-- А где все, где Кух? -- спросил Эгин, приподымаясь на локте.
Он лежал на большой овечьей шкуре и был облеплен какими-то вонючими
повязками. Впрочем, принюхавшись, Эгин понял, что воняют они морской солью и
водорослями. Терпеть можно.
-- Кух умер, а горцы заняты своими делами. Свершают обряды над
погибшими, закапывают костеруких. Если хочешь посмотреть на горцев --
посмотри, кедровую рощу отсюда прекрасно видать, -- небрежно бросил
Прокаженный и, снова не оборачиваясь, указал куда-то на восток.
Эгин приподнялся и сел. Только сейчас он окончательно осознал где
находится. Как оказалось, не так уж далеко от того места, где он в последний
раз ощущал себя как себя, а свое тело -- как материальную оболочку своей
души. Шкура, которая служила ему ложем, была расстелена на каменной площадке
двадцати шагов в длину, на которой росли несколько невысоких кедров. Словно
балкон, она нависала над той долиной, где располагалась кедровая роща,
превратившаяся в место кровавой сечи злокозненной волей истинного хозяина
Серого Холма. Эгин в минуты вынужденного безделья в деревне горцев
многократно упирался взглядом в эти кедры и мысленно прогуливался по этому
скальному уступу не один раз. Правда, мог ли он предположить, что совсем
скоро окажется под дрожащей сенью кедровой хвои в обществе Прокаженного,
который будет указывать ему в сторону этой же самой кедровой рощи с таким
видом, будто они знакомы уже десять лет? Нет, не мог.
-- Ты говоришь, Кух умер. Его что -- убили костерукие? Когда это
случилось? -- запинаясь, спросил Эгин.
Ему было горько. Не будь у него такого надежного друга, который
отчего-то предпочитал называть себя рабом, он сам был бы уже давно в Святой
Земле Грем. Эгин попробовал встать на ноги. Тщетно. Боль в боку вонзилась в
его плоть невидимыми иглами, отдалась ледяным звоном в позвоночнике,
заскребла в печени, заныла в груди. Нет, похоже ходить ему еще рановато.
-- Давно. Он был убит девять дней назад, -- как ни в чем ни бывало
отвечал Прокаженный, который, казалось, был увлечен чем-то, что происходило
внизу, у горцев, а Эгином вовсе даже и не интересовался.
-- И убил его шардевкатран, а не костерукие, -- добавил Прокаженный как
бы между делом.
У Эгина промелькнула спасительная догадка. Может быть, они говорят о
разных людях? Может быть, на Медовом Берегу было два Куха? Одного убил
шардевкатран, а другой, может быть, пошел сейчас на охоту со своей "трубкой
для стреляния", целый и невредимый?
-- Нет, мы говорим об одном и том же человеке, -- настаивал
Прокаженный.
-- Ты хочешь сказать, что все эти девять дней я, аррум Опоры Вещей,
обученный отличать Измененную материю от не измененной, живое от мертвого,
общался с бестелесным призраком и не подозревал об этом? -- иронично
осведомился Эгин. -- Может быть, это бестелесный призрак спас меня, когда на
меня наседали костерукие, а я лежал в грязи, словно запоротый погонщиком
осел, не в силах даже обороняться? Значит, это был не Кух, а какое-то
чучело, волею очередного проклятого колдуна обретшее подобие жизни, движение
и способность сострадать?!
Эта гневная тирада выпила из Эгина столько драгоценных сил, что он был
вынужден вновь улечься на шкуру. Голова его кружилась, словно бы спьяну, а
мышцы предательски обмякли.
-- Нет, то было не чучело, -- лениво и медленно отвечал Прокаженный. --
То, конечно, было не чучело. Никакому колдуну из тех, которые известны мне,
не достанет умения сотворить чучело, что смогло бы управляться с "облачным"
клинком, Эгин. Такое по силам только Звезднорожденным и Отраженным. И то не
всем.
-- Кто же это был? -- Эгину хотелось, чтобы в его голосе рокотал
сарказм и кипело благородное презрение. Но то, что получилось, не было ни
первым, ни вторым. То была мольба. Раненого, обессиленного человека.
Человека, стоящего на грани полного морального поражения.
