будке неодобрительно сказала:
- Задницу даже не прикрыла! Срамота одна!
Но Савельев этого не слышал, потому что уже отделился от очереди и
поплыл за балериной, как воздушный шарик на ниточке. Он забыл о пиве и о
том, что обеденный перерыв кончается.
Она шла по тротуару, как часики на рубиновых камнях: тик-так,
тик-так. Дело было в июле, и за ней оставались следы. Следы были не-
большие, глубоко отпечатанные в горячем асфальте. Это были следы ее пу-
антов.
Они выглядели как отпечатки маленьких копыт какого-то симпатичного
животного.
Савельев попробовал было тоже идти за ней на пуантах, ступая след в
след, но чуть не сломал палец на ноге. Тогда он отбросил эту мысль, тем
более что мужчина в комбинезоне, шагающий на пуантах, вызывает вполне
естественное недоверие.
В глубоком детстве родители учили Савельева игре на домре, но он стал
слесарем.
Он шел за ней на расстоянии десяти метров и смотрел на ножки. И вот
что странно: в голове у Савельева не рождалось ни одной неприличной мыс-
ли. Он испытывал восторг, и только. Это свидетельствует о нем положи-
тельно.
Они вышли на набережную. Балерина вспрыгнула на парапет и пошла по
нему, слегка балансируя рукой с отставленным мизинчиком. Савельев на хо-
ду попробовал, как это делается - отставить мизинчик. У него ничего не
получилось, потому что мизинец был заскорузлым, навеки приученным к дер-
жанию слесарного инструмента. На парапет Савельев вспрыгивать не стал.
Так они дошли до Марсова поля. И тут Савельев заметил, что с Кировс-
кого моста спускается марширующая колонна людей в черных фраках. Впереди
шел старик с надменным лицом. У него в руке была палочка, а люди в ко-
лонне имели при себе музыкальные инструменты, на которых играли.
Они играли что-то знакомое даже Савельеву.
Балерина замерла на парапете, стоя на одной ножке. Другую она держала
на весу перед собой, как бы подавая ее для поцелуя. Савельев приблизился
к висящей в воздухе ножке и, встав на цыпочки, поцеловал ее в пятку. Ба-
лерина скосила глаза и шепотом сказала:
- Мерси!
И легонько, концом носочка, щелкнула Савельева по носу. Оркестр про-
должал свое движение, огибая памятник Суворову. Позади оркестра пожилой
человек катил перед собою огромный барабан, успевая изредка ударять по
нему палкой с мягким набалдашником. Общая картина была чрезвычайно кра-
сивой.
Савельев постарался придать своему телу возвышенное положение. Бале-
рина взмахнула руками и тоже сменила позу. При этом она успела сказать
Савельеву:
- Слушай музыку.
У Савельева было такое чувство, что он перерождается. Он где-то чи-
тал, что такое бывает с людьми.
Но он не успел ничего сказать балерине, потому что она уже крутилась
на парапете, как волчок, непрерывно отбрасывая ногу в сторону. Это была
нога, которую поцеловал Савельев.
- Да постой же ты!-ошеломленно сказал он, чувствуя, что восхищение и
восторг заполняют его до кончиков волос.
Однако в этот момент из-за памятника Суворову кошачьей походкой вышел
мужчина в черном, до пят, плаще. Оркестр уже обогнул памятник и остано-
вился на широкой аллее Марсова поля, ведущей к Вечному огню. Там они
продолжали играть, теперь уже что-то тревожное, отчего Савельев насторо-
жился.
Милиционер остановил движение, и мужчина в плаще стал, крадучись и
замирая, приближаться к балерине. Она сделала движение руками, которое
Савельев сразу понял. Оно означало отчаянье и страх. Мужчина в плаще за-
мер на проезжей части, готовясь к прыжку. Савельев подобрался и сделал
шаг вперед.
Соперник, видимо, немного испугался Савельева, потому что вопроси-
тельно оглянулся на милиционера. Раздался глухой удар барабана, и мили-
ционер подпрыгнул, сделав в воздухе быстрое движение ногами. Савельев
вдруг почувствовал, что его руки изобразили над головой гордое и вызыва-
ющее колесо, и он двинулся на соперника, твердо ступая с носка. Носок
неудобно было тянуть, потому что Савельев был в лыжных ботинках, но он
старался.
