тинку Окуджавы и пел с ним в унисон, размазывая по щекам пьяные слезы:
"Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь? Чего не потеряешь, того,
брат, не найдешь..."
С того дня и вошел Евгений Викторович в штопор, так плачевно завер-
шившийся апрельской ночью на улице Кооперации.
Но не только профессиональная нереализованность была причиной того
бедственного состояния, в котором находился наш герой. Эту сторону дела
он как раз видел, сознавал - мучился, злился, ругая больше себя, чем
обстоятельства, - за слабость характера, разбросанность, лень. Но более
глубокой причиной был крах в его душе общественной идеи, о котором он
лишь догадывался. Каждый человек - осознанно или неосознанно - воспиты-
вает в себе определенную общественную идею, то самое устройство окружаю-
щей жизни, систему, о которых мы говорили. И судьба гражданина во многом
зависит от соответствия внутреннего и внешнего укладов, а точнее даже -
от развития собственной общественной идеи в окружающей действительности.
Такова уж, вероятно, черта русского человека: он очень ревностно от-
носится к общественному развитию, к его тенденциям, постоянно прикидыва-
ет - куда мы идем? правильно ли? Любой разговор за столом непременно
сводится к экономике и политике... и горе гражданину, если его идеалы не
находят подтверждения в реальности! С реальностью-то не поспоришь! Отсю-
да и уклонение от практической деятельности, и неверие в то, что можно
что-то изменить, и разгул, и пьянство...
Идея, сформировавшая Евгения Викторовича Демилле, не отличалась осо-
бой оригинальностью. На первый взгляд, она была даже банальна, ибо ее
наименование мы слышим чуть ли не каждый день по радио и телевидению,
читаем в газетах. Это была идея социалистического интернационализма,
всеобщего братства.
Как ни затерты эти словосочетания, в них есть глубокий смысл. Демил-
ле, при его нелюбви к громким фразам и лозунгам, никогда не признался бы
в том, что движет им именно эта идея, нашел бы какие-нибудь другие сло-
ва, но душа у него болела именно по всемирному братству людей всех рас и
национальностей, при сохранении каждой нацией присущего ей самосознания,
культуры и проч.
Это отразилось уже в постройке спичечного дома, в котором юный архи-
тектор разместил интернациональное семейство, не забыв выделить каждому
отдельную спаленку с флагом, но тут же вмонтировал и русскую церквушку,
как бы давая понять, что дом предполагается все же построить в России, а
православная вера неотделима от русской истории и культуры.
Ничего подобного, конечно, он тогда не думал. Делалось это интуитив-
но.
Корни интереса Евгения Викторовича к интернациональной идее брали
свое начало из французского прошлого семьи. Противоречие между русским
самосознанием и французской фамилией может показаться смехотворным лишь
тому, кто носит фамилию Иванов или Кондратьев, к примеру, - в самом де-
ле! - простое сочетание звуков, сотрясение воздуха, непривычный порядок
букв, с одной стороны, а с другой - язык, воспитание, привычки, литера-
тура... кровь! Ан нет... Ударение на последнем слоге, легкое ...лле!
плюс три процента французской крови оказывали серьезную конкуренцию пат-
риархальной русскости бабок и прабабок, становившихся женами потомков
Эжена Милле по мужской линии.
Все это заставляло детей Виктора Евгеньевича - Женю, Федю и Любу -
как-то определяться внутренне, и каждый сделал это по-своему. Демилле
интуитивно избрал интернационализм, Федор ударился в русофильство, а Лю-
баша обращала в русскую нацию (как раньше - в веру) своих детей разных
национальностей.
При всем том Евгений Викторович считал себя истинным патриотом,
больше, чем Федька!.. тот мало что отказался от своей фамилии, но и стал
неприязненно относиться к любым другим нациям - а Евгений при глубокой
любви к русской культуре, природе, языку не переставал искать связи меж-
ду Россией и другими странами, а когда находил -радовался. Взять хотя бы
Росси. Тем не менее червоточинка фамилии смущала, не позволяла обнару-
жить патриотизм, всегда присутствовала боязнь показаться русопятом.
