чем от презрения. Я дружески посоветовал Джил искать мужчину, который бы
исполнил ее брачные мечты, а пока ебаться со мной. Мне с ней было сладко,
и, признаться, я представлял со страхом, что я когда-нибудь буду без нее,
но мне было еще страшнее представить, что когда-нибудь я буду только с ней.
Наши прежние отношения строились на презумпции моногамии как Джил того
желалось. Я же ей внушал, что моногамия и прочая верность вовсе не являются
доказательством любви. Ведь теперь уж все признались-перепризнались, что в
фантазиях измены всякого рода процветают, как в тропиках. Задача общества в
том, чтобы не позволить фантазиям превратиться в реальность. А раз
естьжелание, то разве не является самым естественным попытаться
удовлетворить его для того, кого любишь. Истинная любовь будет стремиться
моногамию уничтожить, ибо моногамия противоречит фантазиям возлюбленных, а,
значит, и их сексуальной жизни. Так что, если ты требуешь верности от
партнера, то это эгоизм. Если же ты принуждаешь к верности себя, то это
самоистязание. Истинная моногамия уже заложена в мужчине природой, и она
заключается в том, что, если перед тобой лежит десяток голых баб, то ты
выбираешь одну, в которую хочешь кончить. В этом и состоит единственность
женщины, ибо ты не можешь кончить одновременно в нескольких. Вот в чем
настоящая суть моногамии. Джил в ответ на мою теорию пыталась уничтожить
меня словом циник. Что ж, - думал я, но вслух не говорил - женщины
ненавидят цинизм, потому что с его помощью мужчине удается избежать
женитьбы. Джил была исключительно ревнива и бесилась от одной только мысли,
что я могу совокупляться с кем-либо еще. Я же не тревожился, представляя,
что она с кем-нибудь спит - главное для меня было, чтобы она была готова
раздвигать ноги, когда бы я этого ни захотел. А что она делает в
промежутках, меня мало волновало. Более того, я испытывал не ревность, а
неожиданный восторг, представляя ее с другим мужчиной, мысленно глядя на
нее со стороны, на наслаждение, ею поглощаемое, на ее столь знакомые
движения бедер, стремящихся к оргазму. И я испытывал от этих фантазий
вполне законное наслаждение. В психоаналитических анналах такие чувства
диагностируются как латентный гомосексуализм. Что ж, пущай диагностируют,
пока я наслаждаюсь.
Джил постоянно подозревала меня в неверности, и не без оснований, хотя
я тоже спал с ней всегда, когда ей этого хотелось, но в промежутках у меня
имелась, по меньшей мере, еще одна любовница. Женщины требуют верности,
потому что тогда им легче управлять партнером, шантажируя пиздой, потому
что, если нет другой пизды, ты становишься более зависимым от единственной.
Самое мучительное чувство у Джил, как, впрочем, и у многих женщин,
возникало от предположения, что я хочу ее только ебать. Женщины чувствуют
себя несчастными в двух случаях: когда их никто не хочет ебать или когда их
хотят только ебать. И ничто не могло убедить Джил в противном: ни моя
безотказная помощь в ее бытовых делах, ни наши общие интересы в искусстве и
совместная и, что самое главное, успешная работа в нем - ничто не убеждало
ее в моей заинтересованности, выходящей за пределы ее половых органов.
Единственным доказательством моей любви для нее была женитьба. После того,
как Джил стало совершенно ясно, что я на ней не женюсь, она начала
стараться а я ее подначивал наши отношения прервать, чтобы быть свободной
для другого мужчины. Ведь по традиции, если женщина начинает совокупляться
с другим, то получается нечестным продолжать ебаться с прежним любовником.
А Джил хотела быть честной. Я же говорил, что не ревную, что я остаюсь ей
другом, желающим ей наилучшего, а, значит, и наслаждения, пусть не
обязательно со мной. Но со мной - тоже. Главным для меня было, чтобы она
перестала смотреть на меня, как на потенциального мужа, а то я хочу
посадить бабу на хуй, а она хочет сесть мне на шею. Отношения любовников
состоят в том, что требования женщины к мужчине постоянно возрастают и
сводятся к требованию брака. В результате женщина остается либо с разбитым,
либо с новым, но все равно - корытом.
