- Я нашел их в старых фотографиях, - признался Тимка.
Мать оглянулась на отца и засмеялась совсем по-детски, как она умела
смеяться десять лет назад.
- Ты помнишь? - спросила она.
И они разом представили себе ту любительскую фотографию, запечатлев-
шую их в молдавской деревне во время свадебного путешествия. Они, моло-
дые и смеющиеся, сидели обнявшись в легкой повозке, запряженной тройкой
серых лошадей, а на переднем плане стоял старик в длинной шапке и с уса-
ми, который позировал с самым серьезным и старательными видом.
- А я вас не узнала! - сказала Тимкина мать, поглаживая свою лошадь
по шее.
- А старик? Что сказал старик? - спросил вдруг Тимкин отец.
- Он сказал, что подождет, пока я покатаюсь, - ответил Тимка.
- Опять ты врешь, Тимка! - закричал отец, смеясь. - Он и по-русски не
понимал, тот старик!
- Он все понимал, - упрямо заявил Тимка и ударил каблуками свою ло-
шадь. Она вскинула голову и понеслась по улице легкой стелющейся рысью,
а две другие, победно заржав, бросились за ней вдогонку.
Три голубых лошади с тремя всадниками, составлявшими небольшую семью,
мчались по улице, а за ними стрелой летела деревянная птица, кукуя без
умолку. Они спешили домой, где в старом, съеденном лошадью бархатном
кресле, дремал старик молдаванин, ожидая их возвращения.
1973
Брат и сестра
1. ИГРА В СОБАКУ
Лучше всего сидеть в шкафу. Там внизу сложены свитера и кофты, они
мягкие. А сверху висят папины костюмы, мамины платья и Ольгины. Сбоку
висит рваный халат. Он пахнет мамой. Я утыкаюсь в него носом и нюхаю. В
темноте хорошо нюхать.
Скоро они меня начнут искать. Сначала мама спросит: "А где Сергей?" Я
сразу затаюсь, укушу халат, чтобы было тихо, а мама забудет, что меня
ищет. Потом минут десять пройдет, и мама как крикнет: "Сережа! Я же тебя
давно зову! Почему ты не идешь?" А папа скажет: "Никакой дисциплины в
семье".
Ту они все бросятся меня искать. Начнуть хлопать дверями в ванной и
туалете. Папа скажет, что я, наверное, удрал гулять, а мама скажет, что
она меня никуда не отпускала. Тогда папа сильно засопит носом и тихо так
скажет: "Ну, я ему задам!" Мне станет очень страшно в шкафу, и я вспом-
ню, что еще не сделал уроки. Они ведь сразу закричат: "Почему уроки не
сделаны?" А папа может по башке трахнуть, если долго будет искать.
Ольга меня выдаст, я знаю. Она лежит на тахте и смотрит на своего Эл-
тона Джона. Он такой противный, как белогвардеец. "Жутко наглый вид" -
так папа сказал. Ольга будет лежать и молчать, пока родители носятся ту-
да-сюда. Это она их дразнит. А потом скажет лениво: "Он, наверное, опять
в шкафу сидит". Ольга - предательница.
Папа так дернет за дверцу, что шкаф вздрогнет. Я еще успею увидеть
папу - он снизу кажется очень большим, но мама этому не верит, она гово-
рит, что папа ростом не вышел и я скоро его перерасту. Скорей бы его пе-
рерасти!.. Тут он как крикнет: "Ты что. с ума сошел?!" - и я быстро за-
роюсь в свитера и кофты. Они с мамой начнут меня вытаскивать, все свите-
ра тоже вывалятся на пол, тут-то я и получу по башке. Хорошо, если через
свитер.
Папа еще заорет: "Что ты тут делал?!" Не могу же я сказать, что я
здесь, в шкафу, думаю.
А может, обо мне сегодня не вспомнят. Можно сидеть хоть до вечера,
хоть до ночи и думать обо всем. В шкафу я не боюсь ничего думать, ведь
никто меня не видит. Снаружи как подумаешь что-нибудь такое, так они
сразу начинают приставать. Они говорят, что у меня на лице все написано.
Это неправда, ничего там не написано.
Интересно, зачем я им нужен? Они говорят, что меня любят. Меня у них
долго не было, они с одной Ольгой мучались и скучали по мне. А потом я
родился у мамы. Я уже знаю, что сидел в животе очень долго, пока они ме-
ня ждали. У нас пионервожатая в школе ходила с животом, а потом пропала.
