- А Домна Павловна, - сказал телеграфист, - и видеть вас не желает.
Домна Павловна кричала из кухни:
- Да посмотри, Иван Кириллыч, не прожег ли он матрац, сукин сын. Ку-
рил давеча. Был у меня один такой субчик - прожег. И перевернул, подлец,
- не замечу, думает. Я у них, у подлецов, все кишки насквозь вижу.
- Извиняюсь, - сказал телеграфист Забежкину, - пересядьте на стул.
Забежкин печально пересел с кровати на стул.
- Куда же я перееду? - сказал Забежкин. - Мне и поеехать-то некуда.
- Он, Домна Павловна, говорит, что ему и переедать некуда, - сказал
телеграфист, осматривая матрац.
- А пущай, куда хочет, хоть кошке в гости! Я в его жизнь не касаюсь.
Телеграфист Иван Кириллыч осмотрел матрац, заглянул, без всякой на то
нужды, под кровавь и, подмигнув Забежкину глазом, ушел.
Вечером Забежкин нагрузил тележку и выехал неизвестно куда.
А когда выезжал из ворот, то встретил агронома Пампушкина.
Агроном спросил:
- Куда? Куда это вы, молодой человек?
Забежкин тихо улыбнулся и сказал:
- Так, знаете ли... прогуляться...
Ученый агроном долго смотрел ему вслед. На тележке поверх добра на
синей подушке стояла одна пара сапог.
Так погиб Забежкин.
Когда против его фамилии значилось восемь галок, бухгалтер Иван Наж-
мудинович сказал:
- Шабаш Уволен ты, Забежкин, по сокращению штатов.
Забежкин записался на биржу безработных, но работы не искал. А как
жил - неизвестно.
Однажды Домна Павловна встретила его на Дерябкинском рынке На толчке.
Забежкин продавал пальто.
Был Забежкин в рваных сапогах и в бабьей кацавейке. Был он небрит, и
бороденка у него росла почему-то рыжая. Узнать его было трудно!
Домна Павловна подошла к нему, потрогала пальто и спросила:
- Чего за пальто хочешь?
И вдруг узнала - это Забежкин.
Забежкин потупился и сказал:
- Возьмите так, Домна Павловна.
- Нет, - ответила Домна Павловна хмурясь, - мне не для себя нужно Мне
Иван Кириллычу нужно. У Иван Кириллыча пальто зимнего нету... Так я не
хочу, а вот что: денег я тебе, это верно, не дам, а вот приходи - будешь
обедать по праздникам.
Пальто накинула на плечи и ушла.
В воскресенье Забежкин пришел. Обедать ему дали на кухне. Забежкин
конфузился, подбирал грязные ноги под стул, качал головой и ел молча.
- Ну как, брат Забежкин, - спросил телеграфист.
- Ничего-с, Иван Кириллыч, терплю, - сказал Забежкин.
- Ну, терпи, терпи Человеку невозможно, чтобы но терпеть. Терпи, брат
Забежкин.
Забежкин съел обед и хлеб спрятал в карман.
- А я-то думал, - сказал телеграфист, смеясь и подмигивая, - я-то,
Домна Павловна, думал - чего это он, сукин сын, икру передо мной мечет?
А он вот куда сей закинул - коза.
Когда Забежкин уходил, Домна Павловна спросила тихо:
- Ну, а сознайся, соврал ведь ты насчет глаз вообще?
- Соврал, Домна Павловна, соврал, - сказал Забежкин, вздыхая.
- Н-ну, иди, иди, - нахмурилась Домна Павловна, - не путайся тут!
Забежкин ушел.
И каждый праздник приходил Забежкин обедать. Телеграфист Иван Кирил-
лович хохотал, подмигивал, хлопал Забежкина по животу и спрашивал:
- И как же это, брат Забежкин, ошибся ты?
- Ошибся, Иван Кириллыч.
Домна Павловна строго говорила:
- Оставь, Иван Кириллыч! Пущай есть. Пальто тоже денег стоит.
После обеда Забежкин шел к козе. Он давал ей корку и говорил:
- Нынче был суп с луком и турнепс на второе.
Коза тупо смотрела Забежкину в глаза и жевала хлеб. А после облизыва-
ла Забежкину руку.