Балерина спрыгнула с парапета, зависнув на мгновенье в воздухе, и по-
бежала, мелко семеня и отставив руки назад, за Савельевым. Она обогнала
его и остановилась между ним и соперником, уперев одну руку в бок, а
другою указывая в небо. Человек в плаще отшатнулся и заслонил лицо рука-
ми. Слева большими плавными прыжками приближался милиционер. Савельев
положил ладони на талию балерины. Она тут же начала вращаться, как шпин-
дель, так что ладоням сделалось тепло.
Справа трагически замерла очередь за апельсинами.
- Я человек простой, - сказал Савельев, вкладывая в слова душу.
- Двадцать три, двадцать четыре... - шептала она.
Человек в черном скакнул к ним и изобразил хищную птицу. Это у него
получилось очень похоже. Милиционер продолжал приближаться, но делал это
не по прямой, а по дуге.
- Ап! - сказала балерина, и Савельев трижды обвел ее вокруг хищника,
держа за пальчик. Потом она взмахнула ножкой и полетела к сопернику, ко-
торый ловко поймал ее и склонился над ней то ли с мольбой, то ли с угро-
зой. Савельев не успел понять. Он уже был в воздухе, выполняя прыжок,
который в фигурном катании называется "двойной лутц".
- Где ты учился, фуфло немытое? - зловеще прошептал соперник, когда
Савельев приземлился.
- В ПТУ, а что? - сказал Савельев.
Очередь, жонглируя апельсинами, пробежала сквозь них и обратно. Это
было потрясающе красиво, потому что милиционер в это время успел открыть
движение. а оркестр, повернувшись через левое плечо, зашагал к Вечному
огню.
"Похоже на конец первого акта", - подумал Савельев.
Балерина лежала на клумбе под памятником Суворову, среди роз, вытянув
руки к оттянутому носочку ступни. Она тяжело дышала. Первый акт тяжело
дался всем троим. Соперник в черном закурил, глядя на балерину с непри-
язнью. Савельев по инерции подбежал к балерине легкими грациозными прыж-
ками и протянул левую руку, подняв правую над головой. Комбинезон мешал
двигаться изящно, но Савельев старался.
Балерина, склонившись к белой ноге, стирала пятнышко грязи с колго-
ток, слюнявя палец.
Раздался звонок трамвая. Начинался второй акт. Соперник скинул плащ,
под которым неожиданно оказался карабин. Это озадачило Савельева, не го-
тового к такому повороту событий. С моста бежали еще трое в черных мас-
ках, стреляя на ходу из револьверов.
Одним прыжком Савельев вскочил в проносившееся мимо авто. Балерину он
подхватил под мышки. Ее безжизненное тело продолжало сопротивляться дви-
жению. Те трое залегли за столбами, а соперник, пригнувшись, побежал к
розам. Милиционер уже мчался на мотоцикле, передавая что-то по рации.
"Вот тебе и балет!" - успел подумать Савельев, отстреливаясь.
Балерина лежала на заднем сиденье, напоминая скомканную тюлевую зана-
веску.
Бандиты бежали за авто по брусчатке, выдергивая из карманов гранаты.
Шофер был уже ранен. Савельев одной рукой перевязывал шофера, другой ус-
покаивал балерину, а зубами выдергивал кольцо у "лимонки".
Они неслись по набережной, и голуби вырывались из-под колес взрывооб-
разно. Савельев хладнокровно расстреливал преследователей. Ему спокойно
помогал милиционер, мчавшийся рядом. Правил движения никто не нарушал.
Соперник в черном плаще, а теперь без него, юркнул под мост и там от-
равился. Савельев не успел передохнуть, как авто, резко затормозив,
встало у ларька. Савельев выскочил из машины. Во рту пересохло, раны еще
горели.
- Две больших... Буду повторять... - задыхаясь, сказал он, потому что
как раз подошла его очередь.
И пока наполнялась кружка и росла над нею кружевная нашлепка пены,
похожая на пачку балерины, Савельев посмотрел на часы, успев оценить
расстояние до проходной и время, оставшееся до конца обеденного переры-
ва.
Времени было в обрез, но как раз столько, чтобы успеть выпить две
кружки и вбежать в проходную легким, балетным шагом, держа свою балерину
над головой.
