Лагхи Коалары будет гордиться всю жизнь. "Мы из благородных!" -- будет
бросать она, споря из-за бельевых веревок с соседками. Но это будет позже,
позже, когда деньги, бывшие некогда четырьмя алмазами дивного
светло-голубого цвета, а еще раньше -- варанским поместьем и содержимым
тугого кожаного кошелька, когда эти самые деньги кончатся. Совсем.
x 3 x
Лагха не застал ничего из былого величия своего дома. Все слуги до
единого давным-давно получили расчет, последняя лошадь в конюшне, на которой
Саин ездил на службу, околела за месяц до его зачатия. Его трое братьев и
трое сестер донашивали друг за другом обноски. Лагхе казалось, что если бы
они шили себе одежду из коры деревьев, они и то выглядели бы более
изысканно.
Его мать по-прежнему плела корзины и, пока ее руки машинально сгибали и
заплетали вымоченную ивовую лозу, ее язык беспрестанно произносил одну и ту
же фразу. "Куда они подевались? Ну куда же, Хуммер их раздери, они
подевались?!" Еще не умея говорить, маленький Лагха догадался, что мать
имеет в виду деньги.
"Я иду на службу", -- с важным присвистом сообщал обрюзгший,
постаревший и сильно поглупевший Саин, почти старик, завязывая поутру штаны.
Лагха не спрашивал, что это за служба, в надежде, что его вопрос разрешится
сам собой.
А когда Лагха устал ждать этого "сам собой", он однажды поутру увязался
за отцом. Тайком, разумеется. Увиденное не поразило и не возмутило его. Он
лишь флегматично пожал плечами. Мол, служба как служба.
Саин окс Ханна, в прошлом благородный варанский дворянин, слонялся по
Игральной площади в той ее части, где в тени роскошных платановых деревьев
располагались столики для игры в кости. А еще точнее -- там, где стояли
столики для богатых игроков, которым улыбались и подносили прохладное пиво
миловидные девушки. Саин ждал момента, когда за одним из столиков возникнет
ничейная ситуация. И тогда, согласно старым магдорнским правилам, один из
игроков должен будет бросить "длинную руку". То есть зашвырнуть кость так
далеко, как только сможет. То есть очень далеко.
Вот тут-то и нужны были такие как Саин. Играющим было лень бежать в
центр площади и смотреть, что за комбинация выпала на этот раз. За них эту
работу делал высокородный варанец. Делал, сверкая ляжками и тяжело пыхтя,
покрываясь потом и наливаясь желчью. Словно гончая, он добегал до костей,
делал стойку и орал на всю площадь: "Четыре виноградины и простой Гэраян!".
Саин разогнал прочь всех конкурентов -- нищих голодранцев и
беспризорных мальчишек, промышлявших тем же. Но он не был жесток. Он никогда
не пропускал базарных дней. Он всегда кланялся тем, кто кидал ему в оплату
услуг пару мелких монет. Иногда, в хороший день, когда Саин приносил
заезжему грютскому магнату доброе известие, сообщавшее о баснословном
выигрыше, он получал неплохие деньги. Тогда Саин с удовольствием выбрасывал
прочь пару мелких монет -- в точности как кости в броске "длинная рука". И
Саин никогда не подсуживал игрокам, хотя порою ему представлялась такая
возможность.
-- Я честный человек! -- гордо изрекал отец Лагхи Коалары, падая в
плетеное кресло и погружаясь в сумерки веранды. Супруга согласно кивала.
x 4 x
Братья, сестры и родители всегда были холодны к Лагхе. А он платил им
тем же.
О причинах этой холодности Лагха никогда не задумывался, принимая ее
как должное. Уже став гнорром, гораздо позже, он понял, что любить чужака --
дело трудное и мало кому по силам. В своей семье он всегда был чужаком. И
подтверждал это ежедневно.
Однажды, в возрасте шести лет, он явился домой и продекламировал
наизусть "Геду об Эррихпе Древнем", услышанную поутру в порту в исполнении
слепого галерного гребца. Разумеется, Лагха запомнил "Геду" с первого раза и
полностью. Запомнил на харренском языке, который слышал первый раз в жизни.
