Зарецкой вошел на двор. Небольшие сени разделяли дом на две половины: в той,
которая была на улицу, раздавались громкие голоса. Он растворил дверь и увидел
сидящих за столом человек десять гвардейских солдат: они обедали.
- Здравствуйте, товарищи! - сказал Зарецкой.
Солдаты взглянули на него, один отвечал отрывистым голосом:
- Bonjour, monsieur! - но никто и не думал приподняться с своего места.
- Куда пройти к хозяину дома? - спросил Зарецкой.
- Ступайте прямо; он живет там - в угольной комнате, - отвечал один из
солдат.
- Не! la vieille!.. (Эй, старуха!.. (фр.)) - продолжал он, застучав кулаком
по столу. - Клеба!
- Что, батюшка, изволите? - сказала старуха лет шестидесяти, войдя в комнату.
- Arrives, donс, vieille sorciere... (Подойди сюда, старая ведьма... (фр.))
Клеба!
- Нет, батюшка!..
- Нет, батушка!.. Allons сейшас!.. Клеба, - ou sacristi!.. (Ну же!.. черт
возьми!.. (фр.))
- Не трогайте эту старуху, друзья мои! - сказал Зарецкой. - Вот вам червонец:
вы можете на это купить и хлеба и вина.
- Merci, mon officier! (Спасибо, мой офицер! (фр.)) - сказал один усатый
гренадер. - Подождите, друзья! Я сбегаю к нашей маркитанше: у ней все найдешь
за деньги.
Зарецкой, сделав рукою знак старухе идти за ним, вышел в другую комнату.
- Послушай, голубушка, - сказал он вполголоса, - ведь хозяин этого дома купец
Сеземов?
- Да батюшка, я его сожительница.
- Тем лучше. У вас есть больной?
- Есть, батюшка; меньшой наш сын.
- Неправда; русской офицер.
- Видит бог, нет!.. - вскричала старуха, побледнев как полотно.
- Тише, тише! не кричи. Его зовут Владимиром Сергеевичем Рославлевым?
- Ах, господи!.. Кто это выболтал?
- Не бойся, я его приятель... и также русской офицер.
- Как, сударь?..
- Тише, бабушка, тише! Проведи меня к нему.
- Ох, батюшка!.. Да правду ли вы изволите говорить?..
- Увидишь сама, как он мне обрадуется. Веди меня к нему скорее.
- Пожалуйте, батюшка!.. Только бог вам судья, если вы меня, старуху, из ума
выводите.
Пройдя через две небольшие комнаты, хозяйка отворила потихоньку дверь в
светлый и даже с некоторой роскошью убранный покой. На высокой кровати с
ситцевым пологом сидел, облокотясь одной рукой на столик, поставленный у
самого изголовья, бледный и худой как тень Рославлев. Подле него старик, с
седою бородою, читал с большим вниманием толстую книгу в черном кожаном
переплете. В ту самую минуту, как Зарецкой показался в дверях, старик произнес
вполголоса: "Житие преподобного отца нашего..."
- Александр!.. - вскричал Рославлев.
- Нет, батюшка! - перервал старик, - не Александра, а Макария Египетского.
- Тише, мой друг! - сказал Зарецкой. - Так точно, это я; но успокойся!
- Ты в плену?..
- Нет, мой друг!
- Но как же ты попал в Москву?.. Что значит этот французской мундир?..
- Я расскажу тебе все, но время дорого. Отвечай скорее: можешь ли ты пройти
хотя до заставы пешком?
- Могу.
- Слава богу! ты спасен.
- Как, сударь! - сказал старик, который в продолжение этого разговора смотрел
с удивлением на Зарецкого. - Вы русской офицер?.. Вы надеетесь вывести
Владимира Сергеевича из Москвы?
- Да, любезный, надеюсь. Но одевайся проворней, Рославлев, в какой-нибудь
сюртук или шинель. Чем простее, тем лучше.
- За этим дело не станет, батюшка, - сказала старуха. - Платье найдем. Да
изволите видеть, как он слаб! Сердечный! где ему и до заставы дотащиться!
- Не бойтесь, - сказал Рославлев, вставая, - я почти совсем здоров.
- Мавра Андреевна! - перервал старик, - вынь-ка из сундука Ваничкин сюртук:
он будет впору его милости. Да где Андрюшина калмыцкая сибирка?
- В подвале, Иван Архипович! Я засунула ее между старых бочек.
- Принеси же ее скорее. Ну что ж, Мавра Андреевна, стоишь? Ступай!