Мы тогда не знали, куда она пропала, и не узнали бы никогда, если бы не
Ольга. У Ольги появилась такая большая книга, называется "Женщина". Я ее
стал читать, а там буквы почти все наши, но некоторые не наши. И твердый
знак везде. Но в общем, все понятно, только скучно.
Там написано, что женщины рождают детей!
Вот и я у мамы родился очень давно, девять лет назад. Интересно, мог
бы я совсем не родиться? Ни у мамы, ни у пионервожатой, ни у Генриэтты
Викторовны? Лучше всего родиться у мамы, у Генриэтты Викторовны неинте-
ресно. Она в этом году стала нас называть на "вы". В прошлом году еще
ругалась, а сейчас вызывает к доске и говорит: "Что вы мне тут лепече-
те?" У них было постановление педсовета, что с нами теперь нужно обра-
щаться вежливо.
Нет, у Генриэтты Викторовны я бы ни за что не родился.
Потом книга "Женщина" у Ольги исчезла. Папа дал Ольге по шее за то,
что я ее читал. А мама у меня выпытывала, понял я там что-нибудь или не
понял. Я сказал, что не понял, чтобы ее не расстраивать.
Я люблю с мамой лежать, когда папы нет дома. Мама теплая, она смеет-
ся, когда я ее целую. Папа приходит и все портит. При нем я не могу це-
ловать маму. Он сразу спрашивает: "Ну, как дела в школе?" Я говорю:
"Нормально". Он сам всегда так говорит маме. Потом папа уходит в кухню
есть. Мама идет с ним, они там сидят за столом. Папа ест, а мама курит.
Я не люблю, когда она курит. Она раньше совсем не курила, а потом стала
курить. Они с папой часто ссорились на кухне и говорили про деньги. Я
сидел в другой комнате и слушал. Я ужасно не люблю, когда они ссорятся.
Хорошо сидеть в шкафу и думать про все на свете! Я недавно узнал нес-
колько интересных вещей. У нас с Ольгой раньше был дедушка, а потом он
вдруг умер. Мама сказала, что мы все тоже умрем. Я этому совсем не верю.
Этого не может быть, чтобы все мы - и папа, и Ольга, и я, и мама - взяли
и умерли. На похоронах дедушки меня не было. Я сидел в шкафу и трясся.
Мне было жалко всех за то, что они умрут. Особенно мне было жалко собак.
У нас когда-то была собака. Мама пошла на базар за шерстью, а купила
щенка. Он был круглый как мяч и катался по полу. Я с ним хотел подру-
житься, но у него завелись глисты. Папа увидел эти глисты и сказал, что
щенка нужно отдать. Мама положила его в корзинку для грибов и куда-то
увезла. Она вернулась с пустой корзинкой, а я два часа в шкафу плакал.
Щеки я вытирал папиными брюками, они все промокли. Мама вытащила меня из
шкафа, и мы с ней поплакали вместе. Она сказала, что отдала щенка в хо-
рошие руки.
Потом я долго думал о нем, как ему живется в хороших руках. Как увижу
собаку, так и думаю: в каких она руках? А потом уже думаю: в каких я ру-
ках? И получается, что я похож на собаку.
Мама часто меня спрашивает, почему я такой грустный. Я ей отвечаю,
что я всегда грустный. Мама тогда пугается, начинает прижимать мою голо-
ву к себе и гладить. От этого мне становится еще грустнее, и я вспоминаю
снова нашего щенка.
Когда мы с Максиком после уроков пошли на пруд, я ему предложил сыг-
рать в собаку. До этого мы играли в подводную лодку и песочные часы.
Максик сказал, что он не умеет играть в собаку. Тогда я встал на четве-
реньки и тихонько заскулил. Так делал наш щенок, когда у него завелись
глисты. Максик засмеялся и залаял. Я тоже стал лаять. Мимо проходил че-
ловек и зарычал. Мы с Максиком убежали.
Мы даже назвать щенка не успели. Теперь уже его не назовешь.
Может быть. они забыли обо мне или думают, что я делаю уроки?.. А я
сижу в шкафу и думаю про английский язык. Мне подарили книгу Пришвина на
английском языке. Я взял у папы толстый словарь Мюллера и стал перево-
дить книгу на наш язык. Мюллер - это тот фашист, который боролся со
Штирлицем. Первого слова я в словаре не нашел. Я пошел к папе и показал
слово. Он засмеялся и сказал, что это артикль. Он в русском языке не ну-
жен. Потом меня Ольга долго учила говорить этот артикль и ужасно зли-
лась. Я говорил "зэ". а она орала на меня, что не "зэ", и не "сэ", и не
"дэ", а что-то среднее. И шипела: "С-зэ!" А зачем нам слова, которые не
нужны?
