в нее. Когда проникновение стало полным, Марио, до того держащий голову
Эммануэль, осыпая ее поцелуями, встал и занял позицию позади молодого
человека. Он тоже обнял ее за бедра, и руки марио соединились с руками
Эммануэль не пояснице сам-ло.
Она слышала, как он застонал от наслаждения. Потом стоны превратились
чуть ли не в крики, и сквозь них она услышала голос Марио:
- Теперь я вошел в вас. Я пронизываю вас копьем в два раза более
острым, чем у обычного мужчины. Вы чувствуете это?
- Да, это чудесно, - простонала Эммануэль.
Могучий поршень сам-ло на три четверти вышел из Эммануэль, потом снова
вернулся и начал, все увеличивая темп, свое движение. Она не знала,
доставляет ли ему Марио радость или боль, ей было не до этого;
Она рычала, извиваясь на подушках. Двое мужчин соединили с ее криками
свои. Эти крики разорвали предутреннее молчание, и собаки в окрестных домах
начали отчаянный концерт. Но эти трое ничего не слышали - они были в другом
мире. Руки сиамца сжимали грудь Эммануэль, и она посылала свое тело ему
навстречу, помогая ему как можно дальше проникнуть в нее, желая, чтобы он
разорвал, разодрал ее.
Марио чувствовал, что силы сам-ло неисчерпаемы, но сам он почти уже
опустошил себя. Он вонзил свои ногти в спину юноши, как бы давая ему
сигнал. Извержение двух вулканов шло одновременно, сам-ло изливался в лоно
Эммануэль, получая с другой стороны такие же дары.
Эммануэль же кричала так, как ей никогда не приходилось кричать
раньше. Горький, пряный вкус она ощущала чуть ли не в горле. Ее голос
рикошетировал от черной воды канала, и нельзя было понять, к кому обращены
ее слова:
- Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю...
Неизвестный автор - Эммануэль II
Прошло несколько бесконечных минут, пока Эммануэль медленно подняла блузку,
расстегнула шорты, опустила их до колен, потом до лодыжек. Затем резким
движением отбросила их еще дальше, в траву, окружавшую террасу. И нежное
тепло камня коснулось ее обнаженной кожи.
Она послушно повиновалась Марио, когда он попросил ее лечь на спину,
предоставив его взгляду все, что можно. Она сделала даже большее: словно
полностью предлагая себя, широко раскинула ноги, которые свесились по обе
стороны парапета, низ живота подался вперед, завораживающе вздрагивая
мускулами под безупречной кожей.
- Вы когда-нибудь ласкаете себя при ваших слугах?
- О, конечно.
В действительности в те утренние часы, когда Эммануэль занималась
любовью сама с собой в постели или под душем, а после ленча в шезлонге,
читая или слушая радио, только Эа, ее камеристка, бывала свидетельницей игр
своей хозяйки. Остальные слуги - по крайней мере так думала Эммануэль -
были лишены этого нескромного зрелища.
- Вы хотите, чтобы он довел вас до экстаза? - вкрадчиво спросил Марио.
Она кусает губы, ей надо предупредить Марио, что мальчишка понимает
французский. Но Марио уже начинает говорить с ним на языке, который она
никогда до сих пор не слышала. Бой отвечает почти шепотом, глаза его
потуплены, он смущен не меньше Эммануэль. Голос Марио звучал как голос
доброго, терпеливого наставника. "Как прекрасно это выглядит, - усмехнулась
по себя Эммануэль. - Урок эротологии на тайском просторечии". Несмотря на
всю необычность ситуации, она нашла это весьма забавным. Все же она
вздрогнула, когда без всякого предупреждения Марио положил руку боя на ее
бедра. Он показал мальчику, что тот должен делать, предупредил его, что
раздеваться не надо, поправил его поначалу неловкие движения. Но уже через
минуту мальчик показал, насколько он понятлив, и Марио допустил его пальцы
до самостоятельной работы.
