условиям. Врангель в разгар лета ходит в суконной черкеске и папахе,
офицеры - в шерстяных гимнастерках или кителях с высокими глухими
воротниками. В такую же точно погоду пятьдесят лет спустя Берестин и его
товарищи чувствовали себя более-менее нормально только в зеленых рубашках
с короткими рукавами, а отстоять час или два на плацу в шерстяном кителе
казалось египетской пыткой. Он подозвал Басманова.
- Принимайте командование, капитан. Теперь все шансы - ваши.
Работайте по плану, а уж я- только на подхвате... - Берестин слегка
кокетничал. Он все равно оставался командующим всей фронтовой операцией,
но непосредственно здесь передавал власть Басманову, чтобы не отвлекаться
на чисто тактические вопросы. Его полководческий опыт подсказывал, что
захват батарей будет лишь началом. В ближайший час Эйдеман поймет смысл
происходящего и бросит оставшиеся в его распоряжении резервы на спасение
попавших в огневой мешок дивизий. И тогда здесь станет очень жарко.
У них с Басмановым план боя был намечен четко. И отработан на картах
и макете местности. Стремительным ударом с тыла рейнджерам предстояло
захватить тяжелые гаубичные батареи красных и сразу же произвести мощный,
а главное - совершенно неожиданный огневой налет по их наступающим войскам
и предмостным укрепленным позициям.
Послышался шелест первого, идущего по высокой траектории снаряда,
гулкий разрыв, и лишь потом донесся звук выстрела.
- Недолет, два больше, - опередил Берестина подсказкой Басманов,
капитан гвардейской конной артиллерии. Ему, в отличие от Алексея, даже не
нужно было задумываться. Поправки он выдавал автоматически.
Берестину осталось только сдублировать команду в микрофон. Следующие
снаряды легли как надо.
- Ну, орелики... - Капитан сдернул с плеча ремень автомата,
выпрямился на секунду на краю заросшего боярышником и терновником ската,
чтобы его увидели изготовившиеся к атаке рейнджеры, взмахнул рукой и
длинными прыжками рванулся вперед и вниз.
Батареи были взяты за несколько минут. Батальон Басманова потерь не
имел. Да и откуда бы им было взяться, если оглушенные грохотом собственных
пушек канониры ничего не понимали, даже когда непонятные люди в диковинных
пятнистых одеждах и круглых железных шлемах, появившись неизвестно откуда,
заполнили, беззвучно крича, орудийные дворики. Тычками автоматных
прикладов, подзатыльниками и просто недвусмысленными жестами они стали
сгонять их в ложбинку позади огневых, где прямо на землю были выложены
снаряды первых выстрелов и штабелями громоздились ящики с полузарядами.
Пострелять басмановцам пришлось только на командном пункте
артдивизиона, расположенном в полусотне метров впереди и правее огневых
позиций, над самым днепровским обрывом. Скопившиеся там возле стереотруб и
буссолей командиры батарей, штабисты и наблюдатели успели заметить
непонятное шевеление на огневых, кое-кто опрометчиво схватился за наганы.
К Басманову подвели одного из пленных, белобрысого и курносого парня
лет двадцати восьми, в отличие от рядовых обутого в хорошие сапоги и с
большими часами на запястье.
- Ты кто? Комбат, комдив? - спросил капитан, внимательно глядя ему в
светлые глаза. - Командир батареи...
- Дальше, дальше говори. Какая батарея, как фамилия?..
- Ничего я тебе не скажу, шкура белогвардейская. Стреляй сразу... -
Видно было, что в горячке парень действительно готов рвануть на груди
гимнастерку, подставляясь под пулю.
- Ну герой, герой... - не то одобрительно, не то насмешливо протянул
Басманов и хлестко, открытой ладонью ударил артиллериста по щеке так, что
голова у него мотнулась к плечу и он еле удержался на ногах.
- Смирно! Смирно стоять перед офицером! В старой армии кем служил?
Бомбардиром, фейерверкером?
