дома, в стенах которого мы имеем честь пребывать, - с легким полупокло-
ном в сторону Рыскаля произнес Лаврентий Родионович.
Рыскаль подобрался; ему вдруг неудержимо захотелось стать во фрунт,
говоря по-старинному.
Он несмело обвел взглядом общество, на что собравшиеся отвечали ему
сдержанными кивками, и отметил, наконец, что гости Лаврентия Родионовича
одеты под стать хозяину. Один был в таких же буклях и зеленом камзоле,
другой - в сюртуке со стоячим воротником и небрежно завязанным черным
бантом, третий в тройке из серой мягкой шерсти и при галстуке с рубино-
вой булавкой, четвертый - во фраке. Лицо этого четвертого показалось ма-
йору мучительно знакомым, он готов был поклясться, что где-то видел это
некрасивое смуглое лицо, обрамленное курчавыми черными бакенбардами,
тонкий нос с чуткими крыльями ноздрей, чуть припухлые губы и неожиданно
голубые глаза.
- Игорь Сергеевич, чему, так сказать, обязаны? - мягко спросил хозя-
ин.
- Нет... все в порядке... простите, - пробормотал майор, пятясь назад
в прихожую.
И вдруг господин во фраке прыснул, в глазах его блеснули чертики, и
он заразительно захохотал, запрокинув голову. Гости поддержали его весе-
лым смехом, да и сам майор, растерянно улыбнувшись, неловко, отрывисто
засмеялся.
- Извините. Ошибочка, - поклонился он, направляясь к дверям.
Лаврентий Родионович, не переставая посмеиваться, вышел за ним в при-
хожую.
- И все же, что случилось? - доверительно наклонился он к майору.
- С алкоголиками... боремся, - майор не мог справиться со смехом. -
На вас... заявление...
- Прелестный анекдот! - вскричал милорд. - Мои друзья посмеются от
души. Но мы не алкоголики, уверяю вас, хотя и отдаем дань Бахусу. Не
волнуйтесь, мои друзья здесь только до полуночи по Гринвичу.
- Гринвичу? - майор посерьезнел.
- Заходите, Игорь Сергеевич, всегда рад! -напутствовал его милорд.
Майор, несколько ошеломленный случившимся, вернулся к своим попутчи-
кам.
- Ви все узнали? Таки они пьют? - вынырнула из-за спины Файнштейна
старуха.
- Им можно, - хмуро ответил майор. - По Гринвичу, - загадочно добавил
он и пошел к лифту, оставив старуху и членов Правления в полнейшем недо-
умении. Поздно ночью, затворившись один в штабе, Рыскаль вынул из
письменного стола ученическую тетрадку, в которую намеревался занести
отчет о сегодняшнем референдуме и несколько мыслей на дальнейшее. Он по-
ложил тетрадку перед собой, взглянул на нее и... обмер. С обложки гляде-
ло на него лицо господина с бакенбардами, который так заразительно сме-
ялся полчаса назад в квартире Лаврентия Родионовича.
Глава 44
ПОКУШЕНИЕ
Часы перед приходом Али всегда тянулись томительно. Я часто подходил
к окну и упирался взглядом в кирпичную кладку, будто хотел разглядеть за
нею спешащую с дежурства Алю в вельветовых брючках и светлой, будто на-
дутой воздухом куртке. Из чайника, поставленного на газовую плиту, выры-
валась струя пара, но я не замечал этого, прислушиваясь к шагам на лест-
ничной площадке и ожидая звонка в дверь.
Наконец, она приходила - с влажными волосами, когда шел дождь, -и мне
всякий раз хотелось поцеловать ее в мокрую холодную щеку. Я начинал хло-
потать, готовил чаепитие, расспрашивал ее - кто сегодня родился, сколько
мальчиков и девочек, и печалился вместе с нею, когда слышал, что ка-
кая-то молодая мать опять отказалась от ребенка. В эти дни Аля была сум-
рачна и резка.
Потихоньку она оттаивала и начинала рассматривать мою работу. Потом
мы освобождали стол от чашек, застилали газетами и начинали трудиться.
По ходу дела я часто рассказывал Але о своем первоначальном замысле,
фантазировал, показывая ей башенки и переходы дворца, вспоминал - кем я
собирался заселить его и какой быт должен был установиться в этом восхи-
тительном доме.
