стояла у парапета, сцепив пальцы, и смотрела в мою сторону.
На конспиративную явку я прибыл раньше других заговорщиков. Дом на
углу Широкой и Малого тоже находился на капитальном ремонте, в той имен-
но стадии, когда успели сломать, но строить еще не начинали. Здесь окна,
выходящие на улицу, были закрыты ржавыми железными листами, двери парад-
ных заколочены досками, а единственная подворотня загорожена сломанными
чугунными воротами, снятыми с петель и скрученными посредством толстой
проволоки. Я обогнул дом и зашел в следующую подворотню, откуда мне уда-
лось проникнуть во внутренний двор ремонтируемого дома. Он являл собою
еше более печальное зрелище, чем дом на углу Фурштадтской. Огромные кучи
строительного мусора громоздились тут и там; часть дома была вынута из-
нутри вместе с перекрытиями, остались лишь наружные стены; другая часть
сохранила перекрытия, но лишилась наружной стены, так что во двор выхо-
дили пустые ниши комнат с разномастными обоями. На четвертом этаже, у
самого края пропасти, стоял шкаф с зеркальной дверцей, которая медленно
поворачивалась на ветру с едва слышным скрипом. Зеркало было разбито.
Я уселся в углу двора на железный остов скамейки. Вскоре во двор заш-
ли двое подростков из команды Николая Ивановича. Не обратив на меня ни
малейшего внимания, они исчезли в зияющем провале парадного и через нес-
колько секунд вынырнули на втором этаже в комнате с голубыми обоями.
Один из них установил у края пропасти два кирпича в виде буквы "Т", пос-
ле чего подростки укрылись в доме.
Прошел еше один, затем появился мой напарник в синих очках, скользнул
по мне взглядом.
- Петр! - окликнул я его.
Он сделал вид, что не слышит, и тоже исчез в доме. Наконец, во дворе
появился Николай Иванович с дочерью.
Я поднялся со скамейки и направился к ним. Они остановились.
- Я пораньше приехал. На такси, - объяснил я, чувствуя какую-то непо-
нятную вину.
- Почему вы не метнули заряд? - строго спросила Аля.
- Аленька... - опешил я.
- Погоди. Это нам тоже пригодится, - сказал дочери Николай Иванович,
направляясъ к парадному.
- Вы что... серьезно? - упавшим голосом произнес я вслед, но делать
нечего - приходилось доигрывать нелепую постановку до конца.
Внутри дома было омерзительно. Как видно, пьяницы Петроградской сто-
роны использовали пустующую коробку дома для своих нужд. Приходилось то
и дело переступать через нечистоты, остатки еды, следы рвоты. В воздухе
стоял отвратительный запах мочи.
Стараясь не дышать, я поднялся на второй этаж. Заговорщики собрались
в одной из внутренних комнат, где тоже хватало грязи и вони. Они стояли
в кружке, центром которого был Николай Иванович. Я подошел и встал сза-
ди.
- Акция не удалась, - сказал Николай Иванович. - Произошло это по ви-
не вашего товарища. После бомбы Рысакова, как вы знаете, должен был пос-
ледовать еще один взрыв. Но его не было.
Молодые люди обернулись ко мне без тени улыбки или снисходительности.
Я почувствовал себя весьма неуютно. Дурацкая история! Неужели я должен
оправдываться перед этими юнцами в том, что не швырнул мячик на мосто-
вую?! Полная чушь.
- Вы нарушили уговор и поставили под удар организацию, - жестко про-
изнес Петр, глядя на меня сквозь синие стекла.
- Я не уговаривался, позвольте! - воскликнул я.
- Вы взяли заряд. Мы на вас рассчитывали, - сказал младший сын Нико-
лая Ивановича Леша.
- Ну, виноват... Мне не нужно было, - пробормотал я.
Николай Иванович еле заметно улыбался.
- Что решит Исполнительный комитет? - спросил он.
Подростки потупились, размышляя. Слово взял старший из сыновей Нико-
лая Ивановича.
- Это нельзя расценивать как предательство.
- Это малодушие, - сказал Петр.
- Мы не можем судить за трусость. Пусть он сам себя судит. Честь ре-
волюционера требует, чтобы он сам покарал себя смертью, - заключил брат
Али.
Я похолодел. Мне предлагали самоубийство.
- Он должен искупить вину жизнью, правильно, Николай Иванович? - раз-
дался голос сбоку.
