семейная жизнь поломана. Может все еще поправится, может, нет. Но что бы
не случилось, я обязательно постараюсь это пережить. Итак, теперь - я
больше не принимаю тебя.
- Что это значит? - спросил Оливер.
- Когда я соглашаюсь с тобой - значит я принимаю твое решение. Если я
не согласна с твоим решением - я поступаю по-своему.
- Как мерзко, - ответил Оливер. - Ты ведешь себя как шлюха...
Люси предостерегающе подняла голову.
- Не надо употреблять такие слова, Оливер.
- Называй это как хочешь, но ты совершаешь преступление, ты
совершаешь грех... Господи, ну как это красиво назвать? И почему-то именно
ты выбираешь определения.
- Да, Оливер, - подтвердила Люси. - Потому что твои определения уже
не годятся. За эти дни я пыталась объяснить себе почему я сделала это
после такого долгого...
- Почему? - не вытерпел Оливер.
- Тебе это не понравится, Оливер, - предостерегла она.
- Давай, выкладывай, - резко настаивал Оливер. - Давай выплеснем всю
эту гадость сегодня и по дороге домой начнет забывать.
- Мы не можем забыть. Ни ты, ни я. Ты во многих отношениях был
хорошим мужем. Ты был великодушен по отношению ко мне. Я была согрета
зимой, сыта, ты не забывал мой день рождения, ты подарил мне прекрасного
сына, которого я очень любила...
- А сейчас? - резко бросил Оливер. - Что ты собираешься мне сказать?
- Ты так долго обращался со мной как с ребенком, - не спеша говорила
Люси, - что когда ты вдруг начинал видеть во мне женщину в моменты нашей
близости, я реагировала по-детски. Мне было скучно, я смущалась,
чувствовала отвращение и неудовлетворенность.
- Ты лжешь, - протестовал Оливер.
- Я предупреждала тебя, что никто никогда не назовет меня больше
лгуньей.
- Но мне всегда казалось, что ты...
- Чаще всего я просто хорошо притворялась, Оливер, - мягко возразила
Люси. - Не всегда - но чаще всего.
- Столько лет? - голос его звучал подавленно и недоверчиво.
- Да.
- Почему? Почему ты делала это? Почему ты ничего мне не сказала?
- Потому что мне казалось, что я не вынесу этого признания, -
ответила она.
- А теперь?
- А теперь я больше думаю о себе, чем о тебе. Вот что ты со мной
сделал в тот вечер десять дней тому назад, Оливер.
- Я не желаю больше слушать тебя! - Оливер пришел в ярость. - Пять
тысячелетий женщины оправдывали все свои легкомысленные похождения
возрастом, занятостью или физической слабостью своих мужей, которые не
могли удовлетворить их похоть. Сделай милость, придумай что-то
пооригинальнее.
- Не думай только, что я пытаюсь всю вину возложить на тебя. Может,
если бы ты был другим, если бы мы оба были другими, этого бы не случилось.
Но, - честно призналась она, - не только это. Я хотела его. Долгое время я
даже себе не признавалась в этом. Но когда все закончилось, я только
сожалею, что так долго оттягивала эти мгновения.
- Что именно ты хочешь этим сказать? - спросил Оливер. - Ты
собираешься снова встречаться с ним?
- О нет, - с легкостью сказала Люси. - У него есть свой...
недостаток. Он слишком молод. Он совершенно неперспективен на ближайшие
десять лет. Он сослужил хорошую службу, но теперь это все детские забавы.
- Хорошую службу? - насмешливо повторил Оливер.
- Да, он дал мне почувствовать, как прекрасно быть снова женщиной.
Ничего в нем нет особенного, но в мои тридцать пять он показал мне, какое
удовольствие может доставить мужчина.
- Философия проститутки, - сказал Оливер.
- Неужели? - Люси пожала плечами. - Я так не считаю, и думаю, что ты
тоже так не думаешь. Но что бы это ни было, я так чувствую, и ты должен
это знать.
- На что ты намекаешь?
- Я намекаю на то, что это может повториться.
- Но ты лжешь. Ты просто говоришь так, чтобы отомстить мне.
- Нет, я не лгу, - ответила Люси.
- Посмотрим, - в отчаянии проговорил Оливер. - Посмотрим.