Мама обрадовалась, что я перевожу Пришвина, и стала искать мне учи-
тельницу английского языка. Я перевел полстраницы, и папа достал с полки
настоящего Пришвина и начал сравнивать. Он сказал, что у меня лучше. А
учительницу мне не нашли, потому что она берет за уроки большие деньги.
Тогда я подумал, что все учителя берут за уроки деньги, и спросил Генри-
этту Викторовну. Она написала в дневнике, чтобы мама пришла в школу. Ма-
ма пришла после уроков и долго говорила с Генриэттой Викторовной. Дома
мама сказала: "Генриэтта совсем рехнулась! Она думает, что мы Сережу
воспитываем антипедагогически".
Больше всех меня воспитывает Ольга. В школе она ловит меня на переме-
не и сразу начинает орать: "Мама сказала!.. Попробуй только не сделай!"
Прямо как сумасшедшая. У нее сейчас переходный возраст. Когда я был ма-
леньким, я думал, что мы с Ольгой вырастем и поженимся. А теперь я не
хочу на ней жениться. У нее есть мальчик из десятого класса. Его зовут
Сашка. Он в нашем доме живет и гуляет с эрдель-терьером. Сегодня Сашка
ей сказал: "Приходи ко мне вечером, у меня предки в театр идут. Послуша-
ем "Исуса", поторчим..." Мама говорит, что они на этом "Исусе" прямо по-
мешались. И не пустила Ольгу. Поэтому она сейчас злая лежит и смотрит на
Элтона Джона.
Ольга читает желтую книгу маминой бабушки. Называется "Евангелие".
Там про Исуса написано, но непонятно. Я пробовал читать. А "Суперзвезда"
мне тоже нравится, особенно там, где его гвоздями приколачивают и счита-
ют: "Твенти файв! Твенти сикс!" Но все равно Сашкин эрдель лучше.
Когда я вырасту, я не буду жениться на девчонках. Они все дуры. Я
лучше куплю себе собаку и буду с ней гулять. Я научу ее играть в челове-
ка.
С Максиком я, наверное, буду дружить, потому что Максик - мой друг.
Этим летом мы с мамой были в спортивном лагере. Он так называется -
"спортивный лагерь", а на самом деле там ловят рыбу и собирают грибы.
Ольгу отправили в КМЛ, а папа где-то работал. Ольга писала нам из КМЛ
письма. Ей там не нравилось. Я ходил по лагерю и пел Ольгино письмо: "Ни
кайфу, ни лайфу, хоть фэйсом об тэйбл!" За мной бегал Тузик. Тузик мне
не очень нравился - у него лапы короткие, и он много воображает из себя.
Хозяин у него профессор. Зато у дяди Игоря была лодка с мотором, и он
нас катал с мамой. У дяди Игоря нет сына такого, как я, и он меня спра-
шивал, пойду я к нему в сыновья или нет. Мама смеялась и говорила:
"Игорь, перестань!" Вообще, он хороший, но я к нему идти не хочу. Папа
обидится.
Один раз я поймал щуку на спиннинг. Она меня чуть не укусила. Дядя
Игорь ко мне подбежал и сломал ей голову. Мне ничуточки не было жалко
щуку. Интересно: почему собак мне жалко, а рыб нет? Наверное, потому,
что собаки похожи на людей.
Все-таки они про меня забыли. Папа, наверное, смотрит хоккей, а мама
вяжет Ольге шарф. Она уже связала шарф выше, чем я, а Ольга говорит, что
нужно три метра. Нужно, чтобы он болтался до земли двумя концами.
Может, крикнуть им из шкафа что-нибудь?
Они обо мне вспоминают, когда нужно есть. Или идти в школу. Или когда
вдруг приходит бабушка. Тогда меня начинают искать. Но сегодня бабушка
не придет, и мы уже поужинали. Значит, я зря сижу в шкафу и думаю.
Этим летом я видел настоящую конуру. Она мне так понравилась, что я в
нее заполз. Конура была в деревне рядом с лагерем. Там жила лохматая
черная собака. Мы с ней сразу познакомились, и она пустила меня в кону-
ру. В конуре пахло сеном, и валялась большая белая кость. Я не успел как
следует устроиться в конуре, как мама меня вытащила, треснула и сказала,
что я совсем ненормальный. Если бы у меня была собака, мы бы вместе си-
дели в шкафу.
Очень хочется с кем-нибудь посидеть в шкафу.
Здесь так темно, что кажется, будто меня нет. Или еще кажется, что я
один во всем мире. Я такой большой-большой, темный и думаю, думаю... И
