Человека-Горы.
Согласно этикету, вошедшему полагалось помолчать некоторое время, чтобы
проникнуться величием императорского ставленника в земле инородцев, где тот
служит благу всеобщего сопроцветания.
-- Где ты был на этот раз? -- насмешливо спросил Ихша, нарушая
молчание. -- Снова искал семена Огненной Травы или копался в болотах вокруг
Хоц-Але?
-- Нет, Желтый Дракон. Слишком велика немочь моего тела, чтобы блуждать
по Империи, подобно слепому в солнечный день. Для этого у меня есть сын.
-- Вот как? -- равнодушно ввернул Ихша, смутно припоминая безмолвного
бледного подростка, который некогда приходил вместе с Аффисидахом и выполнял
при том работу мальчика на побегушках. Таскал за ним корзину со снадобьями,
кипятил воду, возился с большой ступой для измельчения порошков. Потом
мальчишка исчез. Исчез -- ну и ладно. Ихше не было до него никакого дела.
-- Да, именно так. Я никогда не хотел, чтобы он повторил мою судьбу. Но
мне нужен был помощник и я выучил сына всему, что знал и умел сам. Ему как
раз исполнилось семнадцать лет, когда ты, Желтый Дракон, заложил на Глухих
Верфях первую "черепаху".
Ихша насторожился. "Черепахи" были его излюбленным детищем и теперь их
мог видеть каждый в военном порту. Но в свое время первые "черепахи"
строились под покровом строжайшей тайны, в огромном крытом арсенале --
недаром ведь верфи именовались Глухими.
-- Тогда я подумал: Желтый Дракон -- самый мудрый и деятельный из всех
наместников, которых помнит Хилларн. Желтый Дракон -- рачительный хозяин,
выжимающий из провинции все соки во имя здравствующей династии. Сейчас
император доволен Желтым Драконом. Но Асхар-Бергенна не беспредельна, не
бездонны рудники Гэраяна и нельзя с восьми мер ячменя отдать в казну девять.
Поэтому мудрость Желтого Дракона простирается дальше, в земли иноземцев. Но
война с Севером -- чересчур дорогое и рискованное предприятие, чтобы взор
Желтого Дракона простирался за Орис. И если бы Желтый Дракон хотел войны с
северянами, он строил бы не корабли, а разборные осадные башни и "дома
лучников". Значит, Желтый Дракон хочет воевать на море Савват. С Аютом
воевать нельзя, ибо "молнии" Гиэннеры в состоянии отразить любого врага. И с
Вараном воевать тоже нельзя, ибо Свод Равновесия сейчас силен как никогда. С
кем же хочет воевать Желтый Дракон?
Ихша напрягся. За правильный ответ на этот вопрос любой из его
подданных мог быть отправлен на шестиступенчатую казнь. А мог стать Правым
Крылом Желтого Дракона.
-- Действительно, -- щелкнул пальцами Ихша. -- С кем?
-- Желтый Дракон собрался совершить невозможное. Желтый Дракон хочет
раздавить Варан. Раздавить раз и навсегда. А для этого Желтому Дракону нужно
уничтожить верхушку Свода Равновесия. И в первую очередь -- молодого гнорра,
-- отчеканил Аффисидах. -- И если только Желтый Дракон будет благосклонен к
своему покорному слуге, ему удастся совершить невозможное.
-- Выпей вина. И налей мне тоже, -- хрипло сказал Ихша. Слова лекаря
просвистели для его ушей огненным бичом.
Желтый Дракон любил такие речи, особенно если за ними стоял трезвый
расчет, а не пустое бахвальство безумца.
-- Поэтому мой сын, -- продолжал Аффисидах, вежливо пригубив вина и
отставив чашу подальше в сторону, -- исполняя мою волю, два года назад
отправился в Варан. Семя славы должно произрасти на почве грядущей войны, но
прежде эту почву следует приуготовить. Так сказал я на прощание своему сыну,
напутствовав его искать слабость Варана. Прошло два года и мой сын
возвратился не с пустыми руками. Среди прочих владений варанского князя есть
одно, казалось бы, ничем не примечательное. В нем мой сын разыскал то, что
даст нам силу, а Варану -- сокрушение. Имя этой земле -- Медовый Берег.
