызвано?
- Ах, боже! Это уже известно всему Парижу, я был в двух или трех
салонах, где об этом только и говорят.
- Что же там говорят, почему вы молчите?
- Я не могу молчать, графиня, я никогда не молчу, в этом моя
особенность, мой дар и мое несчастье, если хотите!
- Я хочу, чтобы вы не молчали. Именно это хочу.
- Извольте. Весь парижский свет говорит о причуде его
высокопреосвященства, который представит королю человека, желающего
отменить браки и сделать всех дам доступными любым мужчинам.
- Боже, какой ужас! - воскликнула графиня. - Впрочем, в этом
что-то есть.
- Конечно, есть, графиня, все с вожделением ждут такого указа
короля. Однако общими должны стать и дворцы, и сундуки с золотом,
земли и замки, словом, все, чем вы обладаете.
- Я обладаю и еще кое-чем.
- Это останется при вас, а вот имущество...
- Ах, оставьте, маркиз! Я могла бы еще подумать, чтобы стать
"общей" для избранных, но не нищей же!..
- Предвижу смуту, сударыня.
- Неужели король примет подобного смутьяна?
- Примет, и, как видите, у всех на глазах.
- Мне кажется, я потеряю сознание.
- Я поддержу вас, положитесь на меня.
- Мне уже душно, где мой веер?
- Он у вас в руке, мадам. А я - рядом.
И тут открылись парадные двери зала, в них показался торжественный
церемониймейстер двора с посохом, увенчанным тремя лилиями.
- Его величество король Людовик Тринадцатый! - громогласно
провозгласил он.
В нарядной шляпе, украшенной перьями, вошел король обычной своей
порывистой походкой, вытянув вперед шею.
И, как по мановению незримой силы, множество шляп первых вельмож
Франции, даже приехавших к этому дню издалека, взвились вверх и
опустились к самым ногам, чтобы проделать замысловатые движения.
Король гордо шел в своей вызывающей пышной шляпе, зорко поглядывая
по сторонам, чтобы убедиться, все ли обнажили перед ним головы.
Только три человека остались в шляпах: барон с полузабытой всеми
фамилией, которому монарх даровал такое право на "английский манер",
герцог Анжуйский, чьи предки настояли на подобном праве при
присоединении Анжу к Франции, и граф де Ла-Морлиер, похожий на башню,
увенчанную вместо крыши головным убором, столь же аляповатым, как и
вся его фигура.
Придворные состязались в изяществе поклона перед королем, все,
кроме упомянутых вельмож, которые ограничились лишь сотрясением перьев
на шляпах.
Через зал была проложена ковровая дорожка, по которой и шествовал
король, сопровождаемый кардиналом Ришелье. Закинув голову, тот
ястребиным взором окидывал все вокруг.
Не дошел король и до половины зала между расступившимися
придворными, как открылись противоположные двери и там появились два
монаха в серых сутанах; смиренный будущий кардинал Мазарини и на шаг
впереди него тревожно озирающийся недавний вечный узник Кампанелла.
У тут произошло невероятное.
Король обнажил голову перед скромным монахом, выражая тем самым
высокое уважение, которое, если верить истории, короли вообще никому
не оказывали.
Получилась невероятная ситуация. Весь зал, весь цвет французской
знати стоял перед былым вечным узником, итальянским монахом с
обнаженными головами, все, все, кроме... трех вельмож, имевших
привилегии не обнажать головы перед королем. Перед королем! А если сам
король обнажил?
- Снимайте шляпу, ваше сиятельство, - зашипел мужу своей любовницы
маркиз де Шампань. - Делайте, как король!
Граф де Ла-Морлиер не обладал быстротой соображения. Пока до его
ума дошли слова маркиза, герцог и барон, бывшие в шляпах при выходе
короля, обнажили головы. Теперь и графу де Ла-Морлиеру не оставалось
ничего другого, как последовать их примеру.
Кардинал Ришелье, хоть и смотрел на Кампанеллу, все же заметил
замешательство обладателей вредной "шляпной привилегии", запоздавших
обнажить свои головы.
Кампанелла меж тем подошел к Людовику XIII и выразил ему свою
величайшую преданность и признательность, затем он попросил разрешения
передать монсеньору кардиналу Ришелье письмо святейшего папы Урбана
VIII.
Ришелье взял пакет, благословив монаха, вскрыл печати и быстро
пробежал папское послание.
- Так и есть, ваше величество, волею господа я предугадал
содержание послания наместника святого Петра. Святейший папа не
ошибся, выбрав Францию местом своего доверия.
Так французский монарх вместе с жесточайшим правителем Франции
кардиналом Ришелье и всей французской знатью, оплотом реакции и
абсолютизма, встречали с обнаженными головами Томмазо (Фому)
Кампанеллу, автора великого сочинения "Город Солнца", послужившего
столетия спустя одной из вех при разработке путей в коммунистическое
завтра человечества.
Ришелье же утвердился в глазах всех как лицо, пользующееся особым
вниманием папского престола. Вся эта задуманная им церемония дала ему
повод во имя королевского величия отменить устаревшую, заимствованную
у англичан "шляпную привилегию", унижавшую королевское достоинство.
Отмена эта, забытая из-за своей незначительности историками
последующих столетий, способствовала еще большему утверждению
абсолютизма.
ЭПИЛОГ
Франция тем временем, участвуя в Тридцатилетней, как впоследствии
ее назвали, войне, обретала европейскую гегемонию, что приписал себе в
заслугу кардинал Ришелье, достигнув высшей власти и всеобщего
почитания. Тенью на своей славе он считал лишь вынужденное участие в
освобождении Кампанеллы. Он сделал все возможное, чтобы его
современники поверили, будто освобождение автора "Города Солнца"
исходило только от папы Урбана VIII и было вызвано антииспанскими его
настроениями. Однако Ришелье допускал, что истина может стать
известной в будущем. Мазарини подсказал ему надежный способ исключить
это. Он затребовал в порядке ватиканской ревизии церковные книги
местечка Мовьер, где приходским священником был знакомый нам кюре. Тот
не сразу заметил подмену в возвращенных книгах записи о рождении и
крещении Савиньона, сына господина Абеля Сирано Мовьер де Бержерака, а
обнаружив ее, встревожился, хотя не видел никакого практического