-- То был я, -- ответил Прокаженный и, откинув капюшон, наконец
обернулся к Эгину.
x 2 x
Лицо рыбы. Лицо черепахи. Сухая, морщинистая кожа. Кажется, лоб, щеки и
подбородок присыпаны морской солью. Глаза -- как два выбравшихся из раковины
моллюска. Влажные, мягкие, слизистые. Без зрачков. И в то же время глаза
Прокаженного были подвижными, живыми. Ни волос, ни бороды, ни усов. И бровей
тоже. И ресниц. Руки, такие же сухие. Кожистые перепонки между пальцев,
словно у болотной птицы. Ногти с зелеными прожилками. Нос -- расплющенный, с
большими ноздрями. Шея -- сморщенная, сухая, короткая.
"Ну и урод! -- подумалось Эгину. -- Теперь ясно, отчего он всегда, по
слухам, одевался так, чтобы никто не увидал его лица!"
-- Скажи мне, Эгин, когда ты имеешь драный, латаный-перелатанный плащ,
станешь ли ты одевать его в том случае, если намерен познакомиться с важной
и знаменитой персоной?
-- Нет, -- ответил удивленный Эгин. О чем это он? С какой это персоной?
-- А что ты станешь делать? -- дружелюбно и тихо спросил Прокаженный,
как будто этот вопрос был самым принципиальным и важным из всех, какие
только можно задать в подобной ситуации.
-- Пойду и куплю себе новое. Или попрошу у кого-нибудь из друзей... --
в нерешительности пробормотал Эгин.
Прокаженный удовлетворенно кивнул своей плоской головой. Мол, все
правильно.
-- Я как раз так и поступил. Я взял обличье Куха и пошел в нем
знакомиться с тобой. Ведь, уверен, будь ты сильнее, ты зарубил бы такого
мерзостного урода, как я, быстрее, чем я смог бы тебе объяснить что-нибудь
существенное. Или постарался бы зарубить. Ведь так?
Эгин ответил не сразу. Он взвешивал. Он вспоминал. Он старался быть
честным с самим собой и с Прокаженным.
-- Пожалуй, ты прав, -- вздохнул Эгин и закрыл глаза.
Так значит, Прокаженный одел обличье Куха, как он, Эгин, одел бы
платье, к примеру, Альсима...
x 3 x
-- Этот обман был плох, как и всякий обман, Эгин. Но он был лучше всего
остального. Ведь теперь, как бы ты не хорохорился, ты мне доверяешь. Ведь
верно?
-- Верно, -- усмехнулся Эгин.
Как бы там ни было, но он был бы уже три раза мертв, если бы не
Прокаженный -- хоть в обличье Куха, хоть в своем собственном. Не важно.
Важно, что если бы даже он желал ему, Эгину, зла, он, получивший от судьбы
тысячу шансов подарить Эгину зло, так и не воспользовался ни одним из них.
Зная человеческую натуру, это не так уж мало. Стоп. Человеческую?
-- Я не человек, Эгин. Я эверонот, -- внес ясность Прокаженный.
-- Хорошо, эверонот так эверонот... Значит, ты все время дурачил меня,
так? Начал в ту ночь, когда я, не разбирая дороги, бежал в Ваю из Кедровой
Усадьбы, а окончил сегодня?
Как и всякому человеку, а в особенности офицеру Свода Равновесия, Эгину
очень не нравилось чувствовать себя воробьем, которого провели на мякине.
Пусть очень даже искусно сработанной, но все-таки мякине.
-- Почти так. Я начал еще до твоего бегства, когда ты отважно сражался
с костерукими, а я стоял на стене Кедровой Усадьбы и предложил тебе отойти
на шесть шагов влево. Но, согласись, я щедро расплатился с тобой за
возможность обмануть тебя.
-- Соглашаюсь, соглашаюсь, соглашаюсь, -- размеренно закивал головой
Эгин и, усевшись рядом с Прокаженным, стал смотреть вниз, на кедровую рощу,
где расторопными пчелами, чей улей прибит нежданным ливнем, суетились горцы.
x 4 x
-- ...но, знаешь, сегодня утром, когда ты схватил мой клинок и стал им
крушить костеруких, я догадался, что ты не совсем тот, за кого себя выдаешь.
Хотя в остальном ты сыграл роль Куха так, что тебе позавидовали бы лучшие
актеры столичных театров, -- сказал Эгин, мало-помалу привыкая к мысли о
том, что его спутником все это время был никто иной, как тот, ради которого
он прибыл на Медовый Берег.
