Унтер-офицер Демин стал спускать курок...
- Вот я его выучу спускать курок... Завтра, как пробьют зорю...
- Василий Иванович! - перервал вполголоса Двинской, - вы, верно, не забыли,
что в прошлом месяце, когда неприятель делал вылазку...
- Извольте, сударь молчать! Или вы думаете, что ротный командир хуже вас
знает, что Демин унтер-офицер исправный и в деле молодец?.. Но такая
непростительная оплошность... Прикажите фельдфебелю нарядить его дежурить по
роте без очереди на две недели; а так как вы, господин подпоручик, отвечаете
за вашу команду, то если в другой раз случится подобное происшествие...
- Тьфу, дьявольщина! какой ты строгой начальник, Зарядьев! - сказал,
улыбаясь, Сборской.
- Прошу не погневаться! Мы не кавалеристы и лучше вашего знаем дисциплину;
дружба дружбой, а служба службой... Рекомендую вам вперед быть осторожнее,
господин подпоручик! А меж тем садись-ка, брат! Ты, чай, устал и хочешь
что-нибудь перекусить.
Ласковые слова капитана в одну минуту развеселили Двинского, который хотя
почтительно, но с приметным неудовольствием выслушал строгой выговор своего
взыскательного начальника.
- Нет, господа! - сказал он, снимая свою саблю, - позвольте мне вас
попотчевать: я захватил целую лодку с провиантом, и если вам угодно
разговеться...
- Как не угодно! - вскричал Ленской.
- Однако ж послушай! Уж не одним ли картофелем нагружена твоя лодка?..
- Не бойтесь! Найдется кой-что и на бивстекс.
- Брависсимо!.. Вели же скорей варить и жарить... Эй, хозяйка!.. Мадам!..
Либе фрау!.. (Сударыня!.. (нем.)) Сборской! скажи ей по-немецки, что мы
просим ее заняться стряпнею.
- Господин подпоручик! - сказал Зарядьев, - для чего вы не отрапортовали мне,
что взяли лодку с провиантом?
- Да разве ты глух? - вскричал Сборской. - Какого еще надобно тебе рапорта?
- Извольте, сударь, рапортовать по форме, - продолжал Зарядьев, вставая важно
с своего места.
- Честь имею донести, - сказал Двинской, спустя руки по швам, - что я, обходя
цепь, протянутую по морскому берегу, заметил шагах в пятидесяти от него
лодку, которая плыла в Данциг; и когда гребцы, несмотря на оклик часовых, не
отвечали и не останавливались, то я велел закричать лодке причаливать к
берегу, а чтоб приказание было скорее исполнено, скомандовал моему рунду
приложиться.
- Хорошо!
- Гребцы не слушались. Я приказал фланговому солдату выстрелить.
- Хорошо!
- Пулею сшибло одному гребцу шляпу...
- Хорошо! А кто был фланговым?
- Иван Петров.
- Хороший стрелок!
- Лодка остановилась, и когда я закричал, что открою по ним батальный огонь,
гребцы принялися за веслы, причалили к берегу...
- Довольно! - вскричал Сборской, - остальное мы знаем.
- Я не слышал и не знаю ничего: извольте продолжать.
- По обыску в лодке нашлись съестные припасы; гребцы объявили, что везли их в
Данциг для стола французского коменданта генерала Раппа...
- Aгa! - вcкpичaл Ленской, - так его превосходительство будет завтра
постничать!..
- Вот вздор! - перервал Сборской, - они еще не всех лошадей переели.
Рославлев сказывал, что видел в городе целый взвод конных егерей.
- Господин подпоручик! - сказал Зарядьев, - завтра чем свет извольте
отправить гребцов за крепким караулом в главную квартиру, а под захваченный
вами неприятельской провиант, потребуйте - также завтра - из ближайшего парка
нужное число фор-шпанок (перекладных (нем.)).
- Зачем? - спросил Сборской.
- Я при рапорте представлю его в главную квартиру.
- С ума ты сошел! - вскричал Ленской, - иль ты думаешь, что в главной
квартире нечего есть?
- Это не мое дело.
- Помилуй, братец! Мы умираем здесь с голоду.
- Неправда! у нас есть картофель.
- Черт возьми твой картофель и тебя с ним вместе! Послушай, Зарядьев! оставь
здесь хоть половину!
- Не могу. Все захваченное у неприятеля должно доставлять при рапорте в
главную квартиру.
- Голубчик! душенька!.. пожалуйста! хоть на сегодняшний и завтрашний день.
