отворились, и толстый немец, с прищуренными глазами, вошел в комнату.
Поклонясь вежливо Зарецкому, он повторил также на французском языке вопрос
своей дочери:
- Что угодно господину офицеру?
- Не знаете ли, где дом купца Сеземова?
- Шагов двадцать отсюда, желтый дом с зелеными ставнями. Вы, верно, желаете
видеть офицера, который у него квартирует?
- Да. Итак, желтый дом с зелеными ставнями?..
- Позвольте, позвольте!.. Вы его там не найдете: он переменил квартиру.
- Право? - сказал Зарецкой. - Все равно, я его как-нибудь отыщу.
- Позвольте!.. он теперь живет у меня.
- В самом деле?.. Но, кажется, его нет дома?..
- Да, он вышел; но не угодно ли в его комнату: господин капитан сейчас будет.
- Нет, я лучше зайду опять.
- Да подождите! он идет за мной.
- Нет, я вспомнил... мне еще нужно... я хотел... прощайте!..
- Постойте, господин офицер! постойте! - вскричал немец, взглянув в окно, -
да вот и он!
Прежде чем Зарецкой успел образумиться, жандармской офицер, с которым он
поссорился на Каменном мосту, вошел в комнату.
- Вот господин офицер, который отыскивал вашу квартиру, - сказал немец,
обращаясь к своему постояльцу. - Он не знал, что вы переехали жить в мой дом.
Счастливая мысль, как молния, блеснула в голове Зарецкого.
- Господин Рено! - сказал он грозным голосом, - я обещался отыскать вас и,
кажется, сдержал мое слово. Обида, которую вы мне сделали, требует
немедленного удовлетворения: мы должны сейчас стреляться.
Хозяин-немец побледнел, начал пятиться назад и исчез за дверьми другой
комнаты; но дочь его осталась на прежнем месте и с детским любопытством
устремила свои простодушные голубые глаза на обоих офицеров.
- Прежде чем я буду отвечать вам, - сказал хладнокровно капитан Рено, -
позвольте узнать, с кем имею честь говорить?
- Какое вам до этого дело? Вы видите, что я французский офицер.
- Извините! я вижу только, что на вас мундир французского офицера.
- Что вы хотите этим сказать? - вскричал Зарецкой, чувствуя какое-то
невольное сжимание сердца.
- А то, сударь, что Москва теперь наполнена русскими шпионами во всех
возможных костюмах.
- Как, господин капитан! вы смеете думать?..
- Да, сударь! - продолжал Рено, - французской офицер должен знать службу и не
станет вызывать на дуэль капитана жандармов, который обязан предупреждать все
подобные случаи.
- Но, сударь...
- Французской офицер не будет скрывать своего имени и давить народ, чтоб
избежать затруднительных вопросов, которые вправе ему сделать каждый офицер
жандармов.
- Но, сударь...
- Французской офицер не отлучится никогда самопроизвольно от своей команды.
Ваш полк стоит далеко от Москвы, следовательно, вы должны иметь письменное
позволение. Не угодно ли вам его показать?
- А если я его не имею?..
- В таком случае пожалуйте вашу саблю.
- Прекрасно, сударь!.. Вы обидели меня и употребляете этот низкой способ,
чтоб отделаться от поединка. Позвольте ж и мне теперь спросить вас: француз
ли вы?
- Вы напрасно расточаете ваше красноречие. Быть может, я несколько
погорячился; но извините!.. Все ваши ответы были так странны: лошадь, которую
вы купили за половину цены; сабля, которая никак не могла быть вам продана, и
даже это смущение, которое я замечаю в глазах ваших, - все заставляет меня
пригласить вас вместе со мной к коменданту. Там дело объяснится. Мы узнаем,
должен ли я просить у вас извинения или поблагодарить вас за то, что вы
доставили мне случай доказать, что я недаром ношу этот мундир. Да не
горячитесь: у меня в сенях жандармы. Пожалуйте вашу саблю!
- Так возьмите же ее сами! - вскричал Зарецкой, отступив два шага назад.
Вдруг двери отворились и в комнату вошел прекрасный собою мужчина в
кирасирском мундире, с полковничьими эполетами. При первом взгляде на
Зарецкого он не мог удержаться от невольного восклицания.