- Старший фейерверке? Новогеоргиевского крепостного гаубичного
дивизиона Иван Петелин.
- Слава Богу, опомнился. До конца боя будешь старшим на батарее.
Сумеешь себя показать - про службу у красных забудем... Петелин помолчал,
глядя в землю. - По своим стрелять не стану... - Не станешь? - опять
удивился Басманов. - По своим? Красные тебе свои, а мы кто? Может, немцы?
Не в одной армии четыре года воевали? Смотри, мне с тобой возиться
недосуг, Иван Петелин. Я сейчас прикажу тебя верхом на ствол посадить и
пальну для пристрелки. Знаешь, что с тобой будет? Не человек, а бурдюк с
дерьмом. Кожа целая останется, а все, что внутри, - в мелкие дребезги...
Кости, мышцы, внутренности - все в кисель. Пять секунд тебе на
размышление...
Под дулами коротких автоматов и рядовые бойцы, и их командиры дружно
начали ворочать тяжелые лафеты, подносить снаряды, рассчитывать новые
установки для стрельбы. Еще через десять минут восемь шестидюймовых гаубиц
опустили свои кургузые толстые стволы и, подпрыгнув на окованных железными
шинами деревянных колесах, выбросили первую очередь двухпудовых фугасных
снарядов по готовящимся к маршу полкам вторых эшелонов 15-й, 51-й и 52-й
дивизий. Остальные две батареи Басманов начал спешно разворачивать на
север.
Ничего особенно странного в недопустимо-предательском, по меркам
более позднего времени, поведении артиллеристов не было. Гражданская война
- война особая, и красные и белые широко практиковали зачисление в строй
пленных солдат противника. В разгар боев другого способа пополнения войск
зачастую просто не было. А иным "счастливцам" довелось по три-четыре раза
менять красную звездочку на погоны и обратно.
Тем не менее половину своих офицеров Басманову пришлось отвлечь на
роль надсмотрщиков и конвоиров - приглядывать, чтобы не разбежались
ездовые и подносчики снарядов, проверять, верно ли телефонисты передают
команды корректировщиков, а наводчики устанавливают прицел. Сам капитан
взял на себя командование дивизионом - больше некому было доверить.
Стрельба одновременно по нескольким целям, с постоянно меняющимися
установками целика и угломера требовала особой квалификации. Берестин
знал, что максимум через полчаса штаб правобережной группы опомнится,
сообразит, что происходит, и бросит все наличные силы против захваченных
позиций. А в его распоряжении едва полсотни автоматчиков и четыре БТРа.
...От тяжелого грохота бьющих беглым огнем гаубиц Берестин почти
оглох, хотя до огневых было больше сотни метров. Повернув стереотрубу
вправо, он видел, что укрепления красных войск на окраине Каховки
затянулись дымом и пылью. Горит и хутор Терны, где, по его данным, должен
был находиться штаб Латышской дивизии. Одной батареей Басманов обстреливал
дорогу, служившую главной коммуникацией наступающих войск, а второй вел
огонь по площадям на подходах к переправам. В масштабах фронтовой операции
- что такое две батареи, пусть и тяжелые, однако эффект их внезапного
удара оказался несоизмерим с реальными потерями красных дивизий.
А со стороны Берислава второй час малоприцельно, но сосредоточенно
били полевые трехдюймовки красных. С закрытых позиций они стрелять не
умели, а на прямую наводку выдвигаться опасались, поэтому Берестин с
Басмановым и могли держаться на захваченном рубеже. Однако шрапнели и
осколочные снаряды время от времени до них все же долетали, и расчеты
несли потери. Удивительное дело, но бывшие красные батарейцы, ввязавшись в
бой, перестали думать о том, на чьей стороне они воюют. И под огнем своих
бывших соратников вели себя неплохо. Два взвода рейнджеров, на которых
была возложена задача обороны дальних подходов к левофланговой батарее,
держались только за счет боевой выучки и огневого превосходства. Конечно,
на тридцать пять человек, находящихся в линии боевого охранения, у них
было шесть станковых "ПК" и двенадцать ручных "РПК", значительно
превосходящих по своим тактическим возможностям пресловутые "максимы", и
почти неограниченное количество патронов. Но психологически было трудно.
