x 5 x
-- Ш-ш-шилолова кровь, -- шипела от боли супруга управляющего, тряся
кистью, удар по которой Эгин изо всех сил пытался направить плашмя. Но очень
сложно пробить боковой удар плашмя чисто, милостивые гиазиры. Поэтому Эгин
не только выбил у нее "трехладонный" нож, но также расшиб костяшки и рассек
несколько худых вен на тыльной стороне ладони, кровью каковых, к счастью,
его клинок вроде бы насытился. По крайней мере, временно.
Сорго, который-таки сильно вывел Эгина из себя, тоже досталось изрядно.
Свой второй удар Эгин направил беснующемуся учителю по кадыку и тот вместо
воя перешел на хриплый кашель, что было все-таки легче. Его Эгин тоже бил
плашмя и на этот раз очень чисто. Убивать Сорго не стоило. Зачем?
Все произошло так быстро, что кроме Эгина и, быть может, жены
управителя, никто ничего не успел сообразить. Это было хорошо.
Остальное было плохо, ибо окна уже струились градом звенящих осколков
стекла и вот теперь пол под ногами вздрогнул по-настоящему сильно. И вот
теперь это заметили все. А самый неловкий из четырех пастухов-разбойников
Круста даже упал.
Со двора донесся чей-то истошный вопль. Совершенно нечленораздельный. И
вслед за ним другой, более вразумительный. "Убивают! -- голосила женщина. --
На помощь!" И -- спустя несколько мгновений -- короткий взвизг: "Цармада,
ты?!"
ГЛАВА 4. АФФИСИДАХ
БАГРЯНЫЙ ПОРТ, 56 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
Двенадцатый день месяца Белхаоль
x 1 x
Бурая змея Ан-Эгера между по-весеннему свежими, изумрудными полями
ячменя. Теплое, сапфирово-синее море Савват -- и бурая клякса размерами в
добрых четыре лиги, пятнающая его священные волны вокруг Багряного Порта.
Здесь живородные, жирные илом воды Ан-Эгера встречаются с морем. Здесь с
морем встречается великая степь Асхар-Бергенна.
Сто лет назад Эгин Мирный, величайший воитель Тернауна, разбил среди
невысоких холмов на правом берегу Ан-Эгера грютские орды и протянул руку к
желанному морю. И в дельте Ан-Эгера вырос Багряный Порт.
Порт был так назван потому, что в ту жестокую неделю после избиения
грютов, когда безмолвствовали сытые волки и вороны в степи, воды Ан-Эгера
были багровы от вражьей крови. Всю неделю. А когда-то, во времена цветущего
могущества Асхар-Бергенны, струи Ан-Эгера, говорят, всегда были красными,
как кровь.
Ихша никогда не верил этому, ибо не был поэтом. Река не может течь
кровью год. Не может даже и неделю, как о том написал Альгорг, придворный
историк Эгина Мирного. Призраки погибших грютов не могут переговариваться,
стоя на вершинах Пяти Медных Курганов, как о том брехал тот лекаришко,
безумный пастырь пиявок, заклинатель улиток. А Великое Княжество Варан не
может вечно видеть мирные сны под несокрушимым Сводом Равновесия. Ихша был
реалистом, ибо к тому склоняли его титул, должность, деньги и страх. Страх
потерять деньги, должность и титул.
Уже два года Ихша занимался Вараном, Сводом Равновесия и новым гнорром
лично. Два года Ихша выслушивал все новые небылицы. Два года перебирал
скудные трофеи, собранные его людьми по всей Сармонтазаре. Все сплошь мусор.
Все.
Сегодня с утра Ихша подавился фиником и был теперь зол, словно степная
гадюка под конским копытом. Круглый стол по правую руку от Ихши был уставлен
яствами в количестве достаточном, чтобы накормить четырех воинов. И еще там
были ненавистные Ихше финики. И еще -- разбавленное вино. Ихша прихлебывал
его из большой низкой чаши, но оно не приносило ему ни наслаждения, ни даже
покоя. Так -- скисшая кровь местной лозы. И даже прохлада, словно бы
стекающая ручьями с опахал в руках четырех звероподобных телохранителей, не
могла остудить недобрый горячечный пыл, который охватил Ихшу с первых же
слов своего советника. Но пока что Ихша молчал, предоставив тому медлительно
повествовать о результатах своего годового пребывания в Пиннарине.