ГЛАВА 5. ЕЩЕ ШЕСТЬДЕСЯТ КОРОТКИХ КОЛОКОЛОВ
Ночь со Второго на Третий день месяца Алидам
x 1 x
Кедровая Усадьба называлась так потому, что на ее постройку некогда
ушла огромная роща вековых кедров. Выстроенная на расчищенном от валунов
щебенистом холме близ предгорий Большого Суингона, она представляла из себя
по существу и жилой дом, и крепостцу, и родовое гнездо рода Гутуланов.
Эгин знал, что любая благородная семья Синего Алустрала строит такие
же. Но только каменные, огромные, вознесенные над морем на неприступных
утесах. Так делают в Синем Алустрале, ибо там все боятся всех, а император,
сидящий за тысячу лиг от тебя в столице на совсем другом острове, не в
состоянии толком нагнать страху на твоего алчного соседа. Но в Варане есть
Свод Равновесия, который защищает всех и каждого от всякого и каждого.
Поэтому даже очень благородным и богатым настоящие укрепленные замки строить
незачем. А в провинциальном захолустье может и хотели бы, да чересчур бедны.
Кедровая Усадьба, например, представляла из себя всего лишь
неправильный пятиугольник бревенчатых стен, обсыпанных земляными откосами по
внешнему обводу, две сторожевых башни и, собственно, добротный жилой дом со
своей собственной башней, на вершине которой должен был бы сейчас находиться
тайный советник Йен окс Тамма, созерцая небеса в звездоглядную трубу.
Увы, вместо этого Эгин стоял у окна гостевого зала и, не торопясь
прятать "облачный" клинок в ножны, всматривался в подсвеченную факелами
темноту на дворе. А там, подтверждая его самые худшие интуитивные опасения,
творилось что-то жуткое.
Эгин неплохо видел и, главное, после Второго Посвящения неплохо
чувствовал то, что следует видеть и чувствовать арруму Свода. То, что видел
и чувствовал Эгин, было смертью, ужасом и еще чем-то, что он сейчас был не в
состоянии осмыслить.
Одной из двух сторожевых башен Кедровой Усадьбы больше не было. На ее
месте зиял непроглядной чернотой пролом.
Надо полагать, вспышка и грохот, от которого несколько мгновений назад
высадило стекла, были произведены "гремучим камнем" или аютской даггой.
Здесь, в захолустье, от любого из этих предположений холодела спина. Не
может быть, чтобы здесь кто-то мог располагать тайнами эверонотов или
секретами аютской Гиэннеры. Однако, сокрушить в одно мгновение боковую
башню, сложенную из пятиладонных кедровых бревен -- дело нешутейное. "Когда
видишь то, чего не может быть, глаза превыше разума".
Через пролом в стене во внутренний двор Кедровой Усадьбы проникли
несущие смерть. Кто они? Это оставалось для Эгина полнейшей загадкой. Но то,
что они несут смерть, было слышно по истошным воплям в полумраке --
заспанная дворовая челядь и вооруженные пастухи Круста явно погибали от
чьей-то беспощадной и сильной руки. Факела, которые держали в руках
неизвестные люди, одетые на манер любой здешней голытьбы и вооруженные по
преимуществу топорами, не давали света той части двора, где у основания
господского дома ютились флигеля прислуги. А самое важное сейчас происходило
именно во флигелях, потому что именно туда смерть пришла первой. Эгин и
слышал, и чувствовал это.
Люди с факелами (а их было около двадцати -- довольно много по здешним
меркам) не торопились приближаться. Они ждали, пока загадочный кто-то (или
что-то) выполнит всю черную работу за них. На горцев эти люди похожи не
были. На горожан -- тоже. Итого, два варианта: либо Круст что-то не поделил
со своими людьми и теперь они пришли мстить жадному господину, либо Круст
что-то не поделил со своим соседом Багидом, хозяином Серого Холма, и теперь
люди Багида пришли распустить красного тритона по всему крустову поместью.
За спиной Эгина Круст срывающимся голосом отдавал приказания своим
телохранителям, никак не унималась едва раненная Эгином супруга управителя и
вообще царил полный хаос -- уменьшенное зеркальное отражение той леденящей
кровь невнятицы, которая творилась сейчас в темноте.