Я повернул голову. Рядом стоял тщедушный паренек с унылым взглядом и
с прыщавым лицом.
- Я не член Исполнительного комитета. Решать должны вы, - ответил Ни-
колай Иванович.
Наступила тишина. Подростки мялись. Тогда Петр взял на себя функции
судьи, опрашивающего присяжных. Он называл каждого по имени, и в ответ я
слышал:
- Смерть.
- Смерть.
- Смерть...
Я был приговорен к самоубийству единогласно. Юноши побледнели, дышали
порывисто. В холодном смрадном воздухе вспыхивали облачка пара у губ. Да
и мне, признаться, было не по себе. Молчание прервал Николай Иванович.
- Занятие окончено. В следующий раз мы разберем акцию первого марта и
процесс Желябова и Перовской. Спасибо, можете быть свободны.
Юноши разошлись, не глядя друг на друга. Поколебавшись, ушла и Аля.
Мы остались вдвоем с Николаем Ивановичем в пустом загаженном помещении,
которое когда-то было человеческим жильем. Здесь, в этих стенах, любили
друг друга, рождались и умирали, теперь же все покрыто дерьмом...
- Ну, как вам понравилось?.. - усмехнулся Николай Иванович.
И тут я взорвался. Я кричал, что это бесчеловечно, что он калечит
юные души, что нельзя приговаривать к смерти за малодушие...
- Завтра вы предъявите свой реестр несправедливостей и снова зальете
все кровью! Надоела кровь! Сколько можно крови?! - кричал я.
Николай Иванович слушал меня угрюмо, но спокойно.
- История - жестокая вещь, - сказал он только и, повернувшись, пошел
к лестнице, переступая через кучи дерьма.
Глава 45
ТЕАТР ДЕДУШКИ ЙОРИКА
Выходя из лифта на своем этаже, Ирина столкнулась со стариком-сосе-
дом, что поселился напротив. Он был в черном демисезонном пальто и ко-
телке, с зонтом-тростью, висевшем на сгибе левой руки. Ирина поздорова-
лась.
- Здравствуйте, Ирина Михайловна, - ответил старик.
Он впервые назвал ее по имени. Это заставило Ирину остановиться.
- Вы знаете, как меня зовут? Откуда? - спросила она.
- Я про вас многое знаю, Ирина Михайловна, - спокойно проговорил ста-
рик.
Ей не понравилось это. Она не знала, что ответить. А старик вошел в
кабину лифта и уже оттуда, повернувшись к Ирине лицом и нажимая кнопку
первого этажа, сказал с улыбкой:
- Зашли бы как-нибудь в гости по-соседски...
Створки скрыли его, как занавес актера, и лифт провалился вниз.
Это еще больше озадачило Ирину. Она пришла домой, поцеловала кинувше-
гося ей навстречу Егора, принялась выгружать из сумки продукты.
- Егор, ты не знаешь, как зовут соседа напротив? - спросила она.
- Не, - мотнул головой Егор, заглядывая в сумки.
- А кто он? Пенсионер?
- Он с котом живет, - ответил Егорка.
- С котом? Как писатель?
- Это тот же самый кот. Филарет.
- Филарет? - удивилась Ирина.
Любопытство, смешанное с беспокойством, разбирало ее. Какой странный
старик! А вдруг он знает что-нибудь о Жене? "Зашли бы в гости...". Инте-
ресно, как? Он же не пригласил, не сказал - когда... Весь вечер она про-
маялась, поминутно прислушиваясь к звуку лифта - не едет ли сосед? Вре-
менами подбегала к глазку и, кляня себя в душе, подглядывала за соседс-
кой дверью. Старик не появлялся.
Явился он только в полночь - и не один. Вместе с ним в квартиру вошел
человек в накидке до полу и с длинными гладкими волосами, подвитыми сни-
зу. Ей показалось, что они переговаривались не по-русски.
Весь следующий день она обдумывала предлог, чтобы пойти к соседу, и
нашла!
Вечером она сварила куриный бульон, покормила Егорку вареной курицей
с пюре, после чего завернула куриные косточки в полиэтиленовый пакет и,
сказав Егорке, что сейчас вернется, храбро вышла за дверь. Она нарочно
не оделась для визита, была по-домашнему, чтобы показать, что она на ми-
нуточку.
