гладкости кожи своего брата и втайне корила родителей за то, что те
разделили свою красоту между детьми на такие несоизмеримые доли. Лагха
обнялся с братьями -- старший (тот, что стал старшим после смерти сгинувшего
в столице) процедил сквозь зубы что-то насчет удачи, а средний прыснул со
смеху. Они не сомневались в том, что симпатичного и стройного Лагху покупают
с самыми что ни на есть грязными целями, а потому показно гордились своей
мнимой чистотой и независимостью. Мол, бедные, но гордые.
Быстро покончив с утомительным прощанием, Лагха бросил пустой взгляд на
свой дом с покосившимися стенами и подточенным красноголовыми муравьями
крыльцом, и поплелся в сторону порта вслед за господином Кафайралаком,
которому хватало тактичности воздерживаться от каких бы то ни было
комментариев. А семь золотых авров полеживали себе в кармане Лагхи,
дожидаясь своего часа. Он наступит спустя год и один месяц.
x 8 x
-- Где это он шатался, интересно знать? -- просто так, чтобы не
молчать, спросил отец Лагхи, утирая случайную слезу, когда Лагха и
Кафайралак вышли за порог.
-- Кстати, посмотри, не прихватил ли стервец с собой чего нашего! --
добавил он, когда его сын и загадочный северянин скрылись из виду. Так,
чтобы не показаться излишне сентиментальным.
Ответ на свой вопрос Саин узнал вечером этого же дня. Когда
подпоясанный дорогим кушаком, в новой рубахе и с фляжкой отменного гортело
на груди он явился на "службу". Базарная площадь полнилась слухами. Хозяин
веселого дома -- пьяный в стельку, красномордый и удрученный потерей кучи
серебряных авров -- рассказывал, наверное, в сотый раз, как было дело.
-- Эй, Саин, а пацан-то твой, как оказалось -- "золотая ручка"! --
заорал на всю площадь хозяин скобяной лавки, весь сплошь зеленый от
нежданного проигрыша.
Ничего не понимающий Саин подошел ближе. О чем это они?
Пока, то краснея, то бледнея, Саин выслушивал подробности утреннего
триумфа своего младшего сына, на языке его вертелось около двух десятков
известных ему проклятий, среди которых были и варанские, и южные. Он едва
удержался на ногах, когда узнал, что за час игры его сын проиграл лишь
трижды. Да и то, как заметил проницательный купчина, "проиграл для виду".
Что за час игры его сын выиграл столько, сколько стоил сам по оценке
загадочного господина Кафайралака.
Но когда ступор прошел, а первое удивление уступило место истеричной
решительности, Саин растолкал толпу собравшихся вокруг себя зевак. Пыхтя и
понося все на свете, он помчался в порт. Как бы там ни было, он должен
вернуть украденную драгоценность. Сын должен принадлежать отцу, а не
какому-то негодяю, собирающемуся тешить свою вельможную похоть! Он должен
вернуть Дайла, своего милого сыночка. Он передумал! Отец и сын -- одно
целое! Такие мысли лихорадочным галопом проносились в голове Саина, пока он,
улица за улицей, то быстрым шагом, то бегом, приближался к порту.
Но его праведный гнев так и остался невыраженным. Потому что корабль
"Шалая птица", в сдвоенной каюте которого господин Кафайралак и Лагха
толковали о том о сем, уже вышел из гавани Багряного Порта.
И Саину окс Ханне только оставалось плюнуть вслед "Шалой птице". А что
еще остается, когда крадут твоего любимого сына, который оказался курицей,
несущей золотые яйца?
ГЛАВА 7. ГОСПОДИН КАФАЙРАЛАК
БАГРЯНЫЙ ПОРТ -- МЕРТВЫЕ БОЛОТА, 53 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
x 1 x
Господин Кафайралак сразу понравился Лагхе. Во-первых, тем, что он не
понравился его домашним. А, во-вторых, своей открытостью. Временами
впечатлявшей даже его, Лагху.
-- Сыном ты мне не будешь. Любовником -- тоже. Братом -- о нет! Для
друга ты слишком молод. Впрочем, и для соперника тоже. Стало быть, ты будешь
моим учеником, -- заключил господин Кафайралак, когда они заперлись в каюте
"Шалой птицы".