- Ну, добро, так и быть! ешьте сегодня вдоволь, а завтра... вы слышали мое
приказание, господин подпоручик.
- Слышишь, Двинской? - закричал Ленской. - Вели же поскорей отпустить хозяйке
все, чего она потребует. Эй, мадам!.. мутерхен!.. (матушка!.. (нем.)) мы
хотим эссен!.. (есть!.. (нем.)) много, очень много - филь! Сборской! скажи
ей, чтоб она готовила на десятерых: может быть, кто-нибудь заедет, а не
заедет, так мы и завтра доедим остальное.
- Кому теперь заехать? - сказал Зарядьев, посмотрев на свои огромные
серебряные часы, - половина десятого, и когда поспеет вам ужин?
- Долго ли приготовить несколько кусков бивстекса: это минутное дело.
- Постойте-ка! - сказал Ленской, - мне кажется, кто-то въехал к нам в ворота.
Посмотрите, если к нам не нагрянут гости: чай, теперь на всех аванпостах
знают, что мы захватили обед господина Раппа. Ну, не отгадал ли я? Вот уж из
главной квартиры стали к нам наезжать.
- Здравствуйте, господа! - сказал Рославлев, войдя в комнату. - Насилу я
выбрал время, чтоб с вами повидаться. Ну что, как поживаете?
- Здорово, Владимир! - вскричал Сборской. - Милости просим! Ты ужинаешь с
нами?
- И даже ночую.
- Ну, садись и рассказывай, что слышно нового? Что у вас делают? Долго ли нам
кочевать вокруг Данцига? Не поговаривают ли о сдаче? Ведь мы здесь настоящие
провинциалы: не знаем ничего, что делается в большом свете. Ну, что ж
молчишь? Говори, что нового?
- Во-первых, новое то, что вы видите меня живого.
- Как так?
- Да так. Вчера вечером меня послали в траншеи с приказаниями к отрядному
начальнику. Исполнив данное мне поручение, я стал в промежутке пушечных
выстрелов кой о чем болтать с артиллерийскими офицерами. Меж тем на дворе
смерклось; наши выстрелы стали реже; влево на Гагельсберге (Гагельсберг и
Бишефсберг - две укрепленные горы подле самой крепости города Данцига. -
Прим. автора.) французы продолжали отстреливаться, а против нас, на
Бишефсберге, вдруг все замолкло; мы подошли поближе к турам, выглянули, и я в
первый раз увидел вблизи этот грозный Бишефсберг, который, как громовая туча,
заслонял от нас город. При каждом взрыве наших бомб и гранат освещались
неприятельские батареи; но солдат не было видно; французы сидели спокойно за
толстым бруствером и отмалчивались. "Кой черт? - сказал артиллерийской
капитан, который стоял возле меня, - что они - заснули, что ль?" Не успел он
это выговорить, как вдруг... господи боже мой!.. мне показалось, что весь
Бишефсберг вспыхнул; народ закипел на неприятельских батареях, ядра
посыпались, и поднялась такая адская трескотня!.. Ну поверите ль? до сих пор
еще гудит в ушах. Одно ядро попало в амбразуру, подле которой я стоял; меня с
ног до головы осыпало землею, и пока я отряхался и ощупывал себя, чтоб
увериться, на своем ли месте моя голова и руки, справа в траншеях раздался
крик: "En avant!" Засверкали огоньки, и две или три пули свистнули у меня под
самым носом... "Французы, французы!.." - "Где?" - спросил артиллерийской
капитан. "Здесь! В траншеях!.." - "Становись!.. стрелки, вперед!" - закричал
отрядный начальник и с простреленной головой повалился на меня; на него упало
еще человека два. Тут я ничего невзвидел, а слышал только, что надо мной
визжали пули и раздавался крик французского офицера, который ревел как
бешеный: "Ferme!.. feu de peloton!" (Смелей!.. стрелять повзводно! (фр.)) Я
стал выдираться из-под убитых, и лишь только высвободил голову, как этот
проклятый крикун стал одной ногой мне на грудь и заревел опять: "En arriere!
feu de fil! bien, mes enfants!" (Назад! стрелять цепью! хорошо, ребята!
(фр.)) Задыхаясь от боли и досады, я собирался уже укусить за ногу этого
злодея; но он закричал: "Repliez - vous!" (Отступайте! (фр.)) - отскочил
назад, в один миг исчез вместе с своими солдатами; и я успел только заметить
при свете выстрелов, что этот крикун был в богатом гусарском мундире.
