пустую бутылку и вытер губы, стряхнул капли воды с подбородка.
- Поехал на левый фланг. Обещал через час-полтора вернуться.
- Ну и как твои впечатления? - Шульгина, очевидно, занимали сейчас те
же мысли, что и Берестина. - Ты о Якове или вообще? - Вообще.
- Если вообще, то Каховку мы завтра возьмем. И отбросим противника
километров на пятьдесят, если не дальше. - Он непроизвольно избегал
употреблять термины "красные", "большевики" и им подобные, словно переводя
тем самым стоящую перед ним задачу в некую абстрактно-теоретическую
плоскость.
- Что касается остального... - Берестин передернул плечами. - Бойцы
они, конечно, запредельные. Я марковской памятью кое-что помню. Как такие
же, как эти, двумя ротами сутки держали кубанскую переправу против нашей
дивизии, притом неоднократно переходя в штыковые контратаки. Такой ерунды,
как в кино, чтобы парадными колоннами на пушки и пулеметы переть, себе не
позволяли. Так то же чужая память, а сейчас я наяву посмотрел. Что они
после войны делать будут?
- Да, может, и ничего особенно. Дальше в армии служить, водку пить, в
карты играть. Если победят - чего им горевать? Спасители отечества.
Вьетнамские и афганские синдромы обычно после проигранных войн
проявляются. Ты когда-нибудь слышал, чтобы у евреев после их войны что-то
такое случалось? - То шестидневная, а то шестилетняя... - Брось. - Шульгин
плеснул в серебряные стаканы водку. - Солнце село, теперь и выпить можно.
Что касается евреев, так они тоже больше тридцати лет воюют, и весьма
успешно. Четыре миллиона против ста миллионов окрестных мусульман. И
нормально себя чувствуют. Но я не об этом. Ты со Слащевым обо всем
договорился?
- Обо всем. Будешь при нем находиться, связь обеспечивать и следить,
чтобы никакой самодеятельности...
- Нормально. Комендантский взвод при мне имеется, БТР с пулеметами
тоже. И еще полмашины водки. Будет чем боевой порыв поддержать.
- Лишь бы у тебя получилось, - дословно повторил он пожелание
Слащева. Берестину отвечать не хотелось, вообще не хотелось говорить ни о
чем накануне решающего всю кампанию и вообще дальнейший ход здешней
истории сражения. Вечер был хорош, воздух тих, на небе загорелись первые
звезды, с корниловского бивуака донеслась негромкая песня. Голос певца
звучал чисто, но слов было не разобрать.
- Ты вздремнуть не хочешь? - угадал его настроение Шульгин. - Еще всю
ночь крутиться, и день будет долгим. - Не тянет. Разлей еще грамм по
сто.Так посидим, расслабимся. Похожая ночь вспоминается, на целине. Я еще
курсантом был. С одной девчонкой тоже так вот на кургане сидели. -Ну и?-с
интересом спросил Шульгин. - Ну и ничего. "Киндзмараули" из горлышка пили.
Его там в сельпо навалом было, и никто не брал.
Простившись с Сашкой и генералами, Берестин проехал более пятидесяти
километров на юг, вывел свою колонну в заранее намеченном месте на берег
Днепра. Грузовики оставили здесь, а четырьмя БТРами за три рейса на
правобережье переправились сто человек рейнджеров с необходимым
снаряжением.
За следующие полтора часа отряд поднялся на сорок километров к северу
и незадолго до рассвета занял позиции, господствующие как по отношению к
противоположному, низменному берегу Днепра, так и к тыловым позициям
красных войск.
Сражение началось в десять минут седьмого. День обещал быть жарким в
обоих смыслах.
В бледно-голубом утреннем небе лопнули, расплываясь желтоватыми
облачками, первые шрапнели. Затрещали далекие пулеметные очереди, по
огромной дуге боевого соприкосновения белых и красных частей хлопали
винтовочные выстрелы, гулко рвались снаряды полевых пушек.
