вдоволь наговориться.
Когда кюре вернулся, они все еще вспоминали свое детство.
- Мог ли кто-нибудь из нас тогда думать, - воскликнул кюре, - что
мудрый философ, указавший на зло собственности, сам будет у нас в
Мовьере! Поистине господь руководит нашими поступками и сводит воедино
неисповедимые пути!
- Это не совсем так, дорогое учитель, - отозвался Сирано. - В том,
что Фома Кампанелла здесь, виновны прежде всего вы, кюре. Если бы вы
не внушили тогда мне, мальчишке, святость его идей отрицания такого
зла, как собственность, кардиналу Ришелье не пришлось бы содействовать
его освобождению... - На этом он оборвал себя. Кюре так и не понял,
каким образом Сирано причастен к освобождению Кампанеллы. Не понимали
этого в течение столетий и истории Франции, ибо те, кто это знал, не
обмолвились и словом, а кардинал Ришелье сумел повернуть приезд
Кампанеллы во Францию к своей выгоде.
Меж тем новые друзья Кампанеллы решили дать ему отдохнуть после
дороги. Рене Декарт и Пьер Гассенди вышли в сад и завели учтивый
философский спор о сущности материи.
Гассенди во всем видел только материальную суть мира, Декарт же
настаивал, что материальная основа становится человеком лишь при ее
совмещении с душой, превращающей неодушевленное тело в мыслящее
существо. Однако оба сходились на том, что мир воспринять можно, лишь
наблюдая его с помощью реальных чувств, а не слепо представляя по
канонам веры.
В доме послышался шум. На двор въехала карета. Захлопали двери. В
комнату вошел Мазарини в скромной серой сутане с опущенными глазами,
но решительными движениями.
- Его высокопреосвященство, - жестко заговорил он, - господин
кардинал Ришелье, осведомленный о вашем прибытии, господин Сирано де
Бержерак, выражает вам благодарность за выполнение его поручения и как
главнокомандующий французскими войсками, приказывает вам немедленно
отправиться в полк, в роту гасконцев, и принять участие в боевых
действиях против испанцев близ Арраса. Кстати, имейте в виду, что
пулевая рана получена вами в нашей действующей армии, а не в Италии,
где вы, слышите ли, никогда не были.
- Монсеньор, - обратился к Мазарини Кампанелла, - я тревожусь за
состояние здоровья своего пациента, которому едва ли следует садиться
в седло и брать шпагу.
- У его высокопреосвященства, отец Фома, иное мнение, суть
которого мной изложена. Что же касается вас и письма святейшего папы
Урбана Восьмого, какое вам надлежит вручить его высокопреосвященству
господину кардиналу Ришелье, то он позаботился о том, чтобы это было
сделано в подобающей обстановке в Лувре, где его величество король
Людовик Тринадцатый даст вам особую аудиенцию в присутствии его двора.
Сирано вскочил:
- Я готов оказаться в рядах гасконцев и посчитаться с испанцами,
которым я не намерен простить пущенной в меня из-за угла пули в Вечном
городе.
- Не забывайте, Бержерак, не там, а "на восточной границе
Франции", - перебил Мазарини. - В боях близ Музона.
- К востоку от Франции, - повторил Сирано. - За Музоном.
- Решено! - внезапно воскликнул появившийся Лебре. - Мы едем
вместе. Я вступаю в роту гасконцев вместе с тобой!
ШЛЯПА КОРОЛЯ
За день до появления Мазарини в Мовьере, едва Жозеф Ноде добрался
до дворца кардинала Ришелье и был незамедлительно принят им, между
ними произошел разговор.
Ришелье выслушал сообщение Ноде о том, как он выполнил поручение
господина Ноаля и доставил во Францию синьора Кампанеллу и
сопровождающего его тяжело раненного испанской пулей господина Сирано
де Бержерака.
Когда же речь зашла о том, что Кампанелла и раненый юноша путь по
Папской области до устья Тибра проделали в гробах, крышки с которых
сняли лишь в открытом море, кардинал Ришелье нахмурился, встал из-за
стола, сбросив привычно примостившегося у него на коленях кота, и стал
расхаживать по кабинету так, что полы его повседневной сутаны с алой
подкладкой стали развеваться.