- Так это молодец Шамбюр? - перервал Сборской.
- Да, он. Мы узнали от двух захваченных в плен солдат, что они принадлежат к
адской роте, которою командует этот сорвиголова.
- Ну, право, я дорого бы заплатил, - вскричал Ленской, - за то, чтоб
взглянуть на этого удалого малого!
- А я бы не дал за это ни гроша, - сказал Зарядьев. - Дело другое, если б я
мог размозжить ему голову... Неугомонный! буян!.. Ну что прибыли, что он
ворвался в траншеи с сотнею солдат?.. Эка потеха!.. терять людей из одного
удальства!..
- Он делает свое дело, - возразил Сборской, - Шамбюр как партизан должен нас
всячески тревожить.
- Партизан!.. партизан!.. Посмотрел бы я этого партизана перед ротою - чай,
не знает, как взвод завести! Терпеть не могу этих удальцов! То ли дело наш
брат фрунтовой: без команды вперед не суйся, а стой себе как вкопанный и
умирай, не сходя с места. Вот это служба! А то подкрадутся да подползут, как
воры... Удалось - хорошо! не удалось - подавай бог ноги!.. Провал бы взял
этих партизанов! Мне и кабардинцы на кавказской линии надоели!
- В том-то, брат, и дело! - сказал Сборской. - Надо почаще надоедать
неприятелю. Как не дашь ему ни на минуту покоя, так у него и руки опустятся.
Вот, например, этот молодец Шамбюр, чай, у всех наших аванпостных как бельмо
на глазу.
- Тьфу, пропасть! - вскричал Зарядьев, бросив на пол свою трубку, - наладил
одно: молодец да молодец! Давай сюда этого молодца! Милости просим начистоту:
так я с одним взводом моей роты расчешу его адскую сотню так, что и праха ее
не останется. Что, в самом деле, за отметной соболь? Господи боже мой! Да
пусть пожалует к нам сюда, на Нерунг, хоть днем, хоть ночью!
- Cюдa? - повторил Рославлев. - Как это можно? Позади всех наших линий, за
пять верст от своих аванпастов, - что ты! Разве он сумасшедший!
- Смотри, Зарядьев, - сказал Сборской, мигнув потихоньку другим офицерам, -
не накличь беды на свою голову! Теперь ты храбришься, а как вдруг он
нагрянет...
- Так что ж? Добро пожаловать! Не испугаемся.
- Ну, не ручайся, брат: неровна минута. Скажи-ка правду: неужели ты во всю
свою жизнь никогда и ничего не пугался?
- Никогда.
- Я про себя этого не скажу, - продолжал Сборской. - Я однажды так трухнул,
что у меня волосы стали дыбом и язык отнялся.
- В деле? - спросил Зарядьев.
Сборской покраснел, провел рукою по своим черным усам и, помолчав несколько
времени, сказал:
- Слушай, Зарядьев: мы приятели, но если ты в другой раз сделаешь мне такой
глупой вопрос, то я пущу в тебя вот этой кружкою. Разве русской офицер и
кавалерист может струсить в деле?
- Не знаю - кавалерист, а наш брат пехотинец... - Послушайте-ка, господа, -
перервал Ленской, стараясь замять разговор, которой мог дурно кончиться, -
если говорить правду, так вот нас здесь пятеро: все мы народ обстрелянный,
хорошие офицеры, а, верно, каждый из нас хотя один раз в жизни чувствовал,
что он робел.
- Признаюсь, - сказал Рославлев, - со мною что-то похожее недавно было.
- И я месяца два тому назад, - прибавил Двинской, - испугался не на шутку.
- Что грех таить, - продолжал Ленской, - и я однажды больно струсил. А ты,
Зарядьев?
- Я уж сказал, что никогда и ничего не боялся.
- Право? А не случилось ли тебе ошибаться во фрунте перед твоим бригадным
командиром?
- Перед бригадным командиром?.. Да нет, я никогда не ошибался.
- Как вы думаете, господа! - подхватил Рославлев, - мы еще нескоро ляжем
спать; пусть каждый из нас расскажет историю своего испуга: это должно быть
очень любопытно.
- И вовсе не обыкновенно, - прибавил Сборской. - Верно, не было примера, чтоб
четверо храбрых и обстрелянных офицеров, вместо того чтоб говорить о своих
подвигах, рассказывали друг другу о том, что они когда-то трусили и боялись
чего бы то ни было.
- А чтоб нам веселее было болтать, - продолжал Рославлев, - так велите-ка