По понтонной переправе двинулись на левый берег густые колонны
красной пехоты. Направление главного удара Эйдемана наметилось еще вчера -
силами четырех дивизий он начал наступление в районе Черненька - Большие
Маячки. Введя в бой свои главные силы, он вполне мог надеяться к исходу
дня сломить сопротивление Слащева, разрезать белый фронт надвое и выйти на
оперативный простор. От Перекопа и крымских перешейков их отделяло меньше
сотни верст. Жуткий соблазн для большевистского командования - в три дня
закончить невыносимо затянувшуюся войну.
Берестин продолжал наблюдать. Над его окопом была натянута
маскировочная сеть, подпоручик с радиостанцией ждал приказа. В соседней
ячейке устроился капитан Басманов, которому и предстояло начать акцию
реванша. Оттуда доносились обрывки слов, тоже посверкивали стекла оптики.
Сражение разворачивалось классически. Как в кино. Колонны красных
войск, силами не менее пятнадцати тысяч штыков, почти не встречая
сопротивления, быстрым шагом, иногда переходя на бег, продвигались вдоль
чаплинской дороги.
По самому шоссе пылили, угрожающе шевеля пулеметными стволами,
двухбашенные броневики, не меньше дивизиона, скакали на рысях конные
батареи, за ними телеги со снарядами. Фланги наступающих войск прикрывали
конные разъезды. Слева и справа от главных сил, теряясь в жаркой солнечной
дымке, веером расходились пешие и конные отряды. Совсем далеко, за
пределами видимости, все чаще и яростнее била артиллерия.
По всем теоретическим канонам, если исходить из численности и
дислокации войск, а особенно из справедливости того дела, за которое
сражались героические рабоче-крестьянские полки, белогвардейцам следовало
бы сейчас начать планомерное отступление, переходящее в паническое
бегство.
Очень это красиво смотрелось в свое время на цветном широком экране
(кажется, в 1962 году, в фильме "Хмурое утро"), когда белые офицеры,
непременно в новенькой, почти парадной форме, при орденах и с сигарами в
зубах (откуда же сразу сигар столько набрали?), попытавшись испугать
революционных бойцов психической атакой, вдруг попали под шквальный огонь
красных батарей и в панике разбегались по голой степи, сотнями падая в
красивых фонтанах взрывов. На самом же деле даже дураку, а не только
кадровому офицеру, должно было быть ясно, что единственный в подобном
случае тактически грамотный выход - развернуться в редкую цепь и взять
батарейцев на штык. И любой подпоручик знал это с первого курса училища.
Со ста или двухсот метров туг и делать нечего. Самая легкая пушка - не
пулемет, против отважной и обученной пехоты она беззащитна.
Но пацаны в зале кричали "ура", свистели в два и четыре пальца, а
потом расходились из кинотеатра, довольные торжеством справедливости. Ну,
Бог им судья, тем сценаристам и режиссерам. Сталинские и ленинские премии
дороже абстрактно понятой правды жизни. Хотя Берестину, как человеку,
самому не чуждому искусства, всегда было интересно- а вот Алексей Толстой,
граф и великий советский писатель, он как, искренне писал то, что написал,
или, наслаждаясь немыслимыми для других в советской стране благами жизни,
полученными от страшного режима, утонченно издевался над заказчиками и
потребителями своей эпопеи? Особенно Берестина занимала та сцена, где
сначала Рощин спасает переодетого в белогвардейскую форму Телегина, а
потом тот, в свою очередь, собирается сдать в ЧК Рощина, заподозрив в нем
белого шпиона. Так вот, искренне ли Толстой восхищался "новой моралью"
Телегина, или таким образом замаскировал свое к переметнувшимся на красную
сторону офицерам презрение?
Но сейчас обстановка на театре сражения выглядела несколько иначе.
Редкие цепи белых, отстреливаясь, отходили на заранее намеченные рубежи.