- Да как же это, батюшка, Иван Архипович! - отвечала старуха, перебирая одной
рукой концы своей шубейки, - в чем же Андрюша-то сам выйдет на улицу?
- Полно, матушка! не замерзнет и в кафтане.
- Скоро будут заморозы; да и теперь уж по вечерам-то холодновато.
- Я и сам не соглашусь, - перервал Рославлев, - чтобы вы для меня раздевали
ваших детей.
- И, Владимир Сергеич! что вы слушаете моей старухи; дело ее бабье: сама не
знает, что говорит.
- Я вам заплачу за все чистыми деньгами, - сказал Зарецкой.
- Слышишь, Мавра Андреевна? Эх, матушка!.. Вот до чего ты довела меня на
старости!.. Пошла, сударыня, пошла!
Старуха вышла.
- Нет, господа! - продолжал Иван Архипович, - я благодаря бога в деньгах не
нуждаюсь; а если бы и это было, так скорей сам в одной рубашке останусь, чем
возьму хоть денежку с моего благодетеля. Да и она не знает, что мелет: у
Андрюши есть полушубок; да он же теперь, слава богу, здоров; а вы, батюшка,
только что оправляться, стали. Извольте-ка одеваться. Вот ваш кошелек и
бумажник, - продолжал старик, вынимая их из сундука. - В бумажнике пятьсот
ассигнациями, а в кошельке - не помню пятьдесят, не помню шестьдесят рублей
серебром и золотом. Потрудитесь перечесть.
- Как вам не стыдно, Иван Архипович?
- Деньги счет любят, батюшка.
- Мы перечтем их после, - сказал Зарецкой, пособляя одеваться Рославлеву. -
На вот твою казну... Ну что ж? Положи ее в боковой карман - вот так!.. Ну,
Владимир, как ты исхудал, бедняжка!
- Извольте, батюшка! - сказала старуха, входя в комнату, - вот Андрюшина
сибирка. Виновата, Иван Архипович! Ведь я совсем забыла: у нас еще запрятаны
на чердаке два тулупа да лисья шуба.
- Теперь, - перервал Зарецкой, - надень круглую шляпу или вот этот картуз -
если позволите, Иван Архипович?
- Сделайте милость, извольте брать все, что вам угодно.
- Ну, Владимир, прощайся - да в поход!
- А где же мой Егор? - спросил Рославлев.
- Сошел со двора, батюшка! - отвечала старуха.
- Скажите ему, чтоб он пробирался как-нибудь до нашей армии. Ну, прощайте,
мои добрые хозяева!
- Позвольте, батюшка! - сказал старик. - Все надо начинать со крестом и
молитвою, а кольми паче когда дело идет о животе и смерти. Милости прошу
присесть. Садись, Мавра Андреевна.
- Извините! - сказал Зарецкой, - нам должно торопиться!..
- Садись, Александр! - перервал вполголоса Рославлев, - не огорчай моего
доброго хозяина.
- Я очень уважаю все наши старинные обычаи, - сказал Зарецкой, садясь с
приметным неудовольствием на стул, - но сделайте милость, чтоб это было
покороче.
Старик не отвечал ни слова. Все сели по своим местам. Молчание, наблюдаемое в
подобных случаях всеми присутствующими, придает что-то торжественное и важное
этому древнему обычаю, и доныне свято сохраняемому большею частию русских.
Глубокая тишина продолжалась около полуминуты; вдруг раз дался шум, и громкие
восклицания французских солдат разнеслись по всему дому. "За здоровье
императора!.. Да здравствует император!.." - загремели грубые голоса в близком
расстоянии. Казалось, солдаты вышли из-за стола и разбрелись по всем комнатам.
Старик, а вслед за ним и все встали с своих мест. Оборотясь к иконам и положа
три земные поклона, он произнес тихим голосом:
- Матерь божия! сохрани раба твоего Владимира под святым покровом твоим! Да
сопутствует ему ангел господень; да ослепит он очи врагов наших; да соблюдет
его здравым, невредимым и сохранит от всякого бедствия! Твое бо есть,
господи! еже миловати и спасати нас.
- Аминь! - сказала старуха.
- Vive l'amour et le vin!..( Да здравствует любовь и вино!.. (фр.)) - заревел
отвратительный голос почти у самых дверей комнаты.
- Скорей, мой друг! скорей!.. - сказал Зарецкой. Рославлев молча обнял своих
добрых хозяев, которые разливались горькими слезами.
- Владимир Сергеич! - проговорил, всхлипывая, старик. - Я долго называл тебя
сыном; позволь мне, батюшка, благословить тебя! - Он перекрестил Рославлева,
прижал его к груди своей и сказал: - Ну, Мавра Андреевна! проводи их скорей
задним крыльцом. Христос с вами, мои родные! ступайте с богом, ступайте! а я
стану молиться.