Однажды, когда Забежкин съел обед и корку спрятал в карман, телегра-
фист сказал:
- Положь корку назад. Так! Пожрал, и до свиданья. К козе нечего
шляться!
- Пущай, - сказала Домна Павловна.
- Нет, Домна Павловна, моя коза! - ответил телеграфист. - Не позволю.
Может, он мне козу испортит по злобе. Чего это он там с ней колдует?
Больше Забежкин обедать не приходил.
1922
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЕ ПОВЕСТИ
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Эта книга, эти сентиментальные повести написаны в самый разгар нэпа и
революции.
И читатель, конечно, вправе потребовать от автора настоящего револю-
ционного содержания, крупных там планетарных заданий и героического па-
фоса - одним елевом, полной и высокой идеологии.
Не желая вводить небогатого покупателя в излишние траты, автор спешит
уведомить с глубокой, душевной болью, что в этой сентиментальной книге
не много будет героического.
Эта книга специально написана о маленьком человеке, об обывателе, во
всей его неприглядной красе.
Пущай не ругают автора за выбор такой мелкой темы - такой уж, видимо,
мелкий характер у автора Тут уж ничего не поделаешь. Кому что по силам,
кому что дано.
Один писатель широкими мазками набрасывает на огромные полотна всякие
эпизоды, другой описывает революцию, третий военные ритурнели, четвертый
занят любовными шашнями и проблемами Автор же, в силу особых сердечных
свойств и юмористических наклонностей, описывает человека - как он жи-
вет, чего делает и куда, для примеру, стремится.
Автор признает, что в наши бурные годы прямо даже совестно, прямо да-
же неловко выступать с такими ничтожными идеями, с такими будничными
разговорами об отдельном незначительном человеке.
Но критики не должны на этот счет расстраиваться и портить свою дра-
гоценную кровь. Автор и не лезет со своей книгой в ряд остроумных произ-
ведений эпохи.
Быть может, поэтому автор и назвал свою книгу сентиментальной.
На общем фоне громадных масштабов и идей эти повести о мелких, слабых
людях и обывателях, эта книга о жалкой уходящей жизней действительно,
надо полагать, зазвучит для некоторых критиков какой-то визгливой флей-
той, какой-то сентиментальной оскорбительной требухой.
Однако ничего не поделаешь. Придется записать так, как с этим обстоя-
ло в первые годы революции. Тем более, мы смеем думать, что эти люди,
эта вышеуказанная прослойка пока что весьма сильно распространена на
свете. В силу чего мы и предлагаем вашему высокому вниманию подобную ма-
логероическую книгу.
А что в этом сочинении бодрости, может быть, комунибудь покажется ма-
ловато, то это неверно. Бодрость тут есть. Не через край, конечно, но
есть. Последние же страницы книги прямо брызжут полным весельем и сер-
дечной радостью.
Март 1927
И. В. Коленкоров
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Ввиду многочисленных запросов, сообщаем, что вышеуказанная подпись И.
В. Коленкоров - есть подпись подлинного автора сентиментальных повестей.
Вот краткая биографическая справка о нем.
И. В. Коленкоров - родной брат Ек. Вас. Коленкоровой, тепло и любовно
выведенной в повести "Люди" наряду с другими героинями. Он родился в
1882 году в городе Торжке (Тверской губ.), в мелкобуржуазной семье дамс-
кого портного. Получил домашнее образование. В молодые годы был пасту-
хом. Потом играл в театре. И наконец мечта его жизни воплотилась в
действительность - он стал писать стихи и рассказы.
В настоящее время И. - В. Коленкоров, принадлежащий к правому крылу
попутчиков, перестраивается и, вероятно, в скором времени займет одно из
видных мест среди писателей натуральной школы.
Сентиментальные же повести написаны им под руководством писателя М.
М. Зощенко, ведущего литературный кружок, в котором около пяти лет нахо-
дился наш славный автор.
И в настоящее время, выпуская эту книгу, Иван Васильевич приносит т.
Зощенко свою благодарность и желает ему дальнейшей удачи в многотрудной
педагогической деятельности.
Май 1928
К.С.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
В силу постоянных запросов сообщаем, что роль писателя М. Зощенко в
этом труде свелась главным образом к исправлению орфографических ошибок
и выражению идеологии. Основная же работа принадлежит вышеуказанному ав-
тору, И. В. Коленкорову. Так что по-настоящему на обложке книги надо бы-
ло бы поставить фамилию Кодлекорова. Однако И. В. Коленкоров, не желая
прослыть состоятельным человеком, отказался от этой чести в пользу М.