- Ах, это вы, граф!.. - вскричал Зарецкой, узнав тотчас в офицере полковника
Сеникура. - Как я рад, что вас вижу! Сделайте милость, уверьте господина
Рено, что я точно французской капитан Данвиль.
- Капитан Данвиль!.. - повторил полковник, продолжая смотреть с удивлением на
Зарецкого.
- Неужели, граф, вы меня не узнаете?..
- Извините! я вас тотчас узнал...
- И верно, вспомнили, что несколько месяцев назад я имел счастие спасти вас
от смерти?
- Как! - вскричал жандармской капитан, - неужели в самом деле?..
- Да, Рено, - перервал полковник, - этот господин говорит правду; но я никак
не думал встретить его в Москве и, признаюсь, весьма удивлен...
- Вы еще более удивитесь, полковник, - подхватил Зарецкой, - когда я вам
скажу, что не имею на это никакого позволения от моего начальства; но вы,
верно, перестанете удивляться, если узнаете причины, побудившие меня к этому
поступку.
- Едва ли! - сказал полковник, покачав головою, - это такая неосторожность!..
Но позвольте узнать, что у вас такое с господином Рено?
- Представьте себе, граф! Господин Рено обидел меня ужасным образом, и когда
я отыскал его квартиру, застал дома и стал просить удовлетворения...
- Что это все значит? - вскричал полковник, глядя с удивлением на обоих
офицеров. - Вы в Москве... отыскивали жандармского капитана... вызываете его
на дуэль... Черт возьми, если я тут что-нибудь понимаю!
- Послушайте, граф! - перервал Рено, - можете ли вы меня удостоверить, что
этот господин точно капитан французской службы?
- Да разве вы не видите? Впрочем, я готов еще раз повторить, что этот храбрый
и благородный офицер вырвал меня из рук неприятельских солдат и что если я
могу еще служить императору и бить русских, то, конечно, за это обязан
единственно ему.
- О, в таком случае... Господин Данвиль! я признаю себя совершенно виноватым.
Но эта проклятая сабля!.. Признаюсь, я и теперь не постигаю, как мог Дюран
решиться продать саблю, которую получил из рук своей невесты... Согласитесь,
что я скорей должен был предполагать, что он убит... что его лошадь и оружие
достались неприятелю... что вы... Но если граф вас знает, то конечно...
- Итак, это кончено, - сказал полковник.
- Я думаю, господин Данвиль, вы теперь довольны? Да вам и некогда ссориться;
советую по-дружески сей же час отправиться туда, откуда вы приехали.
- Извините, - сказал Рено, - я исполнил долг честного человека, признавшись в
моей вине; теперь позвольте мне выполнить обязанность мою по службе. Господин
Данвнль отлучился без позволения от своего полка, и я должен непременно
довести это до сведения начальства.
- И, полноте, Рено! - перервал полковник, - что рам за радость, если моего
приятеля накажут за этот необдуманный поступок? Конечно, - прибавил он,
взглянув значительно на Зарецкого, - поступок более чем неосторожный и даже в
некотором смысле непростительный - не спорю! но в котором, без всякого
сомнения, нет ничего неприличного и унизительного для офицера: в этом я
уверен.
- Так, полковник, так!.. Однако ж вы знаете, что порядок службы требует...
- Знаю, знаю, капитан! но представьте себе, что вы с ним никогда не
встречались - вот и все! Пойдемте ко мне, Данвиль.
- Ну, если, граф, вы непременно этого хотите, то, конечно, я должен... я не
могу отказать вам. Уезжайте же скорее отсюда, господин Данвиль; советую вам
быть вперед осторожнее: император никогда не любил шутить военной
дисциплиною, а теперь сделался еще строже. Говорят, он беспрестанно сердится;
эти проклятые русские выводят его из терпения. Варвары! и не думают о мире!
Как будто бы война должна продолжаться вечно. Прощайте, господа!
- Это ваша лошадь? - спросил полковник, когда они вышли на крыльцо.
- Да, граф.
- Отвяжите ее и сделайте мне честь - пройдите со мною несколько шагов по
улице.
Зарецкой, ведя в поводу свою лошадь, отошел вместе с графом Сеникуром шагов
сто от дома золотых, дел мастера. Поглядя вокруг себя и видя, что их никто не
может подслушать, полковник остановился, кинул проницательный взгляд на
Зарецкого и сказал строгим голосом: - Теперь позвольте вас спросить, что
значит этот маскарад?
