его онемевшие пальцы вместо рукоятки кинжала наткнулись на кожаный кошель,
который висел на ремне, и коснулись чего-то гладкого и теплого внутри
кошеля.
Конан отдернул руку, когда странное тепло пронзило его пальцы и
оживило нервы. В кошеле лежал странный амулет, который он нашел вчера,
когда они стояли лагерем в Бахари. Прикоснувшись к гладкому камню, он
освободил неизвестные силы.
Черная тварь внезапно шарахнулась от него. Мгновением ранее она была
так близко, что его тело покрылось мурашками от сверхъестественного
холода, который исходил от призрака. Теперь тварь вовсю улепетывала от
него, яростно маша крыльями.
Конан с трудом поднялся на колени, чувствуя слабость, которая
сковывала тело. Сначала призрачный холод прикосновения фантома, затем это
пронзительное тепло, которое прошило насквозь его нагое тело. Он
чувствовал, как его физические силы тают меж этих двух могучих
противоборствующих Сил. Перед глазами у него поплыло, он был на грани
потери сознания. Конан яростно тряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и
осмотрелся.
- Митра! Кром и Митра! Неужели весь мир сошел с ума?
Смертоносная армия летучих ужасов заставила солдат генерала Бакры
бежать с поля боя. Те, кто бежал недостаточно быстро, были перебиты.
Ухмыляющихся солдат армии Манхассем Хана твари не трогали - не обращали на
них внимания, как будто солдаты Яралета и призрачные кошмарные твари были
соратниками, состоящими в каком-то нечистом союзе, заключенном при помощи
черной магии.
Но теперь пришел черед воинов Яралета с воплями бежать с поля боя от
призрачных вампиров. Обе армии разбиты и бежали: неужели мир действительно
сошел с ума, вопрошал Конан закатные небеса.
Что до киммерийца, силы и сознание покинули его окончательно. Он
погрузился в черноту беспамятства.
2. КРОВАВОЕ ПОЛЕ
Солнце, словно багровый уголь, тлело над горизонтом. Оно взирало на
поле боя подобно единственному глазу, что безумно сверкает в уродливом лбу
циклопа. Объятое молчанием смерти, заваленное обломками войны, поле битвы
простиралось мрачное и неподвижное под огненными лучами светила. Тут и там
среди распростершихся недвижных тел красные лужи застывшей крови лежали
тихими озерами, отражающими кровавые небеса.
Темные фигуры украдкой пробирались в высокой траве, обнюхивая и
наваленные грудами трупы и повизгивая. Их горбатые спины и уродливые
собакоподобные морды выдавали в них степных гиен. Для них поле битвы будет
банкетным столом.
Вниз с багровеющего неба, неуклюже взмахивая крыльями, спускались
черные стервятники попировать мертвецами. Угрюмые птицы падали на
истерзанные тела с шелестом темных крыльев. Если не считать этих
пожирателей падали, ничто не двигалось на объятом молчанием, залитом
кровью поле. Оно было неподвижно, как сама смерть. Ни скрип колес
колесницы, ни рев бронзовых труб не нарушали сверхъестественное молчание.
Тишина смерти сменила здесь отгремевший гром битвы.
Подобно наводящим ужас предвестникам Судьбы неровная линия цапель
медленно пролетела низко над горизонтом, направляясь к заросшим тростником
берегам реки Незвая. Ее разлившиеся в половодье воды отсвечивали тусклым
багровым блеском в последних солнечных лучах. За рекой черная громада
обнесенного стеной города Яралет высилась горой цвета эбенового дерева на
фоне сумерек.
Однако единственная крошечная фигура все же двигалась на этом широко
раскинувшемся поле смерти, освещенном тлеющими углями заката. Это был юный
гигант-киммериец с черной гривой волос и горящими голубыми глазами. Черные
крылья межзвездного холода лишь слегка коснулись его; жизнь зашевелилась в
нем и сознание вернулось. Он расхаживал по черному полю, слегка хромая,
так как на бедре у него была ужасная рана, которую он получил в горячке
боя, а заметил и наспех перевязал только когда очнулся и попытался встать.
