единственной струной. Как граница, через которую не велят переступать
приличия. Как напоминание о беспрецедентной по важности миссии. И как
музыкальный инструмент, поющий любовь, разлуку и то, что между ними.
Эгину уже давно не снились сны. Ни хорошие, ни плохие. А потому, когда
он увидел перед собой Авелира в едва различимом зеленоватом сиянии, Эгин был
изрядно удивлен. "Вот те на!" -- сказал себе Эгин. Сон был на удивление
реалистичным, живым и свежим. Сон был вот каким.
x 2 x
-- Нам следует поговорить с тобой, Эгин, -- шепотом сказал Авелир и
указал Эгину на выход из трапезного зала, где стояли на часах двое горцев.
Один из них старательно тер глаза, а другой накручивал на палец прядь
волос, мечтательно запрокинув голову. Словом, каждый развлекался как мог.
"Главное, чтобы носом не клевали", -- подумал Эгин, под началом которого
впервые была столь неотесанная армия. Впрочем, раньше не бывало и такой. Он
встал на ноги и последовал за Авелиром.
Они вышли на нависающий над задним двором балкон, оплетенный диким
виноградом. Кислым и зеленым.
-- Я буду внимателен, -- пообещал Эгин и вопросительно воззрился на
Авелира.
-- Тогда слушай. Ты знаешь почти всю историю о Лагхе и Ибаларе. Почти
всю. Ты осведомлен о том, что Ибалар выучил и воспитал Лагху для того, чтобы
народ эверонотов смог воскреснуть из небытия мощью и волею гнорра,
гнорра-Отраженного. Ибалар был корыстен. Он нашел мальчика-Отраженного по
имени Дайл, чтобы играть им, словно куклой. И поплатился за свою корысть. Но
проблема в том, Эгин, что я тоже был далеко не бескорыстен. И хотя корысть
моя была иного рода, она не перестает быть корыстью. Дело в том, что я тоже
искал Отраженного. Просто Ибалар оказался гораздо проворней меня.
Авелир замолчал.
-- Продолжай, Авелир -- сказал Эгин, с удивлением обнаружив при этом,
что уста его не разомкнулись.
-- Итак, Ибалар опередил меня и забрал Дайла себе...
Авелир, как оказалось при более внимательном рассмотрении, тоже
"говорил", не двигая губами, и тем не менее у Эгина создавалась полная
иллюзия живой, настоящей беседы. "Впрочем, -- отмахнулся Эгин, -- это сон, а
во сне все может быть".
-- ...Поначалу Ибалар учил Дайла так, как, быть может, учил бы и я. Но
потом Ибалар вложил в душу Дайла слишком много зла, которому ему становилось
все сложней сопротивляться. Он научил его свободно и без трепета бродить
тропами, приводящими в страну, где свет и добро никогда не появляются. Я не
допустил Черного Посвящения. Лагхе удалось унести ноги из Мертвых Болот,
правда, запятнав себя одним из самых тяжких преступлений перед самим собой
-- убийством учителя. Я полагал, что со временем все доброе воскреснет в
Лагхе и что гордыня, семена которой посеял в его душе Ибалар, никогда не
даст губительных всходов. В своей наивности я полагал, что даже после трудов
Ибалара Лагха будет в состоянии осуществить тот замысел, ради которого я в
бытность свою мечтал найти Дайла-отраженного и воспитать его по-своему. И на
этот раз я позвал его сюда при помощи твоего медальона не только затем,
чтобы крушить костеруких и помыкать шардевкатранами. Однако теперь, когда
Лагха здесь, я понимаю, сколь недальновиден был Авелир, старая и уродливая
болотная саламандра...
Похоже, Авелир был действительно недоволен собой, действительно был
удручен и подавлен. "Старая и уродливая болотная саламандра", -- кажется,
так Авелир себя при Эгине еще не величал.
-- Значит, тебе не нравится Лагха? У него черная душа? Он по-прежнему
следует той дорогой, что указал ему Ибалар?
-- Нет, это не совсем то, что я хотел объяснить, -- отрицательно
замотал своей плоской головой Авелир. -- Лагха стал отличным воином. Он стал
проницателен и хитер, как полубоги древности. Но именно поэтому он стал
жесток и несгибаем, словно стальной прут.
-- Что же в этом плохого? -- Эгин действительно не понимал.
