ливость и недоумение. Последнее явно относилось к соавтору. - Добро по-
жаловать, Федор Михайлович! - милорд подошел к незнакомцу, и они обменя-
лись рукопожатием.
Автор застыл на месте, пораженный, точно молнией, мгновенной догад-
кой. Он понял - с кем поднимался в лифте, и окаменел, готовый прова-
литься сквозь вишневый ковер.
- Проходите, прошу вас... - милорд указал писателю на двери зала.
Федор Михайлович направился туда, а милорд, взглянув на сочинителя,
оставил на лице лишь недоумение, сопровождавшееся красноречивым жестом
ладоней.
- Сударь, а вы как здесь? - тихо и не слишком любезно обратился он к
соавтору.
Сочинитель не мог вымолвить ни слова, язык присох к небу. Мистер
Стерн укоризненно покачал головой и обратился к молодой жрице:
- Сашенька, а вы куда же смотрели, голубушка?
- Простите, сэр Йорик, но они вместе приехали...
- Вместе? - недоумение милорда перешло в изумление. - Ну, тогда что
ж...
- Милорд... - автор попытался собрать последние остатки гордости, но
вышло обиженно. - Если я... так сказать... недостоин вашего общества...
простите...
- Родной мой, - с отеческой нежностью обратился к нему Учитель. - Мы
как раз сегодня решаем этот вопрос. Кто достоин, а кто недостоин. Но вы
пришли слишком рано. Разве у вас готова рукопись?
- Нет, - покачал головой автор.
- Вот видите... Что же с вами делать?
- Посадим на приставных, - предложила вдруг Сашенька. - Места за
креслами.
- Ну... - мистер Стерн развел руками. - Сашенька, у нас уже кворум.
Через пять минут начнем вызов соискателей. Приготовьтесь к большой и не
слишком приятной работе.
- Я готова, сэр Йорик, - кивнула она.
Сашенька нырнула в какой-то закуточек и вытащила оттуда кухонную об-
лезлую табуретку о трех ножках, одна из которых подозрительно болталась.
Она вручила табуретку сочинителю и повела его в зал.
Мистер Стерн вошел за ними следом.
Автор с молодой жрицей тотчас свернули влево, а милорд направился
прямо по наклонной ковровой дорожке, спускавшейся вниз между мягкими
креслами, расположенными амфитеатром. Кресел было штук сорок, в некото-
рых из них сидели зрители.
Жрица указала, куда поставить табуретку. Автор устроился рядом с
крайним пустым креслом в последнем ряду амфитеатра, в боковом проходе,
тоже спускавшемся наклонно. Сидеть на сломанной табуретке следовало с
большой осторожностью, но автор понял, что перейти на соседнее пустующее
кресло - нельзя. Кстати, весь последний ряд амфитеатра был свободен.
Впрочем, отсюда все было хорошо видно - и фигуры в креслах, и сцена, и
даже часть холла с дверцами лифта.
Сцена представляла собою полукруглую площадку, нечто вроде алтаря, на
котором находилась огромная серебряная чаша, похожая на вместилище олим-
пийского огня. И огонь пылал в ней тремя языками холодного синеватого
пламени. Рядом с чашей стояла вторая жрица: Любаша Демилле. На ней была
такая же туника и такие же сандалии, только атласная лента, перетягивав-
шая лоб, была алого цвета. В руках Любаша держала большие каминные щип-
цы.
Правее, в глубине алтаря, у самой стены, выложенной силикатным кирпи-
чом "в шашечку", как весь кооперативный дом, располагалось нечто вроде
низкого неказистого пьедестала высотою не более метра, сделанного из же-
леза и выкрашенного в унылый шаровой цвет. На пьедестал вела деревянная
приставная лесенка. С другого боку из пьедестала торчала железная руко-
ять, рядом с которой тоже дежурила жрица с белой повязкой на лбу. Эта
была Ирина Михайловна Нестерова.
В первом ряду амфитеатра, разделенного центральным проходом, в глубо-
ких мягких креслах, обтянутых золотистым бархатом, сидели: справа -глу-
бокий старик с крупными чертами лица и седыми волнистыми волосами. Он
был одет в греческий хитон, из которого по локоть высовывались жилистые
загорелые руки, державшие посох. Судя по всему, старик был незряч,
взгляд его упирался в стену чуть выше пьедестала.
