ши, то и разговаривать с ними не о чем!
Выпрямилась и ушла, как ходячая каланча.
Вот так они меня переизбрали.
Сначала я не придал этому значения, хотя и обидно было. Лезут не в
свои дела. Дома я и вправду написал, что было на сборе. Но ПИНГВИНу не
стал пока показывать. А то подумают там про нас бог знает что! Я все еще
надеялся, что они пошумят и успокоятся. Никто же не знает, как хранить
планету!
Но я ошибался.
Глава 5 ДМИТРИЙ ЕВГЕНЬЕВИЧ
Поначалу наши хранители развили бурную деятельность. Они раструбили о
своем почине на всю школу, а потом и на район.
Корреспондентка приехала. Такая молодая, с диктофоном. Они ей нагово-
рили: "Миссия доброй воли... Ответственность перед будущим...". У нас
говорить умеют.
Каждый отряд провел выборы пионерских патрулей. Хранителей планеты
развелось, как муравьев. Вот в Центре обхохочутся, когда узнают! Мне по-
ка весело было. Я знал, что ПИНГВИН при мне, а мои "параметры" - в Цент-
ре Вселенной. Что хочу, то и делаю.
Дуня и ее команда клеили альбом с важными для планеты сведениями -
сведения доставал куролесовский папа: уровень безработицы в капиталисти-
ческих странах, советские мирные предложения... В общем, сами знаете.
Мне тоже поручение дали. Я должен был собрать материал о советской
космической программе. Дунька сказала, что если справлюсь, они меня при-
мут кандидатом в Хранители! Пожалела!
Я рассмеялся ей в лицо.
- Единственный законный Хранитель планеты - это я, - говорю. - Все
остальные - самозванцы. ПИНГВИН принадлежит мне, что хочу, то и передаю
в Центр! Вот так.
Сказать-то сказал, но на душе стало тоскливо. Вовсе я их не испугал-
ся. Знаю я эту организованную активность! Я оттого тосковал, что не мог
для себя работу придумать. Какие сведения в Центр передавать? Не вечно
же Глюку читать энциклопедию! Кстати, и с энциклопедией этой я намучил-
ся: приходилось прятать ее от мамы и не позволять Глюку читать, когда
родители были дома.
Как вдруг приглашает меня в гости Дмитрий Евгеньевич, наш историк!
Он у нас странный. Одни учителя любят отличников, другие - тех, кто
думает по-своему. А Дмитрий Евгеньевич любит одну Катю Тимошину. За что
- непонятно. Она не отличница, тихоня, от нее и слова-то не добьешься.
Когда Хранителей выбирали, Кати будто в классе и не было. Сидела в
уголке и смотрела в окно на воробья.
Ну ладно! Это его дело - кого любить. Катю так Катю. Но после выборов
хранителей, когда моя тайна раскрылась, чувствую, Дмитрий Евгеньевич
стал ко мне внимание проявлять. Раньше спросит пару раз за четверть, вы-
ведет "тройку" , и привет! А теперь стал поднимать на каждом уроке.
Пришлось учебники читать. Скоро я на четверку выполз. Но без всякого
удовольствия. История - это же такая скука!
Но главное - Дмитрий Евгеньевич стал смотреть как-то ласковее. Назы-
вал при всех Боренькой. В общем, стал выделять. Мне неудобно было, а что
делать - не знал.
И вот он пригласил меня домой. Тайком! Остановил на лестнице и сунул
бумажку с адресом.
Мне это не понравилось. Чего ему нужно? Никогда меня учителя домой не
приглашали. Нечего мне там делать! А попробуй не пойди. Обидится.
Вечером я энциклопедию у Глюка отобрал и оставил его с родителями до-
ма. Папа уже привык, что Глюк смотрит вместе с ним телевизор. А Рыжий
терпел. Помнил про крепкий клюв.
Я сказал, что иду заниматься к Дуне по математике. И ушел.
Дмитрий Евгеньевич меня встретил, как родного. Помог куртку снять.
Жене представил по имени-отчеству:
- Борис Александрович, - говорит.
Дочка его, десятиклассница, вышла в прихожую на меня посмотреть. Мне
ужасно не по себе стало. Будто я какой иностранец.
- Наташенька, принеси нам чайку, пожалуйста, - говорит историк дочке.
И ведет меня в свой кабинет.
Мне даже уютно стало. Все как родные друг с другом. Не то, что у нас.