В этой жизни, по крайней мере.
В другой раз двенадцатилетний Лагха объяснил матери смысл и значение
увиденного ею ночью сна. "Ты хочешь, чтобы отец поскорей умер, потому что
тогда ты смогла бы продать этот дом, выдать сестер замуж, отдать братьев в
войско и уйти жить к своей семье." Разумеется, такие откровения не нравились
ни матери, ни отцу.
А в третий раз он сказал, что старший брат никогда не вернется из
путешествия в столицу. Так оно и случилось -- спустя шесть месяцев они
получили известие о его смерти.
Домашние относились настороженно к своему необыкновенно красивому брату
и сыну Лагхе Коаларе. Да и звали его тогда совсем не так. "Дайл окс Ханна"
или просто Дайл. Именно под этим именем знал его Багряный Порт.
x 5 x
Когда высокий сероглазый человек, представившийся господином
Кафайралаком, уселся в плетеное кресло на веранде дома семейства окс Ханна и
предложил купить у них Дайла, родители вздохнули с облегчением, в истинных
причинах которого они боялись сознаваться даже самим себе.
-- Сколько? -- спросил отец.
-- Так мало? -- спросила мать.
-- Что вы будете с ним делать? -- спросил отец.
-- Вы же не будете обращаться с ним дурно? -- спросила мать.
Триста монет серебром. Это очень много. Человек, пусть даже такой
смышленый и миловидный как Лагха, стоит гораздо меньше. Но господин
Кафайралак не мелочился. Правда, он поставил одно условие -- они не станут
болтать когда и кому продали мальчика и никогда, ни за что не станут искать
его. "Ну уж это как пить дать не станем", -- странновато усмехнулся Саин окс
Ханна.
-- Мы подумаем. Ответим завтра в полдень, -- подытожила Стимна, нервно
теребя косу.
Господин Кафайралак, в чьем облике определенно присутствовало что-то
рыбье, лишь вежливо улыбнулся. Дескать, подумайте-подумайте. Сомнений в том,
что они согласятся, у него не было.
Не было их и у Лагхи, следившего за ходом переговоров из подполья.
Несмотря на туман неизвестности, застивший его будущее, он был скорее
обрадован, чем опечален. "Когда за тебя дают аж целых триста серебром -- это
большая честь. За отца вон и десяти не дали бы", -- вот о чем думал будущий
гнорр в день, когда река его жизни была повернута вспять Ибаларом, сыном
Бадалара.
x 6 x
Полдень считается на Юге добрым часом. Выгодным для сделок, удачным для
переговоров и торга. Решение было принято загодя -- в этот полдень Лагху
должны были отдать в пожизненное владение господину Кафайралаку. Мать
увязывала жалкие пожитки Лагхи в узел и зашивала его немногочисленную
одежонку. В глубине души она была уверена в том, что господин Кафайралак не
пожалеет на своего нового раба (или наложницу?) двух серебряных монет и
купит ему сносное платье. И все-таки она штопала дыры на варварских штанах
Лагхи усердно, даже с нездоровым рвением. Чтобы как-то занять руки в
ожидании покупателя.
По этому же поводу отец Лагхи решил отложить поход "на службу" до
вечера. Не каждый день, в самом деле, заключаешь такие выгодные сделки.
Дочери мели комнаты, сыновья обновляли ограду. А Лагха, предоставленный
(опять же ради такого случая) самому себе, отправился на Игральную площадь,
лелея в кармане свои сбережения в числе одного серебряного авра.
-- Я Дайл, сын Саина, -- отрекомендовался Лагха, причалив к крайнему
столику из числа тех, за которыми баловались костями богатые горожане. -- У
меня есть "серебряник" и я хочу сыграть с вами в кости.
-- Какого Саина? -- недоумевающе пробурчал главный за столом, хозяин
самого шикарного веселого дома во всей Северо-Восточной провинции.
-- Да того придурка, что за "длинной рукой" обычно бегает, -- незлобиво
пояснил ему владелец Глухих Верфей.
-- Ну сыграй, малец, сыграй, -- заключил не слишком удачливый, но с
виду ушлый купчина.