Значит, чувствами женщины руководит вовсе не любовь, ибо при любви
должно существовать одно желание - быть с любимым при любых условиях. Но
если эти растущие требования женщины не выполняются, то она решительно
похерит эту не нужную ей любовь. Вот мы и стали встречаться вместо
нескольких раз в неделю - один, чтобы у нее было время на поиски. Я
выспрашивал о ее похождениях.
Джил сначала было неловко рассказывать о них да еще - мне, но потом
решилась, и, увидев, что моя реакция не болезненная, а эротически
заинтересованная, совсем раскололась. Любовница стыдлива ровно настолько,
насколько ей позволяет любовник. Сначала было вроде не о чем рассказывать
мужики были мало интересные, и дальше поцелуев не доходило. Но вот она мне
объявила, что познакомилась с Тэдом, богатым мужчиной сорока пяти лет,
который к ней замечательно относится и который после нескольких встреч стал
планировать, как через сколько недель они съедутся жить вместе, а через
сколько месяцев - поженятся. То, чего я не могла добиться от тебя в течение
лет, я получила от него за две недели, - сказала она, торжествуя, - моя
уверенность в себе была нулевая, а теперь она взметнулась до небывалых
высот. Она рассказывает, как Тэд шлет ей на работу открытки, цветы, подарки
и прочие знаки внимания. Он очень старается, - говорит Джил. И в этой фразе
столько холодной наблюдательности за развитием чувства у жертвы, попадающей
в капкан пизды. - Ну, а что он за любовник? - спросил я. Тут Джил замялась:
- Странно мне как-то говорить об этом с тобой... - А ты не смущайся,
мне же не может быть безразлично, как удовлетворяют мою девочку. Ты кончила
с ним?
Я знал, что ей трудно кончить с новым мужчиной и что ей нужно к нему
приспособиться, приноровиться. У мужчины направление - от оргазма к
комфорту, а у женщины - от комфорта к оргазму. Несчастные женщины: одна
может кончать только лежа на спине, другая - только лежа на животе, третья
только лежа на боку и т. д., а мужик - хоть вниз головой, хоть на бегу, и
все - без всякого труда. - Нет, еще не кончила, - призналась Джил. - Но он
хоть знает, что делает? - Я еще не разобрала. Мы были вместе только три
раза, и первые два раза я была совсем пьяная. - Теперь ты понимаешь, почему
испокон веков считалось для женщины неприличным напиваться? - Почему? - Да
потому, что пьяной женщине трудно кончить. Вот мужчины, заботясь об
экономии собственных сил, и установили удобные для себя моральные нормы. -
И по той же причине, для мужчины пить - признак мужества, потому что у
него, когда хорошо выпьет, стоит, и он кончить не может, - продолжила мою
мысль Джил. Вот видишь, какая ты молодец - все понимаешь. Но у Тэда этот
закон, как мы знаем, не сработал. Давай встретимся, ты, небось, голодная да
и расскажешь все поподробнее. Ты сегодня не занята? - Нет, не занята. Да, я
хочу с тобой встретиться, я ведь ему ничего не обещала, и мы ни о чем не
договаривались, - сказала Джил, чтобы оправдать для себя совокупление со
мной. Я испытывал острейшее возбуждение и желание, поджидая ...
... нашу встречу. Причиной такого возбуждения было знание о том, что ее
ебет другой мужчина, что она не может с ним кончить и находится во
взведенном состоянии, несмотря на мастурбацию...
Неизвестный автор - Эммануэль I
Правая рука ее медленно ползет по животу, останавливаясь, добравшись до
лобка, - это движение нельзя скрыть в полумраке, но никто не может его
увидеть. Кончиками пальцев она берется за подол юбки, узкая юбка мешает
широко раскинуть ноги. Но, наконец, пальцы нащупывают через тонкую ткань
то, что искали, и маленький бутон плоти напрягается под их нежными, но
настойчивыми прикосновениями. Некоторое время Эммануэль позволяет своему
телу быть в покое. Она пытается отдалить завершение. Но сил не хватает, и
она с приглушенным стоном начинает двигать указательный палец, погружая его
все глубже и глубже в себя. И почти тот час же на ее руку ложится мужская
рука.