И все же Демилле сорвался, пошел по пути Федора, когда нарек сына
Егором и дал фамилию Нестеров. Хотел, чтобы сын чувствовал себя уверен-
ней в жизни, но в глубине души угнездилось чувство вины перед всеми Де-
милле, начиная с Эжена и кончая дядьками Кириллом и Мефодием.
Тут важно подчеркнуть, что идея была именно социалистической, то есть
включала в себя принципы и идеалы, утверждаемые научным коммунизмом:
распределение по труду, правовое равенство граждан, приоритет обществен-
ных интересов над личными и проч. Демилле был честен и не мог без боли
смотреть на нарушения социалистической законности, коррупцию, воровство
и взяточничество, которые (будем смотреть правде в глаза) еще нередки у
нас, а главное, не выражают тенденции к убыванию. Однако борцом он тоже
не был, предпочитал негодовать и печалиться про себя; в партию не всту-
пил, считая, что многие карьеристы лезут туда исключительно из корысти,
и не желая быть с ними в одной компании. Кроме того, проявлял щепе-
тильность: не звали, а напрашиваться не привык. В результате Демилле
несколько отошел от жизни, а так как желанной справедливости никак не
наступало, более того, моральный климат за последние десять лет резко
изменился к худшему, то Демилле и вовсе с головою ушел в приключения,
стараясь не замечать ничего вокруг. Остались дом, Егор, непрерывное вы-
яснение отношений с женою, выпивки с приятелями, свидания с возлюбленны-
ми (партнершами, любовницами) и необременительное исполнение служебных
обязанностей. А что происходит вокруг, куда катимся - это его будто не
интересовало. "Что я могу сделать?" - говорил он себе.
И все же время от времени острая тоска по потерянным идеалам снедала
Демилле. Личных целей он не с тавил себе уже давно, не считая достижения
мелких удовольствий, общественная же цель все больше представлялась не-
достижимой в принципе, из-за подлого устройства человеческой природы.
Так он и жил последние годы - без целей и идеалов - маленький архи-
тектор Демилле, пока не попал в грозный и таинственный переплет мировой
стихии.
Глава 14
ТЕОРЕТИКИ
Первым временным пристанищем Демилле после потери родного дома стал
детский сад, куда ходил Егорка. Судьба точно хотела заставить Евгения
Викторовича начать сначала: с детства, с младенческой чистоты и ясности.
Но ясности и чистоты не дала.
Как мы помним, Евгений Викторович попал сюда в состоянии, близком к
помешательству. В отличие от нас с вами, милорд, он и не подозревал, что
случилось в ночь с пятницы на субботу, а увидел лишь неприглядный ре-
зультат. В голову втемяшилось слово "эвакуация", смутно рисовался
экстренный снос дома, производимый неимоверным количеством солдат. Это
все фантазии Каретникова!.. Как архитектор, Демилле понимал, что снести
девятиэтажное здание за те восемнадцать часов, в течение которых он от-
сутствовал, будучи сначала на службе, а затем на рандеву с девицей, -
невозможно. Если и возможно, то куда делись остатки?.. И следов вокруг
никаких, свидетельствовавших о скоплении людей и механизмов.
Пребывание в детском саду пролило свет на проблему и снабдило Евгения
Викторовича существенно новой информацией.
Но для этого ему пришлось познакомиться еще с одним ночным сторожем.
Им был уже упоминавшийся Костя Неволяев, аспирант кафедры астрофизики.
Костя был человеком добрым, но со странностями. Собственно, я не уве-
рен, можно ли назвать странностями то, что он до тридцати лет не только
не был женат, но и... как бы это сказать? - не знал женщин. Ему это было
как-то не нужно, несмотря на известное внимание женщин к его бороде и
ученым занятиям.