Слева, через проход, полулежала в бархатном кресле маленькая легкая
фигурка человека во фраке, будто выточенная из черного дерева. Кудрявые
волосы и бакенбарды, острый профиль и живой насмешливый взгляд не остав-
ляли сомнений касательно его личности.
Во втором ряду за ним, разделенные промежутками пустых кресел, воссе-
дали автор "Вия" в свободной блузе, старик с буйной разлапистой бородою
и в косоворотке, вполне совпадающий со своим хрестоматийным изображени-
ем, и известный уже автору Федор Михайлович.
Еще выше, в третьем ряду, было занято всего одно место. Там сидел че-
ловек с длинным лицом и бесцветными глазами, похожий на старого волка.
Автор не сразу узнал в нем любимого своего поэта.
Человек из четвертого ряда, сидевший в крайнем кресле у бокового про-
хода, не отличался здоровым видом. С жалостью и восторгом смотрел сочи-
нитель на своего вдохновителя, на его прямые непокорные волосы, падавшие
на лоб, на заостренный подбородок и тонкие губы. Он был моложе других,
но именно его формулу использовал синклит бессмертных для испытания со-
искателей.
В правом крыле амфитеатра, за слепым старцем в хитоне, сидели четверо
в старинных одеждах. Один из них был с орлиным профилем и лицом, будто
вычеканенным из бронзы. Его лавровый венок, висевший в прихожей, удосто-
верял, что ему удалось спуститься в ад и выйти оттуда живым. Рядом с ним
сидел создатель рыцаря печального образа, а чуть поодаль - автор истории
датского принца. Крайнее место занимал здоровяк с бородкой на пышущем
румянцем лице, так похожий на своих великанов Гаргантюа и Пантагрюэля. В
третьем ряду находился всего один человек с черными, как смоль, буклями,
тщедушный на вид. Сочинитель долго не мог понять -кто это, но потом до-
гадался, что видит перед собою создателя крошки Цахеса.
Самому старому было более двух тысяч лет, самый молодой не насчитывал
и девяноста. Каждый из них создал образы, перед которыми отступила
смерть.
Мистер Стерн исполнял обязанности секретаря собрания. Он восседал за
отдельным маленьким столиком, расположенным сбоку алтаря. Перед милордом
на столике лежали какие-то списки, маленький колокольчик и толстый том,
в котором автор узнал адресный справочник Союза писателей. Заняв свое
место у столика, мистер Стерн повернулся лицом к присутствующим и
объявил:
- Джентльмены! Ввиду того, что наше собрание достигло правомочного
кворума в количестве двенадцати бессмертных, разрешите объявить заседа-
ние святейшего литературного синклита открытым!
Слепой старец кивнул, ударив посохом об пол.
Милорд позвонил в колокольчик на деревянной ручке и сделал знак рукой
в сторону входной двери.
- Сашенька, запускайте!
Сашенька в холле нажала на кнопку рядом с дверцами лифта. Над кнопкой
вспыхнула красная лампочка. Секунду погодя дверцы разъехались и выпусти-
ли в холл литератора Мишусина с пухлой папкой под мышкой.
"Наш пострел везде поспел!" - с неприязнью подумал автор, а Мишусин
уже бодро трусил по ковровой дорожке к алтарю с жертвенным огнем. Вид у
него был слегка встрепанный, но он хорохорился - мол, и не такое видали!
Бессмертные обратили на него взоры; Мишусин раскланивался направо и на-
лево; папку вынул из-под мышки и нес перед собою обеими руками.
- Сдайте рукопись, - предложил из-за столика мистер Стерн.
Мишусин огляделся по сторонам, но Любаша уже царственно протянула к
нему ладонь, на которую мгновенно притихший Мишусин и положил свою пап-
ку. Жрица покачала рукою в воздухе, как бы взвешивая труд Мишусина, и
неторопливо направилась к жертвенной чаше, держа в другой руке железные
щипцы. Мишусин, затаив дыхание, следил за нею.
- Пройдите на эшафот, - предложил милорд, показывая рукою по направ-
лению к пьедесталу.