- Весьма скверные новости привезли вы мне из Италии, господин
Ноде, - сказал он, выслушав доклад. - В ваших книгах, которые мне
привелось читать, все устраивалось много лучше, чем получилось у вас
на деле.
- Но, ваше высокопреосвященство, - забормотал смущенный Ноде, -
оба беглеца благополучно прибыли во Францию и синьор Кампанелла привез
с собой письмо святейшего папы Урбана Восьмого, адресованное вам
лично. Синьор Кампанелла обязан вам вручить письмо сам, как повелел
папа.
- Прискорбно, что я не имею на руках этого письма, - опять
недовольно заметил Ришелье, - Однако цепь логических построений
позволяет мне прочесть его на расстоянии.
- Ваше высокопреосвященство! Такое деяние доступно лишь вашему
высокому уму.
- Какой же вы писатель, господин Ноде, если не сможете представить
себе, что МОГ написать святейший папа, направляя мне письмо с
освобожденным узником после его тридцатилетнего заключения?
- Увы, ваше высокопреосвященство, я должен признаться, что моего
воображения недостаточно.
- Здесь требуется отнюдь не воображение, почтенный Ноде. Во всяком
случае, я благодарю вас за выполнение поручения нашего посланника в
Папской области господина Ноаля, который получит повышение.
- Слушаю, ваше высокопреосвященство, - поклонился Мазарини.
- А вас, господин Ноде, я тоже хочу наградить направлением в
качестве советника к губернатору Новой Франции.
Ноде поник головой. Ему придется пересечь океан, отправляясь на
край света, именуемый Новой Францией, претерпеть в пути все ужасы
морской болезни и, увы, не скоро вернуться к домашнему уюту. Словом,
будучи в достаточной мере проницательным, он представил себя рядом с
египетским владельцем фелюги, который получил дополнительно 500
пистолей за молчание, а он, Ноде, - горькую милость всесильного
кардинала.
И бедный Жозеф Ноде рассыпался в благодарностях за полученное
новое поручение, которое проклинал в душе.
Отнюдь не лишенный писательского воображения, как упрекнул его
Ришелье, он догадался, что кардинала, видимо, устроило бы не
благополучное возвращение во Францию Сирано де Бержерака в
сопровождении Кампанеллы, а их гибель в пути...
Ришелье, отпустив незадачливого писателя, призвал Мазарини и
срочно направил его в Мовьер для уже известного нам поручения, а сам
приказал подать себе карету для поездки в Лувр к королю, чтобы застать
его там раньше, чем тот отправится на охоту с ловчими птицами.
Король не слишком обрадовался непредвиденному появлению кардинала,
он вышел к нему в охотничьем костюме с недовольной физиономией,
вытянув вперед шею.
- Рад вас видеть, кардинал, - сказал он. - Надеюсь у вас хорошие
новости, а не надоевшие мне жалобы на моих мушкетеров, умеющих держать
шпаги в руках. Или вы в чем-то сомневаетесь?
- Я никогда не сомневаюсь, имея дело с вами, ваше величество, -
низко поклонился Ришелье.
Такие слова и тон кардинала польстили Людовику XIII, но
одновременно и насторожили его.
- Так что у вас там приключилось, если нужно задерживать меня
перед выездом на охоту, которая развеет мою скуку?
- Ваше величество! Я никогда не решился бы напрасно обеспокоить
вас. Тем более когда речь идет о вымирающем искусстве охоты с ловчими
птицами.
- Что верно, то верно, Ришелье. Не думаю, что меня в этом деле мог
бы заменить кто-нибудь из здравствующих ныне государей.
- Ваше величество! Не только государи, никто на свете из ныне
живущих не сравняется в столь славном деле с вашим величеством.
- Ну, кардинал, не иначе как кого-то из ваших гвардейцев проткнули
шпагой. Говорите, кого и кто. Прикажу повесить.