Мама следит только, чтобы я вовремя поел и заснул. Папа мой дневник по
субботам смотрит. А так - все своими делами заняты. Но считается, что
наша семья благополучная. Вы как думаете?
В кабинете у историка книг - полно! От пола до потолка. Настольная
лампа, потертый ковер... На стене фотографии каких-то незнакомых людей.
Я только Льва Толстого узнал.
Дмитрий Евгеньевич не торопится. Ждет, когда я привыкну. Он вообще
мягкий. Мы этим пользуемся. На его уроках никакой дисциплины. Он нас не
умеет "держать в ежовых рукавицах" , как Татьяна Ильинична.
Интересно, что это за рукавицы такие? Вы не видели?
Дочка чаю принесла, поставила поднос с чашками на письменный стол. Мы
с историком уселись рядышком на стульях.
- Боренька, я вас пригласил, чтобы серьезно поговорить, - начинает
он. А сам придвигает ко мне чай и печенье.
Я, конечно, оглянулся. Кого это "нас" он пригласил? Никого больше
нет. И тут до меня дошло, что он ко мне на "вы" обратился! Я чуть со
стула не упал.
- Я слышал, - говорит, - что вы теперь Хранитель планеты?
- Дмитрий Евгеньевич! - я взмолился. - Не надо! Называйте меня, как
раньше! Я так не привык.
- Привыкайте, - говорит, - голубчик. Эта форма, - говорит, - естест-
венная для человеческого достоинства. А оно от возраста не зависит.
Я в чай уткнулся. Ничего не понимаю: про какое это он достоинство го-
ворит? Я это слово только в книжках видел, да и то редко... А вы? Нет,
правда, - разве оно в жизни нужно?
- Итак, вы теперь Хранитель... - повторил он.
- Да, это у нас такая пионерская игра, - говорю я вяло. - Мы готовим-
ся к контакту с внеземными цивилизациями... Дисциплину повышаем, успева-
емость...
Скучно было врать, но что поделаешь? Не рассказывать же ему про Мар-
целлия. Не поймет.
- Зачем вы говорите неправду? - вдруг спрашивает. - Я же знаю, что вы
один - настоящий Хранитель.
- Откуда вы знаете? - удивляюсь.
- Дело в том, что мой отец был Хранителем...
Вот это да! У меня даже челюсть отвисла. Хорошенькая новость! Теперь
понятно, почему историк со мной любезничает. Если не врет, конечно. А
зачем ему врать?..
Пока я лихорадочно размышлял, Дмитрий Евгеньевич встал и подошел к
портрету старика на стене. Я понял, что это его отец.
- Он мне рассказывал перед смертью. Все было в точности так же, как у
вас... Золотая пыль космической энергии и добрый вестник.
- Какой вестник? - не понял я.
- Ну, этот ваш Марцеллий. Рассыльный... Отец называл его вестником,
поскольку он принес весть, - говорит историк. - Отцу эта весть была со-
общена очень давно, еще до революции.
- А Марцеллий сказал, что Хранителем был какой-то индус, - говорю я
нехотя, потому что как бы еще не верю.
- Вот как? - удивился он. - Впрочем, так и должно быть. Отец был
убежден, что Хранителей много.
- У нас уже полшколы хранителей, - вставил я.
- Нет-нет, это не то. Хранителей много, но каждый должен думать, что
он - один!
Тут Дмитрий Евгеньевич разволновался и принялся ходить по кабинету,
по протертой на ковре дорожке. Он рассуждал вслух, а про меня будто за-
был.
- Хранитель должен знать, что только от него зависит будущее разума.
Это помогает ему выстоять! Безусловно, это так... Отец говорил, что Пуш-
кин, Толстой, Данте были Хранителями...
- Данте? - не понял я.
- Был такой великий поэт.
Ну, мне совсем худо стало. Попал в компанию! А я думал, что буду
просто подсовывать Глюку заметки из газет. Пускай там их читают и делают
выводы. Мое дело маленькое... А тут, оказывается, вон их сколько!
- Значит, я не один? - бормочу.
- Это только предположение! Только предположение! - он опять заволно-
вался. - Никто точно не знает. Мой отец умер десять лет назад. Вполне
возможно, что после него был этот ваш индус, а уже теперь - вы...
- А что он делал? Ваш отец? - поинтересовался я.
- Он тоже был историком, - говорит.
- Нет, как он... это самое... планету хранил?
Смотрю, учитель насупился, глядит на меня печально, будто я что-то не
оправдал.