Он был уверен, что спустя минуту авр Лагхи перекочует в его карман.
Или, на худой конец, в карман одного из его приятелей, чем дело и
закончится. Он похлопает мальчишку по плечу и скажет "Не унывай, дурачок,
игра -- дело тонкое, когда-нибудь научишься".
Но он просчитался.
-- "Белое озеро" и "грютская большая", -- с удивлением сообщил игрокам
хозяин веселого дома, когда Лагха, поставив свой авр на кон, первым бросил
кости.
Лучший результат из возможных в первом коне магдорнского "старого"
варианта.
Следом за Лагхой бросили все остальные. Ничего отдаленно похожего на
успех. С презрительными улыбочками, мол, новичкам всегда везет, каждый игрок
отдал Лагхе по "серебрянику".
-- Еще, -- не попросил, но скорее потребовал Лагха, и поставил на кон
четыре монеты.
-- Да ты рисковый парень, я таких люблю, -- купчина потрепал Лагху по
щеке. -- Бросай.
Невозмутимый Лагха закрыл глаза, вложил кости в кожаный конус, легко
встряхнул его и уверенно хлопнул им о стол. Стукнули кости. Чужая рука
подняла конус.
-- Гиазиры, вы не поверите... два "белых озера", -- вздернув брови,
сообщил хозяин скобяной лавки.
Это уже из разряда чудес. Разумеется, никаких чудес у других игроков на
этот раз не предвиделось. Самое большее -- "две виноградины" и "малый
магдорнский".
-- Играем дальше, -- потребовал папаша всех лучших сладких девочек
Багряного Порта.
Денег ему было не жаль, у него их было много. Он был пьян еще с утра и
приветствовал любое приятное разнообразие.
Лагха поднял глаза на небо. До полудня оставалось еще достаточно
времени. Лагха взялся за конус, не глядя ни на игроков, ни на кости, ни на
стол.
За время, оставшееся до полудня, Лагха выигрывал девять раз. Три раза
крупно проигрывал -- нарочно, чтобы его компаньоны не охладели к игре. И ни
разу не устроил ни одной ничьей -- ведь не было на площади его отца,
несчастного и бессовестного Саина окс Ханны, чтобы сбегать за "длинной
рукой".
Триста монет серебром -- таков был улов Лагхи Коалары в первой и
последней в его жизни партии в кости. Еще выходя из дома он знал, что все
произойдет именно так, как произошло. Он ждал этого момента уже не один
месяц. Не один год. С того самого дня, как увидел отца, преследующего
скачущие по пыльным булыжникам кости. И вот, благодаря господину
Кафайралаку, его мечта исполнилась, его уверенность нашла себе
подтверждение. Ведь, главное, свершив свой маленький подвиг, Лагха останется
безнаказанным. Его отец будет кусать локти, а его новый хозяин никогда и не
узнает о его триумфе.
Став старше, гнорр Свода Равновесия никогда не играл в кости. Лагха
отдавал предпочтение изменчивому, пестроцветному Хаместиру. Или, на худой
конец, ламу -- игре мелких магических жуликов, гвардейских офицеров и
чокнутых стихопевцев.
x 7 x
Лагха покинул площадь так же стремительно, как на ней появился. На
одной из улиц близ порта он обменял серебро на золото, а семь золотых авров
старой ре-тарской чеканки положил в потайной карман, приторочений к исподу
его латаных-перелатанных штанов. И отправился домой.
Он немного опоздал. Господин Кафайралак уже пил молодую бражку,
развалившись в плетеном кресле, а домашние составляли вокруг него подкову,
застыв в самых что ни на есть пришибленных и принужденных позах. Появление
Лагхи было встречено всеобщим оживлением -- Саин окс Ханна, конечно, с
радостью прибил бы Лагху оглоблей, но при господине Кафайралаке ему любо
было представлять себя понимающим, снисходительным, хотя и угнетенным
беспросветной нищетой отцом.
Мать сунула Лагхе узел с его пожитками. Сестры поцеловали его в лоб.
Каждая из них завидовала густым черным кудрям, правильным чертам лица и
