себя эластичные трусики. Руки англичанина сразу же кидаются к ней на
помощь, они протаскивают трусики по всей длине ее ног и бросают на пол.
- Да, Готхул. Так вот, там, задолго до полного созревания, девочки
посвящаются во все таинства плотской любви старшими юношами, а маленьких
юношей обучают этому девушки. И ничего грубого, животного.
Практика любви в результате многовекового опыта доведена до
высочайшего уровня изысканности. Так что эта стажировка, а она длиться
несколько лет, служит одновременно и для формирования артистического вкуса.
В промежутках между объятиями пансионеров Готхула проводят свой досуг
украшая стены дортуаров. И их рисунки, картины, скульптуры полны самого
разнообразного эротического вдохновения. Квентин рассказал мне, что они так
преуспели в своем искусстве, что пройти в этой галерей невозможно. И видя
одиннадцатилетних девочек имитирующих самые смелые изображения этого музея
любви, показывающих без всякого стеснения, без стыда, при широко
распахнутых дверях, под гордливыми взглядами своих родителей такие живые
картины, какие в Европе можно видеть только в исправительных домах или на
страницах особого рода книжек, понимаешь, что эти Мурья не отстали от
человечества на тысячу лет, но на многие века обогнали его.
Марио замолчал. Квентин возобновил свой рассказ, и вскоре Эммануэль
услышала новый перевод.
- Самое замечательное, что эти "практические занятия", которыми
занимаются все дети племени, имеют характер системных, строгих и хорошо
разработанных правил. Это не распущенность нравов и не врожденное
отсутствие морали. Это не разврат, но этика. Дисциплина в Готхуле довольно
сурова: младшие глубоко почитают старших. Закон строго-настрого запрещает
всякую порочную связь между девушкой и юношей. Никто не имеет право
сказать, что та или иная девушка "его".
Закон строго наказывает того, кто проведет с одной из них более трех
ночей кряду. Все для того, чтобы не возникло чувство собственности и
чувство ревности. "Все принадлежит всем". Если юноша проявит инстинкт
собственности, заявит исключительные права на какую либо девочку, если на
лице его появится выражение огорчения, когда он увидит ее во время занятия
с другим, он подвергнется наказанию. Община помогает ему вернуться на
правый путь. Он должен активно помогать другим юношам в овладении той, на
кого он заявил было права. Ему прийдется не только собственноручно ввести
член своего соперника-компаньона туда, куда следует, но еще и радоваться
этой службе. Таким образом, самым тяжелым преступлением у Мурья является не
кража, не убийство (которого они, правда, не знают), а ревность. И
благодаря этому, когда молодые люди вступают в брак, они не только обладают
сексуальным опытом, причем уникальным опытом, но они совсем другие люди:
все тени, все муки, все отчаяния нашей цивилизации им чужды. Они счастливы.
Для женщины нет ничего эротического в том, что ее супруг оплодотворяет
ее постели перед сном. Но если в полдник она позовет своего сына, чтобы он
приготовил для сестрички маленькую тартинку спермы, - это будет эротичным,
потому что такое меню еще не вошло в употребление. Когда мещане привыкнут к
этому, надо будет придумать что-то другое.
- Вы порвете чулки, - сказал Марио. - Может быть вы и их снимите?
Она была тронута такой заботливостью. Присев на пень, она подняла
юбку. Ночной ветерок коснулся ее ляжек. Она вспомнила, что ее трусики
покоятся в кармане Марио.
- Я не могу насытиться красотой ваших ног. И ваших бедер.
Она вся напряглась в надежде и ожидании.
- Почему вам не снять и юбку, - предложил он. - Вам будет легче идти,
а мне приятнее смотреть на вас.
Эммануэль поднялась без колебаний и развязала пояс.
- А что же мне с нею делать? - спросила она держа юбку в руках.
- Повесьте на дерево. Мы все равно будем возвращаться и по дороге
заберем ее.