Всякий раз при этом я вспоминал о своем, улетевшем, поиски которого
решил твердо возобновить, лишь только утихнут страсти вокруг моей фами-
лии и милиция перестанет мною интересоваться. Остро скучал по Егорке.
Будущее представлялось достаточно туманным; временами я мечтал о том,
чтобы уехать в другой город и начать там новую жизнь под новым именем.
Но как только я начинал размышлять о том, каким же образом мне обзавес-
тись паспортом и работой, как впадал в отчаяние. Я готов был выйти из
подполья и сдаться властям, но удерживал страх.
Николай Иванович тоже был озабочен моей персоной.
- А почему вы не сказали, что вас разыскивает милиция? -однажды спро-
сил он.
Я вздрогнул от неожиданности, метнув испуганный взгляд на моего бла-
годетеля. А он продолжал:
- Вы знаете, почему вас разыскивают?
Пришлось рассказать о летней истории с Аркадием, его самоубийстве и
сомнительных связях.
- Клянусь, я ни в чем не виноват, - я прижал руки к груди.
- Вас разыскивает через милицию ваша жена Ирина Михайловна, - отчека-
нил он.
Это был новый удар.
- Откуда... вы знаете? - побледнев, пролепетал я.
- Это неважно.
- А где... она?
Николай Иванович помолчал, испытующе глядя на меня, но ничего не от-
ветил. Я продолжал настаивать. Наконец, он нехотя спросил:
- А зачем вам жена, Евгений Викторович?
- Как... зачем? Я люблю ее, сына... У меня семья!
- Неправда это, - поморщился мой воспитатель. - Извините, что я вы-
нужден лезть не в свои дела. Не любите вы ее, и семья вам не нужна.
- Я лучше знаю - кого я люблю, а кого нет! - воскликнул я запальчиво.
Короче говоря, мы с вагоновожатым поссорились. Я ушел к себе и долго
ходил из конца в конец комнаты, мысленно доругиваясь с Николаем Иванови-
чем. Вот ведь оказывается что! Я не люблю Ирину! Мне не нужен Егорка!
Ненавижу, когда лезут в душу с эталонами своих чувств. Любовей на свете
столько же, сколько людей. Это чувство неповторимо. Лишь закоренелые
догматики могут судить о чувствах другого человека - истинны они или
нет. И всегда при этом ошибаться! Ошибаться!
Вскоре пришла Аля. Почему-то у нее был веселый вид. Сделав книксен,
она провозгласила:
- Папенька имеет честь пригласить вас на экскурсию в воскресенье.
- Какую экскурсию? - недовольно вымолвил я.
- Он проводит экскурсию со своими подопечными по историческим местам
революционного Петербурга.
- Опять будет воспитывать... - капризно проворчал я.
- Нет-нет, это очень интересно, Евгений Викторович!
- Ну, если ты так считаешь... - сдался я.
С некоторых пор у нас с Алей установились отношения, когда я звал ее
на "ты", она же меня - на "вы" и по имени-отчеству. Мне казалось это ес-
тественным, учитывая разницу в возрасте, кроме того, создавало оттенок
отцовского чувства, при котором амуры невозможны.
В воскресенье Аля зашла за мною в семь утра, когда я допивал чай,
кляня столь ранний час начала экскурсии, о чем я был предупрежден нака-
нуне. Внешний вид Али меня удивил: на ней были старомодные ботики на
каблуке, длинная суконная юбка и черный бархатный жакет, слишком корот-
кий, чтобы можно было принять его за полупальто. На голове -маленькая
черная шляпка с вуалью. Короче говоря, Аля была одета в стиле "ретро",
как теперь принято выражаться. На сей раз ее книксен в прихожей выглядел
вполне в стиле.
- Вас уже дожидаются, Евгений Викторович.
Я накинул куртку, сунул ноги в кроссовки, надвинул на лоб вязаную ша-
почку и поспешил за Алей.
Выйдя из подъезда, я был ослеплен электрическим светом, горевшим в
тесном проулке между домами. Проулок напомнил мне узкие улочки старого
Таллинна шириною метра три. Щурясь от света, я последовал за Алей по
чисто выметенному асфальту и вскоре оказался на углу проулка. Там было
темно. Под облетевшим тополем стояла группа людей. Я заметил, что идет
снег - мокрый и редкий. Под ногами хлюпало.