- Нет не посмотрим, - настаивала она. - Почему это тебя так шокирует?
ты же бывал в раздевалках, барах, курилках. Разве не к этому сводятся там
все разговоры? А если бы тебе довелось услышать женскую болтовню на всяких
там обедах и приемах... Разница только в том, что за пятнадцать лет мой
муж приучил меня говорить правду себе и о себе.
- Такая семейная жизнь долго не продлится, Люси, - возразил Оливер.
- Может и нет, - согласилась она. - Это плохо.
- Ты останешься одинокой, всеми забытой.
- Может быть. Но сейчас мне кажется, что это того стоит.
- Не могу поверить, - сказал Оливер. - Ты так изменилась. Ты совсем
не такая, как даже две недели назад.
- Ты прав. Я действительно изменилась, - согласилась Люси. - И не к
лучшему. Честно говоря. Я стала намного хуже. Но теперь это я, а не твое
отражение. Я не второстепенная, покорная, блеклая, предсказуемая пятая
часть твоей жизни. Это я, в своей наготе. Я сама себе хозяйка. Я
самостоятельный человек.
- Ладно, - резко оборвал Оливер. - Иди, сложи свои вещи и поехали
домой. Я пойду за Тони и скажу ему, что ты готова.
Люси вздохнула. И совершенно неожиданно она рассмеялась.
- Оливер, дорогой, да ты настолько не привык слушать то, что я
говорю, что даже если я скажу, что на тебе горит рубашка, до тебя не
дойдет, пока ты не сгоришь.
- Ну, а это ты к чему говоришь?
Люси перешла на серьезный тон.
- Я писала тебе, что не собираюсь возвращаться домой с Тони. Ты разве
не прочел мое письмо?
Оливер раздраженно отмахнулся.
- Прочел. Прочел. Чушь какая-то. Ты наверное, была взбудоражена,
когда писала его и...
- Оливер, - опять предостерегла Люси.
- В любом случае это всего несколько дней. Он уедет в школу в конце
месяца, и ты сможешь успокоиться, прийти в себя. И вы не увидитесь до
самого Дня Благодарения. И...
- Я не собираюсь оставаться с ним эти несколько дней. Я не поеду к
нему на День Благодарения. Я не поеду к нему на Рождество. Я не...
- Люси, прекрати это дурацкое причитание, - грубо остановил ее
Оливер. - Не глупи.
Люси устало закрыла глаза и легко отмахнулась:
- Почему бы вам вдвоем не поехать домой и не оставить меня в покое?
- Но мне казалось, что мы все уладили, - сказал Оливер.
- Ничего мы не уладили. Ты сказал, что хочешь, чтобы я вернулась. Я
сказала, что хочу вернуться, но на определенных условиях. Одно из них -
это то, что я никогда больше не увижу Тони.
- Как долго вы не будете видеться? - угрожающе низким голосом спросил
Оливер.
- Никогда.
- Это дешевая мелодрама. Это просто бессмыслица.
- А теперь послушай внимательно, - Люси шагала вперед-назад перед
Оливером, с трудом контролируя свой голос. - Я полностью отдаю себе отчет
в том что сказала и в том, что собираюсь сказать. Он ненавидит меня. ОН
мой враг...
- Ему всего тринадцать лет...
- Он свидетель обвинения, и он никогда не забудет этого, и я тоже.
Всякий раз, когда он смотрит на меня, он смотрит через то окно в тот
злополучный дождливый день. Он смотрит на меня осуждающе, он обвиняет,
выносит приговор.
- Не устраивай истерик, Люси, - Оливер схватил ее за руку и
успокаивающе погладил. - Он все забудет.
- Он не забудет. Сам спроси его. Спроси. Я не могу жить под одной
крышей со своим судьей! Не могу ощущать чувство вины двадцать раз на день!
- Голос ее надрывался и она уже почти рыдала.
- Ты должна попробовать, - настаивал Оливер.
- Я пробовала, - прошептала Люси. - Я делала все что только могла,
чтобы примирить нас. Даже когда я писала тебе, что не смогу жить с ним в
одном доме, я все еще надеялась... Я не верила, даже когда писала эти
слова. А потом, сегодня, он сделал вот это... - Она отняла у него руку и
показала на разбитый грамофон. - Бейсбольной битой. Но он разрушал не
машину. Он уничтожал меня. Он УБИВАЛ меня! - Тут Люси сорвалась на
безумный вопль. - Убийство!