Плоды странного дерева были величиной то с банан, то с базуку, но
точность деталей их сохранялась независимо от размеров. Все они были
сделаны из дерева и раскрашены. Маленькое красивое пятно обозначало
отверстие канала, глубокие складки шли от края плоти. Напряженный изгиб был
воспроизведен с потрясающей жизненностью. И они висели не только на одном
дереве, на десятках, если не на сотнях деревьев. И рядом с ними горели в
подсвечниках свечи.
Эммануэль с тревогой заметила, что некоторые огоньки движутся.
Ночь посветлела, и не стоило большого труда разглядеть, что эти
огоньки - свечи в руках людей. Их было пять, шесть, больше десятка.
Как и первый, кого встретила здесь Эммануэль, они сидели на корточках
в молчании. И вдруг один из них встал, начал приближаться. Пройдя несколько
шагов, он снова привел, взгляд его был спокоен. Но тот час же возле него
оказалось двое, потом четверо людей со свечами. Один из вновьприбывших был
совсем юным, трое других постарше, четвертый почти старик. Никто не
произнес ни слова, и все они по-прежнему держали в своих руках горящие
свечи.
- Вот отличный зритель, - обрадовался Марио. - Что мы сыграем для
партнера?
Он потянулся и сорвал с ветки один из фаллосов сравнительно скромных
размеров.
- Не знаю, совершу ли я кощунство, - сказал он с довольным видом.
- Но я его совершаю смело. Во всяком случае, они не выглядят
оскорбленными.
Он протянул Эммануэль кусок расскаршеного дерева.
- Не правда ли, он приятен ан ощупь?
Она прикоснулась к дереву кончиком пальца.
- Покажите-ка им на этом макете, как ваши руки воздают честь
подлиннику.
Эммануэль облегченно вздохнула - сначала она подумала, что Марио
прикажет ей использовать олисбос, как пользуются вибраторами одинокие
женщины, и мысль о его шероховатости и нестерильности смутила ее.
Ее пальцы стали нежно гладить предмет поклонения, словно и вправду
могли заставить его проснуться. Наконец, она приняла эту пародию всерьез и
даже пожалела, что нельзя пустить в ход губы - слишком уж запылен,
неопрятен был этот инструмент.
Взгляд мужчин заметно оживился, это она могла заметить. Лица
напряглись. Тут Марио сделал какое-то движение, и она впервые увидела, что
представляет марио как мужчина. Это было гораздо ярче и толще деревянного
подобия.
- Теперь реальность должна заменить иллюзию, - сказал Марио. Пусть
ваши руки окажутся столь же нежными с живым организмом, как с
неодушевленным материалом.
Эммануэль, не решаясь бросить священный предмет на землю, осторожно
уложила его не сук ближайшего дерева и приблизилась к Марио.
Он повернулся лицом к сидящем на корточках мужчинам, чтобы они могли
лучше его разглядеть.
Время остановилось. Не слышалось ни звука. Эммануэль вспомнила о
гуманизме принципов, которые разъяснял ей Марио в этот вечер, и голова ее
закружилась. Она не могла различить, бьется ли ее собственное сердце или
это пульсирует горячая кровь Марио. Она повторяла про себя завет "Не
торопитесь с окончанием" и делала все, чтобы "наслаждение длилось".
Наконец, она прошептала: "Пора!".
И сказав это, повернулась к дереву, увешанному приапическими плодами.
Длинная густая струя оросила листву священного дерева и покачивающиеся на
его ветвях жертвы верующих.
- Теперь надо что-то сделать и для наших зрителей, - сейчас же объявил
Марио. - Кто из них вам больше всего по вкусу?
"Боже мой", - простонала Эммануэль сквозь прижатые к лицу руки.
Нет, нет, она не может прикоснуться к этим людям, она не может
представить себе, что они прикоснуться к ней! Мари отвел ее руки, заглянул
в ее умоляющие глаза.
- Мальчик прелестен, по-моему, - изыскано важным тоном произнес он. - Я и сам испытываю к нему слабость. Но этой ночью я его уступлю
вам.
И, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он сделал знак юноше и сказал
ему несколько слов. Тот встал, медленно и с достоинством приблизился к ним.