Неволяев и в сторожа сбежал отчасти благодаря женщинам. Жил он в ас-
пирантском общежитии Академии наук неподалеку от улицы Кооперации, в
комнате на троих, причем два его товарища (один из Ташкента, а другой -
из Баку) отнюдь не разделяли целомудрия Константина, и в небольшой ком-
натке довольно-таки часто появлялисъ прелестные девушки из Гостиного
двора или аэрофлотских касс, молодые бухгалтерши и студентки, которые
засиживались допоздна, а иной раз и оставались на ночь, несмотря на бди-
тельность комендантши тети Вари, а вернее сказать, благодаря ее мягкости
и любви к урюку, поставляемому регулярно из Баку либо же Ташкента.
Потому Костя и подался в ночные сторожа, однако это не единственная
причина. Существенную роль играл и приработок к стипендии, и возможность
в полном одиночестве заняться теоретическими выкладками в непогоду, а в
ясные ночи вести наблюдения в собственный телескоп с крыши подве-
домственного детсада.
Демилле, не задумываясь, выложил Косте свои беды, ибо был человеком
открытым, обычно не таящим ничего о себе, и тут же узнал наконец страш-
ную правду: дом его прошлой ночью улетел!
- Послушайте, как это - улетел?! Вы шутите! - в сильном волнении
воскликнул Евгений Викторович.
- Да зачем же мне шутить, - ответил Костя, опуская маленький никели-
рованный кипятильник в стакан с водой и намереваясь приготовить чай. - Я
сам видел, честное слово.
- И что же вы сделали?
- Понаблюдал звезды, а потом пошел спать, - сказал Костя.
Он внимательно следил за кипятильником, на спирали которого стали об-
разовываться, крошечные серебряные пузырьки.
Демилле вскочил с дивана и прошелся по небольшому кабинету директора,
служившему ночным обиталищем Кости.
- Но... неужели это вас не заинтересовало? Хотя бы как ученого?
- Заинтересовало, конечно, - протянул Костя. - Евгений Викторович,
если бы вы знали, сколько загадочного в природе! Я не могу распыляться.
Мой объект исследования - черные дыры. Это почище летающих домов, ей-Бо-
гу!
- Но там же были люди! Люди! - вскричал Демилле.
- А что им сделается? Никаких разрушений я не заметил, -оправдывался
Костя. - Они уже где-то приземлились, не волнуйтесь.
- Откуда вы знаете?
- Приходила одна мамаша. Забрала вещички сына и оставила заявление.
- Какое заявление? - похолодев, проговорил Демилле, ибо предчувствие,
сходное с тем, что осенило его на мосту прошлой ночью, снова кольнуло в
сердце.
- Да там оно, в шкафчике, - махнул рукой Костя.
Демилле, сорвавшись, бросился в раздевалку; он натыкался на какие-то
стульчики, игрушки - темнота была кромешная - ощупью искал выключател
ь... внезапно вспыхнул свет. Это Костя, последовавший за ним, включил
освещение.
Евгений Викторович кинул взгляд на ровный ряд шкафчиков и шагнул к
тому, на котором белела бумажка с именем и фамилией его сына.
- А как вы догада... - начал Костя, но Демилле уже выхватил из шкаф-
чика листок заявления и впился в него глазами. По тому, как побледнел
Демилле, Костя понял, что произошло что-то важное.
- Это мой сын... - прошептал Евгений Викторович, снова и снова вгля-
дываясь в стандартные фразы заявления: "в связи с тем, что..." и "прошу
отчислить".
Причина была указана такая: перемена местожительства.
- А Егорка? Мальчик был с нею? - вдруг спросил Демилле, волнуясь.
- Не знаю. Мальчика не видел, - замялся Неволяев. - Да вы не волнуй-
тесь, он, должно быть, во дворе оставался.
Демилле положил листочек на место и медленно побрел обратно. Костя
шел за ним, гасил свет в комнатах. За Евгением Викторовичем возникало
черное пространство, темнота будто преследовала его. Но он ничего не за-
мечал.
Он понимал одно: Ирина и Егорка живы и здоровы, но по-прежнему недос-
тижимы для него. Это заявление, так же как отказ милиции сообщить о
судьбе пропавшего дома, ставило его в безвыходное положение. По сущест-
ву, у него не осталось логических возможностей узнать новый адрес семьи:
власти не сообщили, сына из садика забрали, место работы жены неизвест-