Оливер схватил ее за плечи и резко встряхнул:
- Прекрати! Возьми себя в руки!
Рыдая и не пытаясь высвободиться из его рук, она сказала:
- Он отравит всю нашу жизнь. Что будет с нами после пяти лет вот
такого существования? И что станет с ним в конце концов?
Оливер опустил руки. Они стояли друг перед другом, не двигаясь
некоторое время. Затем Оливер покачал головой.
- Не могу, - сказал он.
Люси громко вздохнула. Она склонила голову и скрестила на груди руки,
поглаживая плечи, которые только что крепко держал Оливер. Она заговорила
глухим голосом:
- Тогда оставь меня. Забери его и оставь меня. Навсегда.
- И этого я не могу сделать, - сказал Оливер.
Таким же бесцветным и глухим голосом, все еще поглаживая плечи, Люси
произнесла:
- Придется выбрать одно из двух, Оливер.
Оливер отвернулся и подошел к краю крыльца. Спиной к Люси, он
облокотился о перила и направил взгляд на озеро. А я-то думал, что все
понял, подумал он. Он понимал, что потерпел поражение, и чувствовал, что
больше никогда не сможет принимать решения и строить планы. Наверное, надо
было заставить их уложить вещи в ту самую ночь и увезти домой. А так, у
всех было время для самокопания, подумал он.
Он услышал движение за спиной и резко повернулся. Люси открыла дверь
дома, чтобы уйти вовнутрь.
- Ты куда? - подозрительно спросил он.
- Тони идет. - Она показала в сторону гостиницы и Оливер увидел Тони
быстро шагающего по направлению к дому. - Думаю, тебе не мешало бы
поговорить с ним.
Люси вошла в дом, легкая дверь тихо захлопнулась за ней. Через
матовое стекло Оливер смотрел, как растворялись ее размытые очертания.
Он покачал головой и заставил себя улыбнуться сыну. Мальчик шел по
лужайке навстречу отцу. Приблизившись, он настороженно и серьезно
посмотрел на Оливера. Потом он остановился прежде чем сделать последний
шаг.
- Привет, папа, - сказал он выжидающе.
Оливер подошел к Тони, положил руку на плечо мальчика, и поцеловал
его.
- Привет, Тони, - ответил он. Не снимая руки с плеча сына, Оливер
направился обратно к крыльцу.
- Я готов, - сказал Тони, показывая на чемоданы, расставленные на
крыльце. - Можно нести багаж в машину?
Оливер промолчал. Он снял руку с плеча Тони и медленно пошел к
плетеному креслу. Тяжело, по-старчески, опустившись в него, он обратил
взгляд на ребенка.
- Я думал, что мы должны были уехать еще в три, - сказал Тони.
- Подойди ко мне, Тони.
Нерешительно, будто в ожидании наказания, Тони пересек веранду и
остановился перед креслом отца.
- Ты злишься на меня, папочка? - тихо спросил он.
- Нет. Конечно же нет. С чего бы мне злиться на тебя?
- За то, что я позвонил тебе тогда, - Тони глядел в пол. - За то6 что
я рассказал тебе... что я видел...
Оливер вздохнул.
- Нет, - сказал он. - Ты не виноват.
- Я ведь должен был сказать тебе, правда? - молящим голосом говорил
Тонги.
- Да, - не сразу ответил Оливер. Он не сводил глаз с сына, задавая
себе вопрос, что именно из виденного мальчик запомнит навсегда. Дети
забывают все, говорил Петтерсон. он сказал также, что и взрослые забывают
все. Но ни то, ни другое не правда. Тони запомнит все, четко, подробно, с
мучительными деталями, и вся его жизнь будет построена на этой памяти.
Было бы гораздо проще замять этот разговор, придумать любое оправдание
тому, что придется ребенку уехать без мамы и самому подготовиться к школе.
Было бы гораздо легче временно отложить все разговоры о Люси, уклончиво и
хитроумно отвечать на детские вопросы, на письма из школы о предстоящих