Дыхание Эммануэль перехватывает, словно ее окатило потоком ледяной
воды, она чувствует, как напряглись все ее мускулы и нервы. Она замирает,
но этот шок не ожог стыда. И преступницей, застигнутой на месте
преступления, она себя ничуть не чувствует.
Рука мужчины неподвижна. Но сама ее тяжесть прижимает руку Эммануэль
еще теснее к напряженному бутону плоти.
И так продолжается довольно долго.
Потом Эммануэль почувствовала, как другой рукой он решительно
отбрасывает в сторону покрывало, рука тянется к коленям, внимательно
ощупывая все выпуклости и углубления. Потом добирается, наконец, до кромки
чулка.
От прикосновений к голой кожи Эммануэль вздрогнула. Но то ли не зная в
точности, чего же ей хочется, то ли понимая, что ее слабых сил не хватит на
то, чтобы вырваться из мужских рук, она лишь неловким движением приподняла
грудь, прикрыла, как бы защищаясь, свободной рукой свой живот и повернулась
чуть набок. Проще всего - она понимала это - было бы крепко сжать ноги, но
этот жест показался ей слишком смешным. Будь что будет, и она снова
опрокинулась в сладкую неподвижность, в какой пребывала до этого.
А руки мужчины тут же оторвались от нее, словно желая наказать
Эммануэль даже за слабую попытку сопротивления. Но не успела она объяснить
себе это внезапное бегство, как они вернулись: быстро и уверенно
расстегнули эти руки молнию юбки от бедра до колен. Затем поднялись выше.
Одна скользнула под трусики Эммануэль, легкие, прозрачные, как все, что она
носила. А носила она пояс для чулок, иногда нижнюю юбку, но никогда не
пользовалась ни грацией, ни лифчиком. Однако в магазинах Сан-Оноре, где она
выбирала себе белье, она любили примерять и то, и другое. Ей нравилось,
когда продавщицы почти невесомые блондинки, брюнетки, рыжие - склонялись к
ее коленям, примеряя чулки, трусики, различные "каш-секс", когда их нежные
пальцы, поднося им лифчик, слегка касались ее груди. Эти прикосновения
заставляли Эммануэль блаженно жмуриться от предвкушения чего-то
таинственного и сладкого.
Мужчина гладил ее крепкий живот, как гладят по холке разгоряченную
лошадь, и постепенно спускался все ниже и ниже. Пальцы пробежали по всему
паху, потом ладонь принялась как бы разглаживать все складки, и вот пальцы
уже на лобке, путаются в руне, покрывающем его, двигаются, словно измеряя
площадь треугольника, отчерчивают все его стороны.
Нижний угол широко открыт (рисунок довольно редкий, однако
увековеченный в иных античных изображениях).
Нагулявшись вволю по животу, рука пытается теперь раздвинуть бедра
Эммануэль. Юбка мешает этому, но все же бедра раздвигаются, и вот уже под
рукой горячая, вздрагивающая расщелина. Ладонь ласкает ее, будто бы
успокаиваясь, ласкает не торопясь, поглаживает лепестки губ, чуть-чуть
раздвигает их и так же медленно приближается к бутону плоти.
А он уже ждет, выпрямившись и напрягшись. Кусая губы, чтобы сдержать
стоны, подступающие к горлу, Эммануэль выгибает спину. Она задыхается от
ожидания спазмы. Скорее, скорее! Но мужчина, кажется, никак не хочет
торопиться.
Эммануэль вертит головой во все стороны, стонет, с ее губ срываются
чуть ли не слова мольбы.
Но вот рука, по-прежнему прижатая к тому месту, где она зажгла столь
жаркое пламя, замерла. И снова движение: мужчина склоняется к Эммануэль,
берет ее руку в свою и тянет ее к себе, к предусмотрительно расстегнутому
клапану брюк и дальше, пока женская рука не натыкается на твердое древко
копья и сейчас же обхватывает его цепкими пальцами.
То убыстряя, то замедляя темп, мужчина начинает руководить движениями
этой руки, пока не убеждается, что может вполне доверить свой подруге
действовать по ее собственному усмотрению; теперь он видит, что детская
уступчивость и покорность Эммануэль скрывали достаточный опыт и умение.