-- ...таким образом, все эти замыслы не увенчались успехом, поскольку
были пресечены Сводом Равновесия еще на стадии первичного воплощения.
И тогда Ихша не выдержал. Он недобро прищурился и негромко осведомился:
-- Как думаешь, Адорна-генан, сколько раз я входил к женщине?
Советник от неожиданности стал белым, как полотно, потом красным,
словно сердцевина арбуза, и наконец, заикаясь, пробормотал:
-- Полагаю... полагаю, ты, Желтый Дракон... -- и, отыскав наконец
выход, закончил:
-- ...Делал это столько раз, сколько желал ты, сколько желала твоя
женщина и еще за каждую ночь трижды -- во имя Стен Магдорна!
Ихша усмехнулся.
-- Пусть так. А сколько у меня получилось детей, по-твоему?
Адорн вновь смешался.
-- Это мне не ведомо, Желтый Дракон. Полагаю, много...
-- Восемнадцать, Адорна-генан, восемнадцать. И каждый -- плод моих
ночных стараний, увенчавшихся успехом. Но восемнадцать -- это не тысяча
восемьсот и не восемьдесят тысяч. Так вот, Адорна-генан, я был с женщинами
много чаще, чем сотворил детей, и разве интересно все это моему
девятнадцатому ребенку, которого нет? Ему, нерожденному, нет дела ни до моих
любовных подвигов, ни до моих преуспеяний в деле умножения потомства. И
разве интересно мне, Адорна-генан, что ты делал год в Варане, если ты не
сделал ничего?
-- Люди Свода Равновесия коварны и сильны. Мы ничего не могли
предпринять во вражьей столице сверх того что сделали, клянусь Стенами
Магдорна! -- Адорн истово припал на одно колено и поцеловал каменный пол
веранды, на которой происходила беседа.
-- Я верю тебе. Подымись, -- обманчиво-ласково сказал Ихша, махнув
рукой. -- Ты, наверное, голоден с дороги. Съешь финик.
-- Благодарю тебя, Желтый Дракон.
Адорн подошел к столу, взял финик, вяло пожевал его и деликатно сплюнул
косточку на серебряный поднос.
-- Постой, постой, Адорна-генан! -- брови Ихши удивленно взметнулись.
-- Ты же не постиг самой сути плода! Ты поглотил лишь оболочку. А твердую
суть?
Адорн несмело взглянул в лицо своему повелителю и понял, что
отказываться нельзя. Он взял косточку и, вздохнув, с трудом проглотил ее.
Почти сразу его начал душить кашель, но страх одержал верх над болью и
покрасневший Адорн, пересилив себя, просипел:
-- Благодарю тебя, Желтый Дракон.
-- Мне не нужна благодарность. Мне нужна истина, -- и только теперь,
первый раз за весь разговор с Адорном, в голосе Ихши зазвучало его жестокое
прошлое.
Борцовские арены Тернауна, где никогда не дерутся за деньги -- только
за жизнь. Императорская гвардия, "красногребенчатые", мрачная сутолока
кровавых дворцовых интриг. Он, Ихша, был в гвардии рядовым меченосцем. Потом
-- десятником. После -- командовал сдвоенной сотней и имел должность
Блюстителя Дворцового Въезда. Именно исполинская туша Ихши выросла в сонный
предрассветный час перед отчаянными кавалеристами придворной сартоны, чьи
офицеры решили "прочистить дворцовые клоаки от лишнего дерьма", разумея под
последним правящую династию Оретов. Ихша во главе своих "красногребенчатых"
встретил их на Дворцовом Въезде, под сенью раскидистых платанов, и никто не
вышел из-под деревьев живым. Никто -- ни сартонанты, ни "красногребенчатые".
Днем, когда обстоятельные труповозы вчетвером грузили тело Ихши на
телегу, багрово-черное месиво, сплошь скрывавшее лицо сотника, дало трещину
и победитель, едва ворочая одеревеневшим языком, властно потребовал: "На
колени, в прах перед Пламени Равным!" "Пламени Равный" -- так в империи
именовался командир "красногребенчатых". По своей власти -- одно из десяти
влиятельнейших лиц государства. Доспехи Ихши вместе с отличительными знаками
сотника были иссечены до неузнаваемости, а труповозами были угрюмые
обнищавшие рыбаки. Недобро пересмеиваясь, они стали Ихшу добивать. Дескать,
ты лучше все-таки отдыхай, солдатик, свое ты уже отвоевал, да и в рассудке
повредился не на шутку. Ихша, исполин семи локтей росту, задавил всех
четверых голыми руками.