И Эммануэль уступает. Блузка снова снята и Эммануэль улыбается своей
ослепительной наготе. Ее руки привычно скользят по своему телу, охватывают
грудь, поднимают ее, потом пощипывают соски, и те тот час же твердеют, но
руки неожиданно отпускают их, пробегают вдоль всего тела, опускаются к
бедрам, медленно поглаживают их, словно успокаивая, и снова бегут вверх к
подмышкам, на обратном пути оттуда вновь встречают и вознаграждают его за
долгое ожидание, как бы говоря:
"Спасибо, что ты так терпеливо дождался нашего возвращения".
Ее губы трепещут в поисках других губ, грудь поднимается навстречу
другой груди, тело стремиться прижаться к другому телу. Но нет здесь
другого тела, кроме ее собственного. И вот руки Эммануэль спускаются ниже,
и как бы случайно пальцы ее находят маленькую точку, узенькую щель в нежной
розовой плоти, раздвигают ее, и начинают пошлепывание, подергивание, почти
незаметное царапание ногтями. Глаза ее закрыты, ягодицы напряжены, ноги
раскинуты, и в сумерках она выглядит причудливым живым распятием.
Она очень возбуждена собственными ласками, слезы появляются на ее
ресницах, с губ срываются стоны; она плачет от собственной радости, не
стесняется своих слез и в этом сладостном унижении черпает новые силы.
Напрасно она старается продлить это чудное время ожидания, помиловать
себя, не дать себе погрузиться без остатка, потерять то, что она сейчас
испытывает. Нет, она не может, она не останавливается, она продолжает
двигаться к тому рубежу, который - она знает - последний, который она
никогда не сможет перейти, никогда...
Кисти рук Эммануэль выгибаются наподобие раковины моллюска, словно
прикрывая от нескромного взгляда тайные прелести и в то же время сдерживая
ревущуюся оттуда страсть. Словно потоки наслаждения хлещут через Эммануэль,
словно распались земля и небо, и она сама брошена на грудь наблюдающего за
ней создания, как огромная белая птица.
Пальцы Марио сплелись с руками Эммануэль, и она не может понять, кто
дарит ей эту радость - он или она сама.
Но вот он осторожно высвободился и положил женщину на шелковую обивку
кресла. Она уткнулась лицом в щелк, грива волос разметалась по обнаженным
плечам, спина все еще конвульсивно вздрагивает.
После ужина они выбрались из дома и погрузились в лабиринты китайского
квартала. Целью их путешествия был театрик, выглядевший как небольшой
крытый рынок. Сотни полторы зрителей слонящимися от волнения лицами, стоя
перед сценой, любовались вереницей обнаженных девушек.
Правда, девушки не были совершенно голыми - вновь прибывшие сразу же
увидели это, едва их усадили на скамейку, стоящую прямо перед сценой,
свободную, так как места на ней стоили дорого. На тоненькой ленточке,
опоясывающей каждую из артисток, был прикреплен небольшой четырехугольный
кусочек клеенки величиной с игральную карту.
Ритмическими движениями приподнимали они этот пустячок, обнажая на
мгновение черный треугольник Венеры, и зрители восторженным ревом
откликались на каждый такой жест. У трех европейцев хватило терпения на
полчаса, и все это время ничего не менялось в мизосценах. Однако, это не
мешало им обсуждать чары отдельных исполнительниц. Эммануэль объявила, что
ей нравится "вон та большая без грудей", но никто не разделил ее мнения.
Затем она с Жаном принялись дотошно объяснять друг другу, как им нравятся
сочные губы, окаймляющие вход во влагалище одной из девушек.
- ... Потом последовал довольно отвратительный образец гимнастического
искусства. Она всунула крутое яйцо во влагалище, а потом вытащила его
оттуда разрезанным на ломтики. То же самое она проделала с бананом. Затем
вставила между ног зажженную сигару и стала пускать дым кольцами.
Напоследок в дело пошла китайская кисточка для туши, и она написала ею на
шелковом полотнище целое стихотворение весьма безупречными иероглифами.
- Банально, - сказал Марио. - Я видел это в Риме.
- Потом появился индус в чалме. Он извлек из своей небедерной повязки
колоссальный член и стал на нем развешивать всякие тяжелые предметы, причем
копье ни капельки не гнулось.
- Это может любой крепкий мужчина. И как же был вознагражден этот
несгибаемый воин?
- Не знаю. Но ушел он в таком же состоянии, в каком вышел на сцену.