- Нет, ваше величество, на этот раз речь идет лишь о пышной
церемонии в вашем дворце.
- Интересно. Пышной, говорите? И это может развлечь?
- Несомненно, ваше величество, если вы согласитесь дать Большую
аудиенцию в присутствии всего двора и всех иностранных послов посланцу
самого святейшего папы Урбана Восьмого.
- Вот как? С чем же папа прислал его к нам?
- Он привез важнейшее письмо, будучи сам пожизненным узником, еще
тридцать лет назад готовившим восстание против испанской короны.
- Опять Испания? Она уже надоела мне. Война с ней ваше дело,
кардинал, на то вы и генералиссимус.
- Но речь идет не просто об Испании, ваше величество, а о
признании в вашем лице первого из всех католических королей.
- Вот как? Кто нас признал таковым?
- Сам святейший папа Урбан Восьмой, освободив вдохновителя
антииспанского заговора и направив его со своим личным посланием во
Францию.
- Сколько же просидел в темнице этот гонец?
- Около тридцати лет, ваше величество. И перенес из-за испанцев
тяжкие мучения. Это святой монах Кампанелла.
- Никогда не слышал. Но папе виднее. Если он его освободил в пику
испанскому королю, хоть тот и родственник нашей супруги Анны
Австрийской, все равно это нам приятно.
- Ради лишь этого чувства, ваше величество, я рекомендую вам дать
этому гонцу святейшего папы Большую аудиенцию.
- А это не помешает моей охоте?
- Что вы, обо всем позабочусь я сам, во дворец будут приглашены
все вассалы, и преданные и строптивые, даже пользующиеся дарованными
им шляпными привилегиями.
- Вам непременно нужно, чтобы кто-то остался при мне с
необнаженной головой?
- Ваше величество, я просто хочу поставить их в самое для них
затруднительное положение.
- Как это вы сделаете?
- Об этом я могу лишь шепнуть вам на ухо.
Оглянувшись, подошел к королю и произнес шепотом несколько слов,
потом добавил уже громко:
- А что им останется после этого делать?
Людовик XIII расхохотался.
- Вы неоценимый человек, кардинал! Я не знаю, чем вас наградить за
такую выдумку. Виват! Хорошо, готовьте торжественную аудиенцию.
Посмотрим на этого бедного монаха. Вот удивится-то! Да и не он один!
Ришелье был доволен. Все оборачивалось так, как он хотел.
В назначенный Ришелье день, когда Мазарини должен был привезти
Кампанеллу в Лувр, во дворце собрались даже издалека приехавшие
вассалы, не говоря уже о придворной знати, обретавшейся в Париже.
Приемный зал наполнился роскошно одетыми вельможами и прекрасными
дамами в самых модных туалетах со сверкающими драгоценностями, а перья
на мужских шляпах соперничали с ними в пышности и яркости.
По условию приема все были в шляпах. Очевидно, это связывалось с
какой-то особенностью великосветского сборища, устроенного кардиналом
с согласия короля.
Королева в сопровождении приближенных к ней дам, опять же по
предусмотренному кардиналом ритуалу, вышла раньше супруга и сразу
осветила своей необыкновенной красотой, оттененной простотой и
изяществом наряда, весь зал.
Вельможи зашевелились, приветствуя королеву сниманием шляп, потом
снова водружая их на место.
Наконец наступила торжественная минута, ждали выхода короля. Но он
задержался, ибо не было сигнала о приближении кареты с Мазарини и
римским гостем.
Мазарини сидел в карете рядом с Кампанеллой и вел с ним
многозначительную беседу.
- Отец Фома! Великий кардинал Ришелье предоставил вам убежище во
Франции в надежде, что вы ему ответите признательностью и послушанием.
- Признательность моя исходит от сердца, монсеньор, но что вы
имеете в виду под послушанием?
- Мне кажется, что не все ваши произведения восхищают его
высокопреосвященство господина кардинала Ришелье. Быть может, в
последующих своих сочинениях, которые вы напишите здесь, на свободе,