В нем не чувствовалось никакой робости, скорее некая гордливость.
Марио сказал еще что-то, и мальчик снял с себя шорты. Нагим он был еще
красивее: Эммануэль должна была признать это, несмотря на все свое
смущение. Она немного утешилась. Мальчик выглядел совершенным мужчиной.
- Утолите жажду из этого источника, - распорядился Марио самым
обыденным тоном.
Эммануэль и не помышляла о непослушании. Она только смутно пожалела,
что перед ней не тот могучий мужчина, которого она видела совсем недавно на
берегу канала.
Она опустилась коленями на мягкую влажную траву, приняла дар в руки.
Пальцы ее немного оттянули кожицу, и она сразу почувствовала, как
увеличился вес и объем - зверь начал расти. Эммануэль прикоснулась к нему
губами, словно желая попробовать на вкус. На некоторое время она замерла в
таком положении. Затем она решила сделать судорожное, глотательное
движение, подалась вперед так, что губа коснулись голого живота, а нос
уперся в него. И вот добросовестно, ни пытаясь ни обманывать, ни сократить
работу, она начала свои упражнения.
И все-таки это было мучительно, в первые минуты она боялась, что не
справиться с подступающей к горлу тошнотой. И это было вовсе не потому, что
ей казалось унизительным заниматься любовью с незнакомым юнцом. Та же игра,
если бы Марио толкнул ее в объятия кокетливого, благоухающего одеколоном
блондинчика, та же игра, происходящая где-нибудь в буржуазном салоне ее
парижской подруги, понравилась бы ей чрезвычайно. Да ведь она однажды чуть
было не изменила ("изменила", может быть, сильно сказано, дело было с
ребенком, это совсем смешно), чуть было не изменила своему мужу перед
отлетом из Парижа, уступив ухаживанием совершенно ошалевшего младшего брата
своей любовницы.
Но этот не возбуждал ее ничуть, скорее он внушал страх. Сначала она
подумала было, что он не отмыт как следует, но тут же вспомнила о частых
омовениях у сиамцев. И все-таки удовольствие она пока не получила. Она
делала это из любезности к Марио.
"Тем не менее, - сказала она себе чуть ли не с яростью, - я хорошо
сделала работу". Почти профессиональная гордость пробуждала ее так обойтись
с мальчиком, чтобы он не мог забыть этой ночь. Зря, что ли, ее муж считает,
что ни одна женщина в мире не может сравниться с нею в умении работать
языком и губами!
Мало-помалу она стала заводиться и сама. Она уже не понимала, кому
принадлежит этот плод. Она начала пожирать его с такой силой и жаром, что
он почти разрывал ей горло. Она чувствовала, как растет напряжение внизу
живота., как там набухают и твердеют все части ее гениталий.
Наконец, она закрыла глаза и позволила своим ощущениям безраздельно
овладеть ею. В момент, когда ее ласки достигали цели, горячая струя
доставляла ей наслаждение не меньше, чем это бывало с Жаном. Плевать, что
на нее смотрят несколько пар глаз, - она доставляет радость прежде всего
себе! Еще до того, как опустошенный сосуд покинул ее рот, она коснулась
кончиком пальца своего венчика между ног и, обессиленная оргазмом, почти
упала в объятия Марио.
Он первый раз наградил ее поцелуем в губы.
- Разве я не обещал вам, что вы будете отдавать себя по частям,
спросил он, когда, освободившись, она присела возле кирпичной стены. Вы
довольны?
Она была довольна. Но смущение все же не покинуло ее до конца, и
потому она промолчала. Он мечтательно произнес:
- Это очень важно для женщин - пить как можно больше этот напиток из
разных источников.
- Вы не передумаете? - не успокаивался Марио.
Она отрицательно мотнула головой: Господи, если бы он приказал ей
отдаться сейчас десяти мужчинам, она не стала бы ему перечить.
Но он попросил ее отдаться только одному. Она скинула с себя юбку и
вытянулась на диване, прижавшись спиной к ласкающей мягкости подушек.
Широко раздвинув ноги, она обняла бедра человека, осторожно погружавшегося