И все происходило очень быстро. Очень и очень быстро. Эгин почему-то
подумал, что на губах Лормы еще жив его, Эгина, солоноватый вкус.
За порядок и спокойствие в уезде Медовый Берег в первую очередь отвечал
он, тайный советник Йен окс Тамма, и он же -- аррум Опоры Вещей. Все что
успело уложиться в последних два коротких колокола, превосходило пределы
мыслимого. Для него, Эгина, начиналась тяжелая работа. Ну что же -- пора
работать. И ломать из себя гражданского тайного советника теперь уже
совершенно бессмысленно.
-- Именем Князя и Истины! -- заревел Эгин. -- Немедленно прекратить!
Это говорю я -- Эгин, аррум Опоры Вещей!!!
В подтверждение своего ора Эгин достал свою Внешнюю Секиру и выставил в
окно. Сорок Отметин Огня на его жетоне блеснули в сумраке крошечными, но
очень яркими голубыми искорками.
К собственному немалому удивлению, он был услышан. Четыре стрелы
выпорхнули из темноты. Выпорхнули совершенно неожиданно -- Эгин не мог и
помыслить, что кто-то здесь осмелится стрелять в аррума -- и поэтому он был
слишком расслаблен, чтобы суметь отвести их.
Одна стрела звякнула о жетон и отскочила прочь. Другая, о Шилол,
надорвала ему правое ухо и скользнула дальше, ему за спину. Третья и
четвертая попали бы ему прямо в сердце, не повстречайся они с заговоренной
сталью очень тонкого и подогнанного точно по его мерке легкого нагрудника.
Такие носят только аррумы и пар-арценцы. Такие простой стрелой не возьмешь.
Лучшие доспехи есть лишь у гнорра.
Эгин мгновенно присел, оглянулся за спину, увидел, что пастухи, обнажая
свои кургузые мечи, опрометью покидают зал, Круст Гутулан оседает на пол со
стрелой под затылком ("Она ведь предназначалась для меня", -- с отстраненной
хладнокровием насмерть перепуганного человека подумал Эгин), а Лорма с
расширенными от ужаса глазами смотрит на него и не понимает, не понимает, не
понимает ровным счетом ничего.
Супруга управляющего сплюнула на затихшего Сорго, который неподвижно
валялся на столе словно отыгравшая механическая кукла, перехватила свой нож
в левую руку и пошла прочь из зала вслед за пастухами. И только сам
управляющий не ушел. Он присел на колени у головы упавшего Круста,
наклонился и что-то зашептал тому в ухо. Заклинания? Проклятия? Эгину было
все равно.
Все. Разговоры закончены. После четырех стрел, выпущенных в него из
темноты, аррум Свода Равновесия имеет право испепелить весь Медовый Берег.
Если сможет, конечно. По этому вопросу Эгина начали одолевать серьезные
сомнения.
Эгин поцеловал свой клинок прямо в ползущее по нему иссиня-черное
облако (ого! такого раньше не случалось) и выпрыгнул в окно. Там было совсем
невысоко -- локтей пятнадцать -- да и внизу его ожидала отнюдь не земля, а
мягкая соломенная крыша флигеля.
x 2 x
Эгин ожидал, что его ноги соприкоснутся с крышей флигеля через три
четверти удара сердца. Этого, однако, не произошло, ибо в тот момент, когда
его подошвы были в каких-то считанных пальцах от соломы, флигель неожиданно
ухнул вниз, словно тонущий корабль -- в пучины морские. Поэтому лететь
пришлось целых два удара сердца и Эгин успел испугаться. Это что же такое,
милостивые гиазиры -- то у них башни взрываются, то дома под землю
проваливаются!
Но потом пугаться стало некогда. С легкостью пробив плотные вязанки
соломы, сломав жерди перекрытий, Эгин упал на что-то мягкое. Когда его тело,
следуя инерции падения, опустилось на корточки, а левая рука для
подстраховки уперлась в это самое мягкое и, как оказалось, липкое, Эгин
понял, что стоит на окровавленном человеческом теле. Он замер, выставив
перед собой меч.
Сверху, через пробитую крышу, доносились крики. Преимущественно, ругня