Сосед открыл дверь и взглянул на нее проницательно, с понимающей
улыбкой.
- Добрый вечер, простите... - сказала она. - У меня тут куриные пот-
рошки, косточки. Для вашего кота. Жалко выбрасывать...
- Весьма любезно с вашей стороны. Проходите, Ирина Михайловна, -ста-
рик посторонился.
Она несмело вошла, держа на весу мешочек.
- Заходите в комнату, пожалуйста.
- Простите, - сказала она, краснея. - Я не знаю, как вас зовут.
- Можете называть меня Лаврентий Родионович, -ответил он.
- Очень приятно, - Ирина, не зная, что делать, переложила мешочек из
правой руки в левую и протянула старику ладошку.
Он поцеловал ее в кончики пальцев.
Она зашла в комнату, посреди которой стоял круглый дубовый стол, а
стены были уставлены книгами. В кресле на боку, вытянув лапы, лежал
большой рыжий кот с белым брюшком. Он открыл один глаз и взглянул на
Ирину с ленивым любопытством.
- Присаживайтесь, - старик указал на стул.
Она села боком к столу, а Лаврентий Родионович занял место в рабочем
вращающемся кресле у письменного стола, развернувшись к ней. Стол был
завален бумагами и книгами с закладками. На старике был черный синтети-
ческий спортивный костюм на "молниях". Ирине показалось, что она уже ви-
дела где-то этот костюм. Точно! Сосед-писатель выбегал в нем к мусороп-
роводу опорожнять ведро.
Лаврентий Родионович молчал, разглядывая Ирину внимательно, но без
назойливости.
- Вы говорили, что знаете меня, - начала она, собравшись с духом,
когда пауза затянулась до опасного предела.
- Нет, вас я не знаю, но о вас наслышан.
- От кого же? - удивилась она.
- От одного моего ученика. Он рассказывал мне о вас долго и подробно,
- отвечал старик, наблюдая за ее лицом.
- А он откуда знает? Мы с ним учились? - спросила она первое, что
пришло в голову.
- Вряд ли... Боюсь даже, что он все это сочинил.
- Вот как? - Ирина нервно рассмеялась. - Что же он вам говорил?
- Он говорил, что вы разошлись с мужем. Точнее - разлетелись...
- Ну... - она утвердительно кивнула.
- ...Что вы решили отделаться от него, а потому солгали милиции. Ска-
зали, что он с вами не живет, а потом передали чемодан через золовку...
Ирина сидела, не шелохнувшись, будто парализованная его словами, а
Лаврентий Родионович продолжал рассказывать, глядя на нее с какой-то не-
понятной улыбкой не то сочувствия, не то укоризны. Шаг за шагом он опи-
сывал ее поступки и слова, в том числе и такие, о каких не мог знать
никто, кроме нее... И сожженные на свече письма, и разорванная фотогра-
фия, клочки которой она засунула между томами Тургенева, и телефонный
звонок на службу мужа, и дачное объяснение с Григорием Степановичем... -
все до мельчайшей, интимнейшей детали знал этот старик с негромким голо-
сом и мягкими обходительными манерами.
Ирине стало жутко. Она почувствовала, что с нее часть за частью сни-
мают одежды, и она остается обнаженной под внимательным взглядом Лаврен-
тия Родионовича. Чувство это было невыносимо, но она не могла остановить
старика, лишь смотрела на него с мольбою, ощущая, как пылает ее лицо и
трепещет жилка на виске.
Только когда он подошел к тому вечеру с несостоявшимися поминками и
начал рассказывать, как она со свечою в руках подошла к окну, Ирина,
будто защищаясь, загородилась руками.
- Нет... не надо, - прошептала она.
- Этого не было? - спросил старик с удивлением. - Впрочем, я же гово-
рил, что мой ученик - изрядный сочинитель.
- Он не может этого знать! Он же не Господь Бог! - воскликнула она.
- О нет, уверяю вас! - улыбнулся Лаврентий Родионович.
- Но кто же?
- Человек, который вас хорошо знает.
- Меня никто так не знает!
- Вот здесь вы ошибаетесь. Все наши поступки и даже мысли рано или
поздно становятся известны, - сказал старик.
- Но не до такой же степени!
- Более, чем до такой... Но почему вы волнуетесь? Кажется, вы не со-
вершили ничего дурного?
- Неприятно, знаете... - поежилась Ирина. - Как голая. Вы про меня