- Странно. Возможно, это был муляж. Ну, а дальше?
- Дальше была совершенно прелестная девушка под красным покрывалом.
Она вытащила из корзины бело-голубую змею, метра два длиной, и такую же
красивую, как она сама. Наверняка такие экземпляры попадаются в Индии раз в
сто лет. Она начала танцевать со змеей, обвивая ее вокруг шеи рук, талии.
Потом она сбросила покрывало: мы увидели, что змея полностью охватила
кольцом ее грудь и как будто покусывает соски. Потом принялась лизать ее
рот и глаза. Девушка была так захвачена этим, так, казалось, влюблена в
змею, что я чуть ли не заревновала. А потом она начала медленно втягивать
змеиную голову себе в рот, и все время, пока она там была, как бы
посасывала ее. Глаза ее были прикрыты, и мне показалось, что она словно
выпивает змею. Затем сбросив широкий золотой пояс она предстала перед нами
совершенно обнаженной. И питон тот час же скользнул по ее животу вниз, стал
извиваться между ногами, потом скользнул по ягодицам вверх, добрался до
талии, обвил ее, и вдруг ринулся снова вниз, прямо к жемчужно-розовой
раковине Венеры. Своим раздвоенным языком он так проворно стал лизать
вверху полураскрытых губ, словно заводил пропеллер, ей-богу. Девушка
стонала от наслаждения. На сцену принесли подушки, она легла на спину,
раскинув ноги прямо перед нами, и вся раскрылась, как большая розовая
раковина.
- А что же питон.
- Он был в ней. Девица использовала его голову как фаллос, пока она
совсем не исчезла внутри. Я даже удивился - так же можно задохнуться.
- Она ввела в себя только голову?
- Нет, и часть туловища тоже. Видно было, как вздрагивала чешуя.
Просто ходила волнами. Наверное, она еще и лизала ее там.
- А какой толщины была змея?
- Потолще, чем фаллос. С мою руку. А вот голова была заостренной и
легко проникала.
- И что же делала девушка?
- Она вытаскивала белого питона, а потом снова пускала его в себя.
Это повторялось много раз, я сбилась со счета. И она сама извивалась
на подушках, как змея, вскрикивала и стонала.
Интересно, подумала Эммануэль, а как они выглядят, когда занимаются
любовью. Как хотелось бы насладиться этим упоительным зрелищем! Однако, ее
партнер, очевидно, решил, что такой спектакль должна дать именно она. Не
выпуская ее из своих объятий, он выплыл с нею на примыкавшую к залу
просторную террасу. Общество гостей там было гораздо многочисленней.
Выпустив ее из объятий он опустился на крытый зеленым шелком стул и привлек
Эммануэль к себе так, что она прижалась ногами к его коленям. Он раскинул
полы греческого одеяния, показались стройные ноги; ноги - это движение и
Эммануэль стала всадницей, оседлавшей своего незнакомца. И в ту минуту,
когда низ ее живота обожгло прикосновение горячего крепкого члена, она
услышала приказ:
- А теперь попросите, чтобы я вошел в вас!
- Да, - простонала Эммануэль. - Возьми меня!
- Еще! Громче! Так, чтобы все могли услышать!
Она запрокинула голову и выкрикнула: - Войди в меня!
Он требовал: - Еще! Повтори! Громче!
Эммануэль подчинилась, и привлеченные этим криком зрители стали
наблюдать, как она раскачивалась, подпрыгивала и опускалась. А потом они
услышали ее хриплый от возбуждения голос: "О-о-о, все, я готова...
Ах, как это прекрасно..." Обессилевшую и послушную, он все держал ее в
своих крепких руках, пока ощущения снова не вернулись к ней. Он не
торопился, однако, отпускать ее и опять заставил ее извиваться, заставил
снова подпрыгивать ее груди, пронзая ее два, три, десять, двадцать раз.
Стоны вырывались из гортани Эммануэль; впившись зубами в ее плечо,
мужчина изливал в нее, и она, подстерегаемая обжигающими ударами, взмыла
ввысь, словно молодая орлица.
На широком диване покрытом мехом, развалилась со своей всегдашней
полуулыбкой Ариана де Сейн. Рядом с ней - двое мужчин, так же, как и она,