Известно, что финские пулеметчики на линии Маннергейма теряли
самообладание от количества убитых ими советских солдат. Когда каземат
дота выше щиколоток завален стреляными гильзами, и плавится уже третий
запасной ствол "гочкиса", а эти сумасшедшие все идут и идут густыми цепями
по пояс в снегу, выставив перед собой штыки никчемных винтовок, даже люди
с сильным скандинавским характером начинали съезжать с катушек. Есть в
любой войне предел, который нормальный, цивилизованный человек преодолеть
почти не может. Здесь, правда, до такого пока не дошло, хотя заросшее
желтеющим бурьяном поле, сколько видел глаз, было покрыто застывшими в
разнообразных позах телами красных бойцов.
Эйдеман (Роберт Петрович, латыш, царский прапорщик,
двадцатипятилетний командующий Правобережной группой войск Юго-Западного
фронта, в сорок лет комкор, в сорок два расстрелян как враг народа) еще не
успел до конца понять сути происходящего, однако бросил, как это было
принято в Красной армии, для отражения внезапной угрозы с тыла все
наличные резервы, включая подготовленную для развития успеха стрелковую
бригаду, охрану штаба группы и тыловиков из обоза второй очереди.
Несколько батальонов пехоты и два эскадрона кавалерии, отважно
бросившиеся в атаку, были полностью вырублены внезапным и шквальным
пулеметным огнем в упор.
Следующий полк, увидев печальную судьбу авангарда, попытался отойти,
неся чудовищные потери от беспощадно-снайперской стрельбы рейнджеров, но
получил положенное изменникам пролетарского дела предостережение в виде
длинных очередей заградотрядовских "МГ-18", изобразивших пунктирами
пыльных фонтанчиков черту, переходить которую не рекомендуется.
Если кто-нибудь из зарывшихся носом в пыль красных бойцов еще имел
способность соображать, то ситуация для размышлений об исторических и
классовых предпосылках данной войны была самая подходящая.
Однако нашлись еще и еще вооруженные трехлинейками энтузиасты,
которые, подчиняясь приказу и мечте об "экспроприации" последних, нагло
засевших в Крыму со своими богатствами "экспроприаторов", надеялись
пробежать версту по душной полынной степи и вцепиться в горло ненавистным
"кадетам". (Причем никто из них, даже и умирая, не знал, что имеется в
виду под этим словом - ученики среднего военно-учебного заведения или
члены партии конституционных демократов.)
Басманову пришлось (а может быть - довелось) еще раз использовать
лично им разработанный способ стрельбы на рикошетах, не применявшийся с
шестнадцатого года ввиду того, что маневренный характер гражданской войны
и отсутствие в его распоряжении орудий подходящих калибров не предоставили
капитану соответствующих возможностей.
Смысл же приема был в том, что у пушки (или, как сейчас, у гаубицы) с
опущенным до предела стволом лафет поднимался на упор, хотя бы и из
наскоро заполненных камнями патронных ящиков. Точка прицеливания
определялась на два деления угломера меньше необходимой. И тогда
двухпудовый осколочно-фугасный снаряд врезался в землю под очень острым
углом, разбивая ударный взрыватель, успевал вновь, неестественно медленно,
подняться в воздух и лопнуть как раз там, где требовалось. На высоте
трех-четырех метров над головами атакующей пехоты.
Эффект был удивительный. Иногда одним снарядом сдувало в небытие
целую роту штатного состава.
Сейчас, в отличие от мировой войны, по причине резкой убыли пушечного
мяса, пехота ходила в атаки гораздо более редким строем и по фронту, и в
глубину, но полсотни выпущенных Басмановым снарядов отбили у
красноармейцев охоту наступать как минимум на час. И позволили Берестину