Старуха вывела наших друзей на улицу, простилась еще раз с Рославлевым и
захлопнула за ними калитку.
- Теперь, мой друг, не прогневайся! - сказал Зарецкой, - я сяду на лошадь, а
ты ступай подле меня пешком. Это не слишком вежливо, да делать нечего:
надобно, чтоб всем казалось, что я куда-нибудь послан, а ты у меня
проводником. Постарайтесь только, сударь, дойти как-нибудь до заставы, а там
я вам позволю ехать со мною!
- Ехать? Но где же ты возьмешь лошадь? - Это уж не твоя забота. Прошу только
со мной не разговаривать, глядеть на меня со страхом и трепетом и не
забывать, что я французской офицер, а ты московской мещанин.
Проехав благополучно поперек площади, покрытой неприятельскими солдатами,
Зарецкой принял направо и пустился вдоль средней Донской улицы, на которой
почти не было проходящих. Попадавшиеся им изредка французы не обращали на них
никакого внимания. Через несколько минут показались в конце улицы стены
Донского монастыря, а вдали за ними гористые окрестности живописной Калужской
дороги.
- Что, Владимир! - спросил Зарецкой, - ты очень устал? Ну, что ж ты не
отвечаешь? Не бойся, здесь никого нет, - продолжал он, оглянувшись назад. -
Что это? Куда девался Владимир?.. А! вон где он!.. Как отстал, бедняжка! Не!
veux-tu avancer, coquin... (Эй! поторапливайся, негодяй... (фр.)) - закричал
он сердитым голосом, осадя свою лошадь; но Рославлев, казалось, не слышал
ничего и стоял на одном месте как вкопанный.
- Что ты, Владимир? - сказал Зарецкой, подъехав к своему приятелю. - Не
отставай, братец! Да что ты уставился на этот дом?.. Эге! вижу, брат, вижу,
куда ты смотришь! Ты глядишь на эту женщину... вон что стоит у окна,
облокотясь на плечо французского полковника?.. О! да она в самом деле хороша!
Немножко бледна!.. Впрочем, нам теперь не до красавиц. Полно, братец, ступай!
- Так я не ошибаюсь, - вскричал Рославлев, - это она!
- Тише, мой друг, тише! Так точно! Боже мой! это граф Сеникур!
- Да, это он! Прощай, Александр.
- Что ты, Владимир? Опомнись!
- Злодей! - продолжал Рославлев, устремив пылающий взор на полковника, - я
оставил тебя ненаказанным; но ты был в плену, и я не видел Полины в твоих
объятиях!.. А теперь... дай мне свою саблю, Александр!.. или нет!.. -
прибавил он, схватив один из пистолетов Зарецкого, - это будет вернее... Он
заряжен... слава богу!..
Зарецкой соскочил с лошади и схватил за руку Рославлева.
- Пусти меня, пусти!.. - кричал Рославлев, стараясь вырваться.
- Слушай, Владимир! - сказал твердым голосом его приятель, - я здесь под
чужим именем, и если буду узнан, то меня сегодня же расстреляют как шпиона.
- Как шпиона!..
- Да. Теперь ступай, если хочешь, к полковнику; я иду вместе с тобою.
Рославлев не отвечал ни слова; казалось, он боролся с самим собою. Вдруг
сверкающие глаза его наполнились слезами, он закрыл их рукою, бросил пистолет,
и прежде чем Зарецкой успел поднять его и сесть на лошадь, Рославлев был уже у
стен Донского монастыря.
- Тише, - кричал Зарецкой, с трудом догоняй своего приятеля, - тише,
Владимир! ты этак не дойдешь и до заставы.
- О, не беспокойся! - отвечал Рославлев, остановись на минуту, чтоб перевести
дух, - теперь я чувствую в себе довольно силы, чтоб уйти на край света.
Вперед, мой друг, вперед!
Через несколько минут они были уже за Калужскою заставою; у самого въезда в
слободу стоял человек с верховой лошадью.
- Я капитан Данвиль, - сказал Зарецкой, подъехав к нему. - Отдай лошадь моему
проводнику.
Слуга пособил Рославлеву сесть на коня, и наши приятели, выехав на чистое
поле, повернули в сторону по первой проселочной дороге, которая, извиваясь
между холмов, порытых рощами, терялась вдали среди густого леса.
ГЛАВА VI
Наши путешественники ехали сначала скорой рысью, наблюдая глубокое молчание;