- Он был историком, мальчик.
- Значит, мне тоже нужно стать историком? - говорю.
Дмитрий Евгеньевич засмеялся, рукой махнул, сел рядышком. Руку мне на
плечо положил.
- Я тоже так думал, - говорит. - Как мне хотелось стать Хранителем!
Мне казалось, что я смогу сказать о человечестве что-то важное... Я го-
товился к этому всю жизнь, учился, читал книги и все ждал, что появится
золотая пыльца и возникнет из нее вестник... Не дождался. Понимаете, Бо-
ренька? Мне уже шестой десяток. Я прочитал все книги, что стоят на этих
полках! И не дождался... Обидно.
Он замолчал и отвернулся от меня.
- Да вы не переживайте, Дмитрий Евгеньевич! Это же случайно выходит -
кого назначат, - говорю. - У них там электронная машина, она перебирает
номера - и привет!
- Вот именно. Привет... - отвечает он, не оборачиваясь.
- Ну, хотите я вам уступлю? Пусть лучше вы будете Хранителем, чем
Дунька! - Сказал - и сам испугался.
А Дмитрий Евгеньевич обернулся да как заорет:
- Что?!
- Да я ничего. Вы не подумайте... Мне-то не больно нужно.
- Как ты не понимаешь, что этого нельзя отдать! - закричал он. - Это
можно только получить!
Забыл даже, что. звал меня на "вы". Во как я его достал...
Я голову в плечи втянул, сижу. Откуда мне знать - чего можно, чего
нельзя? Сам небось всю жизнь с отцом прожил, успел все узнать. А я Хра-
нителем - три недели...
- Простите, Боренька, - он снова стал ласковым. - я не сомневаюсь,
что вы из добрых побуждений...
- Да ладно, чего там... - говорю.
- Вот вы говорите - случайность - продолжает он рассуждать. - А слу-
чайность - это непознанная закономерность. Можно случайно родиться, но
случайно стать Пушкиным - нельзя!
- А у вашего отца ПИНГВИН был? - спросил я, чтобы поскорее от Пушкина
отделаться.
- Пингвин? Какой пингвин? - этим я его сбил. - Ах, космический пере-
датчик... У него паучок был, мохнатенький такой. Повиснет на паутинке
над рукописью - и читает, читает... Я этого паучка в детстве очень боял-
ся.
Хорошо им было! Паучок маленький, можно легко спрятать. А ПИНГВИНа
куда деть?
Мы еще час просидели. Дмитрий Евгеньевич все советовал мне хорошо
учиться и осознать ответственность. Сказал, что он готов мне помочь во
всем. Книжки будет давать, разговаривать со мною обо всем, что мне нуж-
но... Под конец я спросил его, что же мне передавать в Центр? Как он
считает?
- Хранитель должен решать это сам. Только по внутреннему побуждению,
- сказал историк.
Опять я ничего не понял. Откуда у меня возьмется это внутреннее по-
буждение? Ну, с ответственностью легче. Про ответственность нам с перво-
го класса уши прожужжали.
Я шел домой и размышлял. Приятного было немного. Пушкин, Толстой,
этот, как его... Данте. И я.
Но не успел дверь открыть, сразу все размышления из башки выдуло.
За столом в моей комнате сидели родители, Татьяна Ильинична и все на-
ши хранители - Дунька, Машка, Витька и Миша.
А на столе перед ними с понурым видом стоял ПИНГВИН.
Глава 6 СКАНДАЛ
Знаете, есть такая картина: "Военный совет в Филях"? Нам Дмитрий Ев-
геньевич показывал. Стоит Кутузов в избе, а перед ним - - генералы. Он
им сказал, что нужно Москву отдать Наполеону. Ненадолго, потом обратно
заберем. А они за столом сидят, ошарашены.
Такой же вид у всех был, когда я им сказал, что Пушкин, Толстой и
этот... Все фамилию забываю!.. Данте, вот!.. Они, можно сказать, мне
родные братья.
Татьяна Ильинична чуть под стол не упала.
Но это не сразу. Сначала, когда я вошел, помолчали для порядка. А я
соображай врать или не врать? Решил правду говорить. Будь что будет!
- Боря, где ты был? - спросила мама.
- У Дмитрия Евгеньевича, - говорю.
- У нашего преподавателя истории? - уточняет Татьяна Ильинична.
- Ну да. У историка.
- А почему ты нам сказал, что идешь к Дуне заниматься математикой? -