Лагха кивнул. Это даже лучше, чем он думал. Учеником. Ему еще никогда
не предлагали стать чьим-то учеником.
-- А чему ты будешь меня учить?
-- Я научу тебя быть гнорром, -- был ему ответ.
-- Гнорром? Кем это, а, господин Кафайралак? -- поинтересовался Лагха.
-- Во-первых, я не хочу, чтобы ты называл меня господином Кафайралаком.
Пусть этим идиотским именем зовут меня идиоты. А, во-вторых, кто такой гнорр
ты узнаешь, когда мы сойдем с корабля.
-- Как же мне называть вас, милостивый гиазир? -- оробел Лагха.
-- Называй меня именем, данным мне при рождении. То есть Ибаларом.
-- Оно странное, -- не удержался Лагха.
-- Эге, -- довольно усмехнулся его новый хозяин. -- Потому что это одно
из запретных имен народа эверонотов.
-- Эверонотов? А я думал это сказки, про эверонотов, -- смешался Лагха,
в памяти которого тотчас же воскресло то немногое, что он слышал об этом
народе полурыб-полулюдей или полужаб-полулюдей, исчезнувшем в морской пучине
вместе со своей родиной, островом Хеофор, во времена кровавой войны Третьего
Вздоха Хуммера.
-- Хорошо, что ты знаешь хотя бы эти сказки, -- усмехнулся довольный
Ибалар, прихлебывая из чаши. -- Тебе понравится язык эверонотов. И его имена
тоже, -- заверил он Лагху.
-- Мне уже нравится, -- честно ответил мальчуган, обкатывая на языке
имя своего нового хозяина. Или учителя, если угодно. И-ба-лар. Господин
И-балар.
-- Тогда я дам и тебе такое же. Имя эверонотов. Хочешь?
-- Ну... давайте, -- откровенно говоря, собственное имя всегда резало
ему слух и, вдобавок, напоминало о семье. Лучше любое другое, чем это. И
пусть оно будет незнакомым и таинственным. Запретным. Именем эверонотов.
-- Тогда я нарекаю тебя Лагхой Коаларой, что на языке народа вод и
пещер значит Властвующий и Покоряющийся, -- с нарочитой торжественностью
изрек Ибалар.
-- А над кем я буду властвовать? -- нахмурившись, спросил Лагха,
пытаясь запомнить кто он теперь такой.
-- Над миром, -- не изменившись в лице, отвечал Ибалар.
-- А кому покоряться?
Ибалар растянул губы в улыбке:
-- Мне.
x 2 x
Когда Лагха узнал о том, что его хотят купить, он подумал, что, верно,
из него должен получиться очень хороший слуга, раз за него дают такую цену.
"Буду выносить ночной горшок за хозяином, подсовывать ему таз с водой
поутру, читать ему вслух и подавать еду гостям".
Когда Ибалар объявил ему о начале его ученичества, его представления о
будущих занятиях, как ни странно, ушли не очень далеко от чистки хозяйского
платья и мытья ночного горшка. Слуга или ученик -- не одна ли малина? Все
что знал об ученичестве Лагха сводилось приблизительно к одному: вначале ты
три года гнешь спину на кухне учителя или поглощаешься какой-либо другой
стороной его быта, а потом он начинает тебя учить владению, например,
алебардой. Или игре на флейте. Но все это в перерывах между кухней или
конюшней. А чем это отличается от жизни слуги?
Но в том-то и дело, что слуга у господина Кафайралака, то есть у
господина Ибалара, уже был. Причем в первый же день Саф -- так его звали --
получил указание обслуживать мальчика с тем же рвением, с каким он
обслуживает и самого хозяина.
-- Я начну учить тебя когда мы сойдем на берег. А пока отдыхай, думай,
вспоминай, -- с загадочнейшим выражением лица сказал Ибалар и мимоходом
прикоснулся ладонью ко лбу Лагхи.
Как бы невзначай. Так делают лекари, чтобы проверить, не донимает ли
больного жар, или, напротив, не околел ли тот ненароком.
Смысл последнего слова Лагха постиг очень и очень скоро. В ближайшее
полнолуние Лагха, сытно откушавший и разодетый на варанский манер, стоял на
корме корабля и, мучаясь непривычным бездельем, смотрел в черные воды моря,
распластавшиеся от горизонта до горизонта. "Вспоминай", -- говорил Ибалар.