1976
Тикли
В канун Нового года выяснилось, что главная проблема современности -
тикли. Эту новость принес в лабораторию аспирант по кличке Шатун. Он был
хромой и бородатый. Из бороды у него вечно торчали запутавшиеся формулы,
которые он выщипывал грязными ногтями и скатывал в шарики.
Шатун сел на магнит, положил короткую ногу на длинную и изрек:
- Вот вы тут сидите, а между прочим, тикли - это вещь!
Шатун всегда бредит вслух при посторонних, поэтому на его слова никто
не обратил внимания. Все продолжали исследовать пространство - каждый
свое, и никому не было дела до тикли.
- Тикли! - сказал Шатун. - Дегенераты!
И он вылил на пол три литра жидкого азота из сосуда Дьюара. Азот за-
шипел, лихорадочно испаряясь, и скрыл аспиранта в белом дыму. Когда дым
рассеялся, Шатуна в лаборатории не было. На месте, где он сидел, валя-
лась буква греческого алфавита, похожая на пенсне.
- Не верю я в эту тикли, - проворчал Суриков-старший.
Я взглянул на него и увидел, что тикли лежит у него на макушке, свер-
нувшись змейкой. Оно было янтарного цвета, почти газообразное. Сури-
ков-старший оттолкнулся от стола и сделал два оборота на своем винтовом
табурете. Тикли взмыло вверх, изображая над Суриковым нимб, а потом упа-
ло на пол и поползло к окну, как гусеница.
- Надо проверить в литературе, - сказал Михаилус.
Он прошелся по лаборатории, едва не наступив на тикли. Затем Михаилус
снял с полки журнал "Р11у51Са1 Исуис", положил под гидравлический пресс
и стал сжимать. Журнал противно заскрипел и превратился в тонкий листок.
Михаилус вынул его, взглянул на просвет.
- Шатун прав, - безразлично сказал он, пуская листок по рукам.
Когда листок дошел до меня, я увидел, что на нем написано по-английс-
ки одно слово - "тикли". Михаилус уже одевался с озабоченным видом. Ухо-
дя, он сунул в карман пальто букву, оставленную Шатуном, надеясь, что
этого никто не заметит. Тикли в это время ползло по оконному стеклу
вверх к форточке. Я встал и распахнул форточку, чтобы оказать тикли мел-
кую услугу. Тикли посмотрело на меня зеленоватым глазом, доползло до
форточки и улетело.
- Подумаешь, тикли! - сказал Суриков-старший. - У меня своих забот
хватает.
На следующий день Михаилус уже вовсю исследовал тикли. Суриков-стар-
ший весь день ныл, что у него жена, кооперативная квартира и двое детей,
поэтому он не может тратить время на тикли. Тем не менее поминутно заг-
лядывал через плечо Михаилуса, стараясь ухватить ход вычислений. Михаи-
лус писал, пока не кончилась бумага. На последнем листке он написал док-
ладную директору, жалуясь на нехватку бумаги для исследования проблемы
тикли.
До обеда тикли опять залетало к нам. На этот раз оно было похоже на
одуванчик без ножки - белое круглое облачко, в центре которого находился
все тот же зеленоватый глаз. Тикли повисло над выкладками Михаилуса, во-
дя глазом из стороны в сторону и, по всей вероятности, проверяя пра-
вильность расчетов. Жаль, что оно лишено было мимики. Я так и не понял,
верно ли рассуждал Михаилус на своих листках.
Повисев над Михаилусом, тикли улетело вон, точно шаровая молния.
- И все-таки тикли есть, - сказал Михаилус тоном Галилея.
- Конечно, есть. Что за вопрос? - пожал я плечами.
- Дилетант! - сказал Михаилус.
Я обиделся и ушел на свидание с любимой девушкой. Мы встретились, как
всегда, на карусели, в парке культуры. Карусель нс работала, потому что
механизм замерз от холода. Зато на пальто моей девушки была приколота
брошка, которую я сразу узнал. Это была тикли. Тут я понял, что по вече-
рам тикли становилось женского рода. На карусели было холодно. Наше
кресло, скрипя, покачивалось на железных прутьях. Длинные тени убегали
по снегу в глубь парка.
- Откуда у тебя тикли? - спросил я. - Как тебя зовут?
Она заплакала и ушла, а тикли осталась висеть в воздухе, как снежин-