Зощенко. Гонорар же Иван Васильевич получил полностью.
Сообщая об этом, пользуемся случаем сказать, что некоторые сентимен-
тальные нотки, нытье и кое-какие идеологическое шатание в ту и другую
сторону следует отнести не к руководителю литкружка, а отчасти к автору,
И. В. Коленкорову, отчасти же к тем литературным персонажам, которые вы-
ведены в этих повестях.
Тут перед вашими глазами пройдет целая галерея уходящих типов.
И новому, современному читателю необходимо их знать, чтоб увидеть
уходящую жизнь во всех ее проявлениях.
Июль 1928
С. Л.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ЧЕТВЕРТОМУ ИЗДАНИЮ
В силу прошлых недоразумений писатель уведомляет критику, что лицо,
от которого ведутся эти повести, есть, так сказать, воображаемое лицо.
Это есть тот средний интеллигентский тип, которому случилось жить на пе-
реломе двух эпох.
Неврастения, идеологическое - шатание, крупные противоречия и мелан-
холия - вот чем пришлось наделить нам своего "выдвиженца", И. В. Колен-
корова. Сам же автор - писатель М. М. Зощенко, сын и брат таких нездоро-
вых людей, - давно перешагнул все это. И в настоящее время он противоре-
чий не имеет. А если в другой раз и нету - настоящего сердечного спо-
койствия, то совершенно по другим причинам, о которых автор расскажет
как-нибудь после.
В данном же случае это есть литературный прием, и автор умаляет поч-
теннейшую критику вспомнить об этом незамысловатом обстоятельстве, преж-
де чем замахнуться на беззащитного писателя.
Апрель 1829
Ленинград
Мих. Зощенко
АПОЛЛОН И ТАМАРА
Жил в одном городе на Большой Проломной улице свободный художник-та-
пер Аполлон Семенович, по фамилии Перепенчук.
Фамилия эта - Перепенчук - встречается в России не часто, так что чи-
татели могут даже подумать, что речь сейчас идет о Федоре Перепенчуке, о
фельдшере из городского приемного покоя, тем более что оба они жили в
одно время и на одной и той же улице и по характеру не то чтобы были
схожи, но в некотором скептическом отношении к жизни и в образе своих
мыслей ихние характеры как-то перекликались.
Но только фельдшер Федор Перепенчук помер значительно пораньше, да и,
вернее, не сам помер, не своей то есть смертью, а он удавился.
Об этом газеты своевременно трубили: покончил, дескать, с собой при
исполнении служебного долга фельдшер из городского приемного покоя Федор
Перепенчук, причина - разочарование в жизни...
Этакую, правда, нелепость могут досужие репортеришки написать Разоча-
рование в жизни... Федор Перепенчук и разочарование в жизни... Ах, какие
это пустяки. Какая несусветная околесица!
Это правда поверхностно размышляя, точно, жил, жил человек, задумы-
вался о бессмысленном человеческом существовании и руки на себя наложил.
Точно, на первый взгляд - разочарование. Но тот, кто поближе знал Федора
Перепенчука, не сказал бы таких пустяков.
Это к Аполлону Перепенчуку, таперу и музыканту, могло бы подойти это
слово - разочарование. Жил потому что человек бездумно, наслаждался пре-
лестью своего бытия, а после, от причин исключительно материальных и фи-
зических и от всяких катастроф и коллизий, - ослаб к жизни, так сказать,
потерял вкус. Но не будем забегать вперед, о нем, об Аполлоне Перепенчу-
ке, и будет наше повествование.
А вот Федор Перепенчук... Вся сила его личности была в том, что не от
бедности, не от катастроф и коллизий он пришел к своим мыслям, нет, мыс-
ли его родились путем зрелого, логического размышления значительного че-
ловека. О нем не только что рассказ написать, о нем целые тома сочинений
написать можно было бы. Но только не каждый писатель взялся бы исполнить
труд этот. Не каждый бы мог быть биографом и, так сказать, жизнеописате-
лем дел и мыслей этого выдающегося человека. Тут потребовался бы сочини-
тель величайшего ума и огромной эрудиции, а также и знание мельчайших