Несколько полевых батарей, оставленных для прикрытия, вели беглый огонь
картечью. Время от времени отступающие слащевские полки переходили в
контратаки, отбрасывали наиболее вырвавшиеся вперед красные части и снова
начинали медленное, планомерное отступление. Какие-то фазы боя Берестин
видел отчетливо сквозь стекла стереотрубы, какие-то просто угадывал в
дрожащем солнечном мареве. Заметно было, что основной успех красные
планируют на левом фланге, куда торопливо сворачивали двигающиеся через
два наплавных моста колонны полков Латышской и 51-й дивизий. Против восьми
полков корпуса Слащева на левый берег уже переправилось 18 красных, и
движение не прекращалось, а на очереди уже теснились для выхода на мосты
еще несколько легких батарей.
"Вот он, мой Аркольский мост, - с яростным весельем подумал Берестин.
- Не дали в сорок первом войну выиграть, так я вам сейчас покажу..."
Прославленный советской литературой бывший царский подполковник
Карбышев очень грамотно организовал оборону каховского плацдарма. Не учел
он только одного - что четыре шестидюймовые батареи красных, расположенные
на господствующих высотах правобережья, южнее Берислава, могут быть
захвачены с тыла. Пока что они без суеты и торопливости открыли огонь на
больших углах возвышения. Их снаряды ложились за пределами видимости и,
наверное, должны были предотвращать маневр резервами в глубине обороны
белых.
Больше всего Берестина интересовал сейчас правый фланг. Там
наблюдалось относительное затишье. Два или три полка 52-й дивизии красных
продвинулись километров на пять и почти остановились, встретив упорную,
усиленную большим числом пулеметов оборону корниловцев. Да, очевидно, они
и не стремились к решительному успеху, имея задачей просто связать боем
противостоящие им части. Это было хорошо, соответствовало замыслу
Берестина и Слащева, но одновременно показывало и тактическую
неграмотность эйдемановского штаба, фактически предварившего ошибку
Тимошенко во время Харьковской операции 1942 года. Глубоко вклинившись в
оборону противника, они просмотрели сосредоточение мощной ударной
группировки у себя на фланге.
Отстранившись от окуляров стереотрубы, Берестин подозвал к себе
связиста. Вызвал по радио Шульгина. - Привет. Доложи обстановку. - Все
пока нормально, фронт держим. Потери даже меньше плановых. Конный корпус
Барбовича сосредоточение закончил. На левом фланге противник проявляет
слабую активность. Огонь ведет сосредоточенный, но малоприцельный, без
корректировки. Из района
Любимовки наступают до трех тысяч человек пехоты при поддержке шести
броневиков. Глубина вклинения в центре обороны километров пять. Но везде
держимся. Когда планируешь начать?
Берестин посмотрел на часы, потом на карту в планшете. Картина
сражения, по сравнению с той, что должна была бы сложиться в соответствии
с "исторической правдой", отличалась настолько, что выходила уже за
пределы случайных отклонений. Можно сказать, что "стрелка" уже переведена.
Только пока неизвестно, в чью пользу. Если вдруг красные, усилив нажим,
сумеют прорвать оборону второго корпуса, то сдержать их будет нечем. Все
боеспособные части сосредоточены на флангах у самого берега Днепра.
Свернув ударные дивизии в походную колонну, обеспечив их тылы за счет пока
еще находящихся на правобережье мощных резервов, уже завтра красные войска
смогут выйти к Перекопу. А если наоборот?
- Начну прямо сейчас. Через десять минут исполни четыре выстрела
одним орудием на следующих установках... - Берестин продиктовал данные
угломера и целика. - После моей поправки дашь беглый огонь по пять
снарядов из всех наличных стволов. И жди ракеты. Успеха, полковник!
- Тебе успеха, генерал! - Алексей снял фуражку, расстегнул китель. Из
всего батальона он один был здесь в уставной форме Русской армии, и высоко
поднявшееся солнце жгло его немилосердно. Вот еще одна загадка этого
времени. Можно подумать, что люди здесь менее чувствительны к погодным