Внимательно, хоть и нетерпеливо, он продвигался среди мертвых,
залитых кровью. Он был покрыт засохшей кровью с головы до ног, а огромный
меч в его руке был запятнан багровым по самую рукоять. Конан устал до
смерти, а его горло пересохло, как пустыня. Он испытывал боль от двух
десятков ран. Все они были не более чем порезами и царапинами, кроме
огромного разреза на бедре. Мучимый голодом и жаждой, он страстно мечтал о
куске мяса и бурдюке вина.
Хромая среди мертвых тел, перебираясь от покойника к покойнику, он
ворчал, как голодный волк, и сыпал гневными проклятиями. Конан ввязался в
эту туранскую войну как наемник, у которого не было ничего, кроме лошади -
теперь убитой - и огромного меча, который он держал в руке. Теперь
сражение было проиграно, война закончилась, и он остался в полнейшем
одиночестве посреди вражеской земли. Он надеялся по крайней мере
поживиться у павших какими-нибудь ценными предметами, которые им больше не
нужны. Кинжал с украшенной драгоценными камнями рукоятью, золотой браслет,
серебряная нагрудная пластина - несколько таких штучек, и он сможет купить
себе дорогу прочь из владений Манхассем Хана и вернуться в Замору не с
пустыми руками.
Но до него здесь побывали другие: либо воры, прокравшиеся из темного
города, либо солдаты, вернувшиеся на поле битвы, с которого ранее бежали.
Потому что вся добыча была унесена с поля, остались только сломанные мечи,
расколотые копья, помятые шлемы и щиты. Конан осмотрел усыпанную трупами и
мусором равнину, яростно ругаясь. Он лежал в беспамятстве слишком долго;
даже искатели добычи уже покинули поле. Он был волком, который промедлил,
и шакалы украли его добычу. В данном случае это были шакалы в человеческом
облике.
Выпрямившись, он прекратил свои бесплодные поиски с фатализмом
истинного варвара. Пора было обдумать, что делать дальше. Сведя брови к
переносице, задумчиво нахмурившись, Конан неуверенно глянул вдаль, где на
фоне умирающего блеска заката черными грубыми силуэтами высились
квадратные, с плоскими крышами башни Яралета. Не стоит надеяться найти там
прибежище тому, кто сражался под знаменами короля Йилдиза! Однако ни
одного города, вражеского или дружеского, поблизости больше не было. А
Аграпур, столица Йилдиза, лежит в сотнях лиг к югу...
Погруженный в раздумья, он не заметил приближения высокой черной
фигуры, пока его слуха не достигло слабое дрожащее ржание. Конан быстро
обернулся, не нагружая свою раненую ногу, и угрожающе поднял меч. Затем он
расслабился и улыбнулся.
- Кром! Ну ты меня и напугала. Значит, я не единственный, кто выжил?
- ухмыльнулся Конан.
Высокая черная кобыла дрожала и смотрела на обнаженного гиганта
большими испуганными глазами. Это была та самая кобыла, на которой скакал
генерал Бакра, лежащий теперь где-то здесь, на поле, в луже крови.
Кобыла тихонько заржала, благодарная звуку дружелюбного человеческого
голоса. Хотя Конан и не был опытным наездником, он видел, что лошадь в
плохом состоянии. Ее вспотевшие от страха бока вздымались, а длинные ноги
дрожали от крайней усталости. Конан угрюмо подумал, что дьявольские
летучие мыши поразили ужасом и ее сердце тоже. Он заговорил успокаивающе,
и осторожно подходил все ближе, пока не смог протянуть руку и погладить
переступающую с ноги на ногу лошадь. Мягкими движениями он заставил ее
слушаться.
На его далекой северной родине лошади встречались редко. Среди
безденежных варваров киммерийских племен, от которых он происходил,
хороший конь мог быть только у очень богатого вождя или у храброго воина,
который добыл скакуна в бою. Но несмотря на свое незнание тонкостей
обращения с лошадьми, Конан сумел успокоить огромную черную кобылу и
вскочил в седло. Он уселся верхом, разобрал поводья и медленно двинулся по
полю, которое теперь представляло собой область чернильной темноты во
мраке ночи. Конан почувствовал себя лучше. В седельных сумках была
провизия, а верхом на доброй лошади у него было куда больше шансов
пересечь пустую и безжизненную тундру и добраться до границ Заморы.