-- Да... -- проскрипел Прокаженный. -- Я бы с удовольствием и дальше
оставался Кухом. Молодое, здоровое, подвижное человеческое тело дает гораздо
больше простора для действий, чем тело эверонота. Но когда сегодня утром на
горцев напали костерукие, я понял, что мои планы оказались никудышными.
-- Почему? Костеруких-то мы с тобой видели и раньше?
-- Потому что сегодня утром я понял, что на Медовом Берегу скоро
появится еще одна сила, которую я, по своему недомыслию и прекраснодушию,
раньше совсем не учитывал. И тогда все, что я задумывал, пойдет прахом.
Одним словом, пришлось покончить со старым планом вместе с этим маскарадом,
Эгин.
-- Что это за сила?
-- А, сила сильная, -- отмахнулся Прокаженный, мрачнея. -- Мой
брат-близнец по имени Ибалар. Он теперь на службе у южан. Он служит им, хотя
я-то прекрасно понимаю, что на самом деле это они служат ему. Ибалар не из
тех, кто выносит ночные горшки за тиранами.
-- Ибалар? Это имя я слышу в первый раз... -- сознался Эгин,
одновременно стыдясь той всеведущей спеси, которую нагнала на него служба в
Своде Равновесия. В какой-то момент ему уже начало казаться, что он, словно
бы сам гнорр, знает о Круге Земель все, что вообще достойно быть узнанным.
-- А мое имя тебе о чем-нибудь говорит? -- с мягкой иронией спросил
Прокаженный и улыбнулся.
Улыбка у него была вполне, вполне человеческая. Стеснительная, кроткая
и какая-то ребячливая, являющая поразительный контраст с глубокими
старческими морщинами, избороздившими его лицо -- лицо прокаженного.
Эгин покраснел до корней волос. Чего, кстати сказать, с ним не
случалось едва ли со дня знакомства с Овель исс Тамай.
-- Говоря по правде, нет, ведь я даже не знаю как тебя зовут. А называю
тебя, как и все, Прокаженным, -- в крайнем смущении сказал Эгин.
-- То-то же, -- без осуждения и совершенно беззлобно сказал
Прокаженный. Видимо, человеческие слабости и пороки давным-давно перестали
будить в нем что-то сходное с простым человеческим осуждением. -- Мои
родители назвали меня Авелиром. Проказой же я не болен и никогда не болел.
Хотя ты можешь звать меня так, как тебе больше нравится. Прокаженным,
Чумным, Косым или даже Хромоногим.
x 5 x
-- Скажи-ка... Авелир... -- старательно проговорил имя Прокаженного
Эгин, -- а костерукие -- это плод магического таланта твоего брата?
-- В некотором роде да. У него много разных талантов. Но только от них
земле и людям больше горя, чем радости.
-- Так значит все, что произошло там, в Вае, тоже сделал он?
-- Нет, если бы все зло этого мира сосредоточилось в Ибаларе, жить
стало бы куда как легче. Потому что мы бы с тобой знали, как уничтожить все
зло мира. А так -- нет, ибо ни я, ни мой брат не всеведущи, Эгин. Но я
совершенно уверен в том, что шардевкатраны не входили в планы Ибалара, а
даже, напротив, были им помехой. Для того, чтобы начать войну с Вараном,
причем начать ее, насколько я могу судить, не просто так, а с уничтожения
верхушки Свода Равновесия, Ихше и Ибалару достаточно одних костеруких... Но,
не исключено, я ошибаюсь. Я не видел своего брата уж весен восемь. Время
меняет все. Может, норов Ибалара переменился и он на старости лет решил
заняться воспитанием шардевкатранов...
Эгин промолчал. Да уж, внушительная дилемма, нечего сказать. То ли
заняться воспитанием шардевкатранов, то ли переделыванием живых людей в
мертвецов, а мертвецов -- в живых мертвецов, понимаешь ли...
-- Выходит, ты с Ибаларом в ссоре? -- спросил Эгин, дабы не продолжать
темы, от которой у него непроизвольно шел мороз по коже.
-- В ссоре? -- переспросил Авелир. -- Не-ет. Ссорятся школьники из-за
острого грифеля. Ссорятся наложницы, не поделившие милости покровителя.