Ихша не повредился тогда в рассудке. Он действительно стал Пламени
Равным и лично выгрыз из своего предшественника признание в главенстве над
заговором сартонантов. Ихша пробыл начальником "красногребенчатых" два года,
а после получил от императора дружеский совет -- принять Хилларн,
Северо-Восточную провинцию государства, и вместе с ней -- жезл Желтого
Дракона.
-- Ешь еще, -- благосклонно кивнул Ихша Адорну. Тот потянулся дрожащей
рукой за следующим фиником.
x 2 x
Если бы Вечность могла стать именно такой, Ихша назвал бы ее
прекрасной.
Адорна больше не держали ноги. Он два часа ел финики и глотал проклятые
косточки под размеренные разглагольствования Ихши.
Адорн в полном изнеможении упал на колени, придерживаясь рукой за край
стола. Телохранитель во второй раз унес опорожненное блюдо и вернулся со
свежим, наполненным до краев проклятыми финиками.
-- Видишь ли, Адорна-генан, человек, который не знает цены собственной
жизни, не знает ничего. Ни истины, ни славы, ни любви. Иначе тоже верно.
Человек, не знающий цены любви, не знает цены истине. Сегодня утром финик
застрял в моем горле и я едва не подавился им насмерть. Финик хотел убить
меня, твоего господина, Адорна-генан. А финики -- хитрые бестии. Если уж они
возьмутся за кого-то -- никогда от своего не отступятся. Смерть обошла меня
стороной, Адорна-генан, но мне нужно платить ей откупные. Чужой жизнью. Ты
ведь любишь своего господина, Желтого Дракона?
-- Да, -- выдохнул Адорн и упал окончательно, переломленный напополам
приступом лающего кашля. У советника пошла горлом кровь и алое пятно
расползлось вокруг его головы на ослепительно-белых плитах дворцовой
террасы.
-- Ты поступаешь плохо, не надо пачкать здесь, -- протянул Ихша. Он
собирался уже приказать своим телохранителям уволочь советника в каменный
мешок, когда за его спиной раздались шаги. Бросив косой взгляд на корчи
Адорна, перед Ихшей появился Секретарь Жезла.
-- К тебе пришел Аффисидах, Желтый Дракон.
-- Чего ему? -- настроение у Ихши постепенно улучшалось и он был не
против перекинуться парой-тройкой слов с безумным пастырем пиявок. В
противном случае он приказал бы вытолкать его взашей и гнать пинками до
самого Ан-Эгера.
-- Говорит, что принес тебе нечто доброе.
-- Ладно. Введи бесноватого.
x 3 x
-- Продлись, как Хрустальный Век Магдорна, -- приветствовал Аффисидах
наместника Хилларна. Голос лекаря был мутен, словно старческая слеза, и лишь
в глубине глаз лекаря Ихша приметил искорки торжества.
-- Продлись и ты, -- кивнул Ихша.
Лекарь был немолод. Долгие ночные бдения, постоянная близость к
заговоренным камням и ядам, болотные испарения земли ноторов -- все это не
шло на пользу коже и крови, плоти и двум цветам желчи Аффисидаха. А главное
-- возня с древними рукописями. Среди пергаментов попадались очень злые --
отравленные, испивающие жизнь по капле, вспархивающие огненными бабочками
прямо в лицо своему незадачливому читателю. И все как один -- исподволь
туманящие рассудок, подобно дым-глине Синего Алустрала.
По мнению Ихши, лекарю было суждено "продлиться" не дольше, чем на
ближайшие три-четыре года. Свое приветствие он счел отменной шуткой. И
хохотнул.
Лекарь вежливо улыбнулся и сел прямо на плиты террасы, скрестив ноги в
"южном кресте". Аффисидах мерз даже во дни знойного лета на берегах
Ан-Эгера. Он всегда прятал свое тело под шерстяной накидкой. И сейчас, когда
Аффисидах сел, он стал похож на маленький шерстяной курган. Даже не курган
-- а так, кротовину. Кротовину под стопами Ихши, Желтого Дракона,