3. ХИЛДИКО
Низкий мучительный стон достиг его слуха.
Конан дернул поводья, заставив черную кобылу остановиться, и стал
подозрительно всматриваться в непроглядную тьму. Волосы его зашевелились
от суеверного ужаса, вызванного жутким звуком. Затем он пожал плечами и
буркнул проклятие. Это не был ночной призрак или голодный вампир пустошей;
это был всего лишь крик боли. Это означало, что нашелся третий выживший в
страшной битве. Раз он жив, значит, его могли и не ограбить.
Конан соскочил с лошади, обмотал поводья вокруг спиц колеса сломанной
колесницы. Крик донесся слева. Там, на самом краю поля битвы выживший мог
избежать зоркого глаза искателей добычи. У Конана появился шанс добраться
до Заморы с пригоршней драгоценных камней в кошеле.
Киммериец принялся разыскивать того, кто издал стон. Он добрался до
самого края равнины. Конан развел руками невысокие тростники, которые
росли кучками на берегу медленной реки, и уставился на бледную фигуру,
которая слабо шевелилась у самых его ног. Это была девушка.
Она лежала наполовину нагая, ее белое тело было покрыто ссадинами и
порезами. Кровь запеклась в ее длинных черных волосах, как рубиновые бусы.
Ее темные блестящие глаза смотрели невидящим взором, отражая лишь боль.
Девушка стонала в беспамятстве.
Киммериец стоял, глядя вниз на девушку. Он бессознательно отметил
красоту ее гибкого тела, округлость спелой юной груди. Он был озадачен.
Что такая девушка, почти дитя, делала здесь, на поле битвы? Она не была
похожа на крепкую, хмурую, пышнотелую лагерную девку. Ее гибкое изящное
тело предполагало хорошее воспитание, может быть, даже высокое
происхождение. В недоумении Конан покачал головой, разметав по плечам
черную гриву. Девушка у его ног зашевелилась.
- Сердце... Сердце... Таммуза... О хозяин! - тихо воскликнула она. Ее
темноволосая голова моталась из стороны в сторону. Девушка говорила
бессвязно, как в горячке.
Конан пожал плечами, и на миг закрыл глаза. У другого человека это
можно было счесть выражением жалости. Она смертельно ранена, угрюмо
подумал он и поднял меч, чтобы прикончить несчастную девчонку и освободить
от страданий.
Когда лезвие нависло над нею, девушка снова забормотала, как больной
ребенок. Огромный меч остановился в воздухе, и киммериец на мгновение
замер, неподвижный, как бронзовая статуя.
Затем, внезапно решившись, он сунул меч обратно в ножны, наклонился и
легко поднял девушку могучими руками. Она слабо сопротивлялась, ничего не
видя, и стонала в полусознательном протесте.
Неся ее нежно и бережно, он захромал к скрытому тростником берегу
реки и осторожно положил ее на пучок высохшего тростника. Зачерпнув
пригоршнями воду, варвар умыл ее белое лицо и промыл раны так нежно, как
мать обращается с ребенком.
Ее раны оказались несерьезными, всего лишь порезы, если не считать
рассеченного лба. Даже эта рана, хотя она сильно кровоточила, была далеко
не смертельна. Конан заворчал с облегчением и снова умыл ее лицо и лоб
чистой холодной водой. Затем, устроив ее голову у себя на груди, он влил
немного воды в ее полуоткрытые губы. Девушка судорожно вздохнула,
закашлялась и пришла в себя. Она уставилась на него снизу вверх глазами,
похожими на темные звезды, затуманенными удивлением и страхом.
- Кто... что... летучие мыши!
- Их уже нет, девочка, - сказал он грубовато. - Тебе нечего бояться.
Ты пришла сюда из Яралета?