-- Лучше бы ты спросил, что в этом хорошего. Настоящая мудрость мягка,
настоящая жизнь текуча, а настоящий воин гибок, словно поток теплого
морского ветра... Одним словом, для исполнения того, о чем я мечтаю, он,
увы, не подходит, -- с тяжелым вздохом подытожил Авелир.
-- О чем же ты мечтаешь, Авелир? -- поинтересовался и впрямь
заинтригованный Эгин.
-- О том, чтобы ты, Эгин, исполнил то, что, как мне казалось раньше,
должен исполнить Лагха.
-- Я обязан тебе своей жизнью. Как же я могу отказаться? Я обещаю тебе,
что если то дело, о котором ты еще не сказал, мне по силам, а в том, что это
дело доброе, я не сомневаюсь, я сделаю все, что требуется.
Авелир спокойно кивнул и, подойдя к балюстраде, облокотился о перила
балкона и чуть свесился вниз. Затем, пробурчав что-то невнятное себе под
нос, вновь обратился к Эгину, знаком подозвав его к себе.
-- Тогда слушай и смотри. Ты видишь тень? Вон там, на той стене?
Эгин всмотрелся туда, куда указывал Авелир. Действительно, на серой
кладке противоположной стены, приобретшей в ослепительном сиянии полной луны
цвет слоновой кости, можно было отчетливо различить что-то похожее на
человеческую тень. Не очень четкую, но... Эгин вперился в ночь, как это
только что сделал Авелир, с тем, чтобы понять, кому эта тень принадлежит.
Никого.
-- Тень вижу, -- подтвердил Эгин.
-- Это моя смерть, она совсем рядом, -- буднично, без страха и рисовки
изрек Авелир.
Эгин сглотнул воздух. А затем с шумом выдохнул. Может, Авелир все-таки
шутит?
-- Видишь черного дрозда, что уснул в излучине виноградной лозы? --
продолжал Авелир.
Эгин поднял глаза в гущу дикого винограда, где, положив голову под
крыло, спала неприметная черная птица.
-- Это вестник. Он прилетел, чтобы сообщить мне, что у меня есть время
окончить все земные дела.
Эгин пристально взглянул на Авелира. Нет, такие шуточки за эверонотом
раньше не водились.
-- Итак, скоро мне уходить, Эгин. И потому моим единственным учеником
придется стать не Лагхе Коаларе, а тебе. Ты не Отраженный и тебе не
случилось родиться с ключами ото всех важных дверей и сундучков этого мира.
Ну да это не так страшно, как мне казалось встарь. И поэтому я прошу тебя,
Эгин, найти Черный Цветок.
-- Что такое Черный Цветок, Авелир? -- стыдясь собственного невежества,
спросил Эгин. Он знал, что такое Золотой Цветок. Да и то, знал лишь
понаслышке. Какие-то места, где хорошо основывать столицы, копать колодцы,
разбивать сады или что-то в этом роде...
-- Круг Земель славен двенадцатью Золотыми Цветками. Так мы называем
благословенные места, где вся работа спорится, природа ласкова, а нечисть
боязлива. Но ничего не остается неизменным. Иногда и Пути Силы изменяются.
Золотые Цветки уходят из одних мест и распускаются в других. Но вот беда --
в том, что в тех местах, где раньше был Золотой Цветок, распускается Черный
Цветок и все в мире идет наперекосяк, мертвые вылазят из могил, твари
становятся алчны, нежить чувствует себя вольготно и не боится людских
слов...
-- Ты хочешь сказать, происходит все, что происходит сейчас на Медовом
Берегу?
-- Да, Эгин. Я хочу сказать, что на Медовом Берегу распустился Черный
Цветок и пока ты не найдешь и не уничтожишь его, здесь будет все, как уже
есть. Даже если мы перебьем шардевкатранов, костеруких, южан, аютцев и
восстановим мир и справедливость, они продлятся не дольше, чем до следующего
полнолуния...
-- Ну... скажи хотя бы как их ищут! -- вскричал Эгин.
То, о чем просил его Авелир, поначалу показалось ему трудным, но
выполнимым. Однако чем больше они углублялись в суть вопроса, тем более
отчаянной и невыполнимой затеей все это начинало казаться.
-- Если бы я знал как, я бы нашел сам...