При слове "эшафот" лицо Мишусина передернулось и приняло плаксивое
выражение. Однако он не осмелился перечить и, осторожно ступая, прибли-
зился к деревянной лесенке. Ирина взяла его за руку и возвела на желез-
ный пьедестал, сама же заняла место у рукояти. Любаша тем временем раз-
вязала тесемки папки, прислонив щипцы к чаше, и прочла название:
- "Седьмой блюминг". Роман... Папку оставить? Может, пригодится?
Мистер Стерн кивнул. Любаша распахнула над огнем папку, и листы руко-
писи скользнули к язычкам пламени, на лету загораясь и покрывая днище
чаши горящими лоскутами. Любаша деловито взялась за щипцы и перемешала
горящие листы. Огонь занялся так ярко и споро, будто роман был пропитан
бензином. Мишусин же, стоя на пьедестале, бормотал:
- Рад возможности... так сказать... лицом к лицу...
Через секунду все было кончено. Роман Мишусина сгорел без пепла, ос-
тавив лишь облачко серого дыма, которое взлетело к потолку и там исчезло
в вентиляционной решетке... Бледный, как рукопись, Мишусин стоял ни жив
ни мертв на фоне кирпичной кладки.
- В Лету! - объявил мистер Стерн, оглядев классиков.
Слепой старейшина с силою ударил об пол суковатым посохом, и Ирина
Михайловна двумя руками нажала на железную рукоять.
С лязгом упала под ногами Мишусина крашеная крышка люка, и он прова-
лился вниз, исчез, как облачко дыма в вентиляции, проследовав, правда, в
противоположном направлении. Несколько секунд был слышен характерный
грохот, сопровождающий падение груды хлама в мусоропровод, -удаляющийся
лязг, шум, шуршание на фоне долгого, как паровозный гудок, вопля нес-
частного. Все завершилось глухим страшным ударом где-то далеко внизу,
после которого наступила мертвая тишина.
Мистер Стерн опять позвонил в колокольчик.
На этот раз из лифта выпорхнул молодящийся поэт, бывший когда-то лю-
бимцем публики, с растрепанной пачкой стихов в руках. Скользнув по нак-
лонной дорожке к алтарю, он поцеловал Любаше ручку и легко взбежал на
пьедестал, как на место, казавшееся ему привычным. Раскланявшись, он
сделал жест рукою, но лишь только начал читать стихи, как его рукописи
под стук посоха старца обратились в пепел и поэт последовал туда же, ку-
да и Мишусин. Несколько секунд из открытого люка доносились его строчки,
нараспев произносимые на лету, а потом крышка заняла прежнее положение.
А по ковру уже солидно двигался главный редактор толстого журнала с
густыми бровями на розовом лице, которое можно было бы назвать красивым,
если бы не маска самодовольной значительности, которая к нему приросла.
Автор узнал его - именно он когда-то поставил на его рукописи резолюцию
"для стенгазеты". Теперь автор не без удовлетворения смотрел на его
казнь. Редактор с достоинством протянул Любаше тоненькую папку и, повер-
нувшись к бессмертным, оглядел каждого.
- О вас мы печатали... И о вас... Серьезные исследования. Юбилейные
даты... - под эти слова он начал восхождение на крышку мусоропровода.
Любаша откинула в сторону ненужную папку, объявила название: "Невыду-
манные рассказы" - и швырнула их в огонь. Рассказы горели с копотью и
неприятным запахом, похожим на тот, что бывает, когда горит резина. Об-
виняемый встретил приговор с удивлением, пытаясь апеллировать к суду, но
милорд прервал его: Выдумывать надо, милейший!
И главный редактор рыбкой скользнул вниз, задев бровями край люка.
Следующей возникла странная измятая фигура прозаика, который излишне
долго задержался в холле - кажется, приставал к жрице. Но, отшитый Са-
шенькой, все же оказался на эшафоте, где стоял нетвердо, норовя упасть.
Отличительной особенностью его рукописей были орфографические ошибки в
названиях повестей и запах коньяка, распространившийся в зале, когда они
горели. Он что-то бормотал, кому-то угрожал и довольно-таки накалил ат-
мосферу; когда же проваливался, успел выставить локти и застрял в люке,
так что Ирине пришлось огреть его каминными щипцами, одолженными у Любы,
после чего прозаик канул в небытие.
Милорд вновь потряс колокольчиком. Сочинитель взглянул в сторону лиф-