Он знал что говорил. В черные воды моря...
Был полный штиль, корабль разрезал воду, не оставляя ни волн, ни следа.
Где-то он уже видел то же самое. Где-то видел, хотя никогда не путешествовал
по морю. "Вспоминай", -- таков был приказ. Таково было предостережение.
Такова была неизбежность.
x 3 x
Лагха не принимал пищи, не пил и не спал три дня. Он вспоминал.
Иногда он видел себя и происходившие события как бы со стороны. Иногда
-- как бы изнутри. И не только видел, но и слышал, чувствовал, осязал,
обонял. Картины сменяли друг друга то быстро, то медленно. Иногда Лагхе
казалось, что прошла вечность, иногда -- час. Но и то, и другое было лишь
разными ликами иллюзии.
Вот он играет в Хаместир с пятнадцатилетним мальчишкой. Мальчишку зовут
Лоскир. Лоскир весел, нахален и задирист. И все время проигрывает, а он,
Лагха, потешается над ним. Он по-прежнему Лагха, но у него другое, взрослое
тело и другие мысли. Лоскир говорит на том же языке, на каком написана "Геда
об Эррихпе Древнем" -- стало быть, на харренском. Мальчишка называет своего
партнера Кальтом. Кальтом Лозоходцем. Надо полагать, это его, Лагху, так
зовут внутри этого странного сна. Или звали.
Но земля уходит из-под ног, а доска для игры -- разноцветная, манящая
-- начинает бесшумно вращаться вокруг своей оси. Она кружится все быстрее,
расплывается на тысячу самоцветов и превращается в пестрый ковер с длинными
пушистыми кистями. На этом ковре сидит, поджав ноги, худенькая, но очень
красивая девушка. Нагая и бледнокожая.
Лагха знает, что это продажная девушка, но он очень, очень любит ее. Он
целует ее, с сожалением замечая чахоточный румянец, разлитый по ее щекам.
Они говорят глупости и шутят. Она, как и тот мальчишка, тоже зовет его
Кальтом. Она смотрит ему в глаза и прочит ему великое будущее. Она говорит,
что у него бордовая звезда во лбу. Он -- стройный и сильный черноволосый
мужчина с рельефными скулами северянина, ласково обхватывает ее стан, кладет
голову ей на колени, а она гладит его, словно котейку. Но что-то -- у Лагхи
нет времени понять что -- происходит за окном. Что-то или кто-то зовет его
прочь и он уходит. Он дарит ей браслет с сапфирами -- каждый величиной с
лесной орех -- и уходит, переносясь куда-то, где небеса и деревья незнакомы
и высоки.
Он, Лагха, очень жалеет о том, что не пообещал девушке вернуться за
ней, когда все будет хорошо. И стыдится собственных мыслей о том, что негоже
возвращаться к продажным женщинам. Она улыбается ему откуда-то из другого
мира. И задумчиво глядит в глубину синих камней, лениво поблескивающих на
солнце. Ярко-голубая искра, порожденная сияющим камнем, слепит Лагху, он на
секунду закрывает глаза и... обнаруживает себя стоящим у саркофага.
"Это саркофаг древнего харренского героя, кажется, Эллата", -- знает
Лагха. Он проводит двумя пальцами по бирюзовой крышке саркофага с черными
прожилками. Он ищет ответ на один очень важный вопрос. И он находит его --
судя по тому, что, спустя один порыв ветра, он уже вельможа при дворе
какого-то придурковатого и дряхлого царя. Он знает о себе, что его все еще
зовут Кальтом, но теперь он благородный вельможа. Дамы кокетливо склоняются
перед ним в поклонах, а мужчины вызывают его на поединки чести.
Вот он видит себя в канун одного такого поединка. Он постарел, но лишь
слегка. Скорее повзрослел. Он смотрит на противника и целует лезвие своего
огромного двуручного меча. "Мне подарили этот меч", -- знает Лагха, но не
помнит, кто именно, и чем он заслужил такой подарок. На лезвии выгравировано
что-то. Лагха напрягает зрение. "Храни себя и меня", -- вот, что требует от
него меч. И он исполняет его веление. Его противник убит, а женщина, бывшая
женой его мертвого противника, любовно подает ему плащ с красивой пряжкой.