-- А Лагха, Лагха знает?
-- По крайней мере, в бытность свою Кальтом Лозоходцем он знал.
Эгин встрепенулся. Мысль о том, что гнорр Свода -- Отраженный, звучала
уже не впервые, но каждый раз, когда она звучала, Эгину было как-то не по
себе... Значит, в бытность свою Кальтом Лозоходцем... Любопытно, что еще
сравнительно недавно Эгин полагал Кальта фигурой сугубо мифологической. А
теперь ему предлагают ни много ни мало, а самому стать Лозоходцем. Эгин
Лозоходец. Звучит!
-- Скажи мне, Авелир, -- спросил Эгин после долгого молчания, -- а в
чем твоя корысть? Зачем тебе, когда ты будешь мертв, знать, что Черный
Цветок уничтожен и что Вая или, к примеру, Кедровая Усадьба вновь стоит в
венце Золотого Цветка?
-- Э-э... -- устало махнул рукой Авелир. -- Некогда, когда я и Ибалар
жили душа в душу, как и положено единоутробным братьям, мы горели одной
идеей. Воскресить наш народ, поднять его из небытия, оживить племя
эверонотов, последними сыновьями которого мы с Ибаларом являемся. Но прошло
время. Я возмужал и понял, что желать воскрешения мертвых -- значит идти
наперекор законам мироздания. Считать зубы в хуммеровой пасти. Плодить
нежить, какими красивыми словами ты ее не обзови. Я понял, что мой народ,
увы, был достоин той участи, которая его постигла и осознал: единственное,
что достойно жизни -- моя мудрость и мои искусства, мудрость и искусства
эверонотов, воплощенные в тех, кто придут после меня. В тех людях, что
придут после меня. В людях, но не в эверонотах.
-- Во мне, например?
-- В тебе. И в других. Их будет много, если ты вернешь в Ваю Золотой
Цветок.
-- Это будут горцы?
-- И горцы тоже, -- безо всякой иронии подтвердил Авелир.
-- Что же я должен делать? -- спросил наконец Эгин.
-- Ты должен пообещать мне сделать все, что для этого требуется.
-- Обещаю. Но что значит мое обещание рядом с моим бессилием?
-- Оно значит все, -- в глазах Авелира колыхнулось темное пламя.
Прямо вслед за этим он протянул свою сухопарую руку к кисти зеленого
дикого винограда и аккуратно сорвал ее с лозы. По одной оборвал с кисти все
зеленые ягоды и протянул горсть совершенно несъедобных виноградин Эгину.
-- Чтобы не забыть о данном обещании, ты должен оставить себе памятку.
Выложи здесь, прямо на парапете, любое слово. Какое хочешь. Чтобы не забыть
о нашем разговоре, когда у тебя появятся более насущные проблемы.
Пожав плечами -- сон он ведь на то и сон, чтобы происходили странные,
порою несуразные вещи и совершались необъяснимые поступки -- Эгин стал
выкладывать слово. Не дыша, аккуратно, старательно. Виноградина к
виноградине. Словно школьник первой ступени. Наконец он отстранился и
взглянул на плоды своих трудов взглядом утомленного творца при свете полной
луны. "Овель" -- вот что выложил Эгин на широкой серой плите парапета.
-- Ну как? -- довольно осклабившись, спросил Эгин, обернувшись к
Авелиру, который, как ему казалось, следил за его трудами из-за плеча.
Но эверонота уже и след простыл.
x 3 x
Следующим утром Эгин проснулся раньше всех. Было еще серо.
Горцы-караульные спали у дверей здоровым сном детей матери-природы. Авелир
тихо посапывал в своем углу, плотно завернувшись в шерстяной плащ. Словно
мумия.
Сорго и Лорма, сбив в ноги каниойфамму, лежали крепко, по-детски
обнявшись. Лорма была похожа на сдобный, только что изъятый из корзины
пекаря крендель. Теплый и податливый. Небритый же и грязный Сорго, напротив,
казался каким-то отекшим и пьяным, из угла его полураскрытого рта на циновку
стекала слюна. Лагха лежал на спине неподвижный и величественный, словно
бронзовая статуя, которую вот-вот положат в ящик с опилками и погрузят на
корабль. Грудная клетка гнорра двигалась легко и ритмично. Лагха спал.