Мы приблизились к группе. Я поздоровался, но Николай Иванович, кив-
нув, приложил к губам палец. Я оглядел его подопечных. Среди них были
оба его сына. Одежда юношей удивила меня не меньше, чем Алина. Все были
в широкополых шляпах, с длинными шарфами, обмотанными поверх воротников
вокруг шеи, в удлиненных плащах и пальто. Один из подростков был в очках
с синими стеклами.
Подростки стояли молча, засунув руки в карманы. Аля о чем-то пошепта-
лась с отцом. Николай Иванович - он тоже был в пальто и в шапке - достал
из внутреннего кармана листки и роздал их подросткам.
- Евгений Викторович, это ваш провожатый, - он указал на парня в си-
них очках.
Вслед за тем вся группа мгновенно рассыпалась: сыновья Николая Ивано-
вича провалились в освещенный проулок, двое других, резко повернувшись,
пошли налево; Николай Иванович с Алей пересекли улицу и скрылись в под-
воротне напротив; еще трое последовали за ними, но в подворотню не вош-
ли, а исчезли в парадном по соседству; один побежал вдоль торца нашего
дома и юркнул за угол, а мой провожатый, не говоря ни слова, зашагал по
улице направо. Я поторопился за ним.
Мы молча прошли по темным улицам до Большого проспекта Петроградской
стороны. Снег стал густым, на асфальте образовалась снежная студенистая
каша, в которой выпечатывались следы моего провожатого. Он свернул к
Тучкову мосту, но через несколько шагов скрылся в подъезде дома. Я по-
вернул следом.
Мы оказались на освещенной лестничной площадке между вторым и третьим
этажами, отгороженные от квартир сеткой встроенного в старый дом лифта.
Здесь молодой человек остановился и взглянул на меня сквозь синие стекла
в тонкой металлической оправе.
- Меня зовут Петр. Фамилия - Братушкин, - таинственно произнес он.
- Евгений Викторович, - шепотом представился я.
Внизу на лестнице пронзительно закричала кошка. Мы оба вздрогнули.
Мой провожатый снял очки, и я наконец разглядел его лицо. На вид Петру
было лет пятнадцать; пушок едва пробивался над пухлой губой; глаза с
длинными белесыми ресницами смотрели на меня серьезно; из-под шляпы вы-
бивались буйные русые космы.
Петр развернул листок, полученный от Николая Ивановича. Он был покрыт
цифрами. Подросток достал карандаш и, сосредоточенно шевеля губами, при-
нялся рисовать над цифрами буквы.
- Что это? - шепнул я, глазами указывая на листок.
- Шифр "гранит", - шепнул он. - Применялся народовольцами при секрет-
ной переписке.
Постепенно, буква за буквой, на листке возникал следующий текст: "В
девять утра надлежит собраться на углу Литейного и Фурштадтской, вход со
двора. Условный знак в окне второго этажа слева: два кирпича, составлен-
ные в виде буквы ,,Т". В первой подворотне слева на Бассейной, считая от
Литейного, надлежит оставить условный знак -обведенную кружком цифру
,,7". Помнить о конспирации. Дворник".
Петр чиркнул спичкой и поджег листок. Мы с ним выглядели столь подоз-
рительно на этой незнакомой площадке, что мне стало не по себе. Листок
догорел на каменном полу. Петр тщательно растер пепел подошвой. Наверху
хлопнула дверь. Петр быстро нацепил очки и побежал вниз по лестнице. Я
потрусил за ним, стараясь двигаться бесшумно.
Мы выскользнули на проспект и молча пошли рядом. Утренний мрак стал
рассеиваться. Люди шли по проспекту, меся ботинками грязную снежную ка-
шу. Внезапно взгляд мой упал на водосточную трубу, облепленную прямоу-
гольничками объявлений. Проходя мимо, я автоматически, не задумываясь,
скользнул взглядом по ним: "2 на 3... по договоренности... две студентки
снимут..." Как вдруг меня обожгло. Я увидел мокрое, с размытыми буквами
объявление, на котором детской рукою было начертано: "Папа, не бойся.
Приходи. Не бойся. Егор". Я сразу понял, что это писал мой сын, по-
чувствовал это нутром. Он зовет меня! Он ищет!.. Я остановился и осто-
рожно отклеил объявление от водосточной трубы. Оно было приклеено плас-
тилином. Я расправил его и сунул во внутренний карман куртки. Оглядев-
шись, я увидел, что Петра и след простыл. Егоркино объявление на груди