- Я хотел узнать, жив ли мой друг, который, будучи отчаянно болен, не мог
выехать из Москвы в то время, как вы в нее входили.
- И у вас не было никаких других намерений?
- Никаких, клянусь вам честию.
- Очень хорошо. Вы храбрый и благородный офицер - я верю вашему честному
слову; по знаете ли, что, несмотря на это, вас должно, по всем военным
законам, расстрелять как шпиона.
- Знаю.
- И вы решились, чтоб повидаться с вашим другом...
- Да, полковник! для этого только я решился надеть французской мундир и
приехать в Москву.
- Признаюсь, я до сих пор думал, что одна любовь оправдывает подобные
дурачества... но минуты дороги: малейшая неосторожность может стоить вам
жизни. Ступайте скорей вон из Москвы.
- Я еще не виделся с моим другом.
- Отложите это свидание до лучшего времени. Мы не вечно здесь останемся.
- Надеюсь, граф... но если мой друг жив, то я могу спасти его.
- Спасти?
- То есть увезти из Москвы.
- Так поэтому он военный?
- Да, граф; но, может быть, ваше правительство об этом не знает?
- Извините! Я знаю теперь, что ваш друг офицер, следовательно, военнопленный
и не может выехать из Москвы.
- Как, граф? вы хотите употребить во зло мою откровенность?
- Да, сударь! Я поступил уже против совести и моих правил, спасая от
заслуженной казни человека, которого закон осуждает на смерть как шпиона; но
я обязан вам жизнию, и хотя это не слишком завидный подарок, - прибавил
полковник с грустной улыбкою, - а все я, не менее того, был вашим должником;
теперь мы поквитались, и я, конечно, не допущу вас увезти с собою пленного
офицера.
- Но знаете ли, полковник, кто этот пленный офицер?
- Какое мне до этого дело!
- Знаете ли, что вы успели уже отнять у него более, чем жизнь?
- Что вы говорите?
- Да, граф! Этот офицер - Рославлев.
- Рославлев? жених...
- Да, бывший жених Полины Лидиной.
- Возможно ли? - вскричал Сеникур, схватив за руку Зарецкого. - Как? это тот
несчастный?.. Ах, что вы мне напомнили!.. Ужасная ночь!.. Нет!.. во всю жизнь
мою не забуду... без чувств - в крови... у самых церковных дверей...
сумасшедшая!.. Боже мой, боже мой!.. - Полковник замолчал. Лицо его было
бледно; посиневшие губы дрожали. - Да! - вскричал он наконец, - я точно отнял
у него более, чем жизнь, - он любил ее!
- Что ж останется у моего друга, - сказал Зарецкой, - если вы отнимете у него
последнее утешение: свободу и возможность умереть за отечество?
- Нет, нет! я не хочу быть дважды его убийцею; он должен быть свободен!.. О,
если б я мог хотя этим вознаградить его за зло, которое, клянусь богом,
сделал ему невольно! Вы сохранили жизнь мою, вы причиною несчастия вашего
друга, вы должны и спасти его. Ступайте к нему; я готов для него сделать
все... да, все!.. но, бога ради, не говорите ему... послушайте: он был болен,
быть может, он не в силах идти пешком... У самой заставы будет вас дожидаться
мой человек с лошадью; скажите ему, что вы капитан Данвиль: он отдаст вам
ее... Прощайте! я спешу домой!.. Ступайте к нему... ступайте!..
Полковник пустился почти бегом по площади, а Зарецкой, поглядев вокруг себя и
видя, что он стоит в двух шагах от желтого дома с зелеными ставнями, подошел к
запертым воротам и постучался. Через минуту мальчик, в изорванном сером
кафтане, отворил калитку.
- Это дом купца Сеземова? - спросил Зарецкой, стараясь выговаривать слова,
как иностранец.
- Да, сударь! Да кого вам надобно? Здесь стоят одни солдаты.
- Mнe нужно видеть самого хозяина.
- Хозяина? - повторил мальчик, взглянув с робостию на Зарецкого.
- Да у нас, сударь, ничего нет...
- Не бойся, голубчик, я ничем вас не обижу. Подержи мою лошадь.
Мальчик, посматривая недоверчиво на офицера, выполнил его приказание.
