кусков кораллового рифа и сделали насыпь в середине, подняв
поверхность своего острова почти на пять метров над уровнем прилива.
Таким образом, туземцы, лишенные всяких механизмов, создали себе
безопасный приют. Какое бесстрашие и глубокое вековое знание океана
нужно было иметь, чтобы противопоставить грозной мощи стихии слабые
силы простых человеческих рук!
Атолл Факаофо всегда служит для меня примером могущества человека
и его власти над морем. И я рассказал об этом атолле, чтобы показать,
чего можно добиться самыми простыми средствами. Неужели же мы,
вооруженные всей мощью современной науки и техники, не добьемся
окончательной победы над океаном - власти над его глубинами!
Вот все, что я хотел вам сказать. Позвольте мне остаться с
надеждой, что некоторые из вас унесут хотя бы мечту о покорении глубин
океана. А мечта умного и сильного человека - это уже очень много...
* * *
Мелкий дождь, разгоняемый ветром, порывами налетал на корабль.
Горизонт быстро приближался. Свет мерк, словно в воздух сразу
вытряхнули огромное количество пепла. Наступала ночь.
Корабль плавно покачивался, равномерно вздрагивая от работы
машины. Один из вахтенных задраивал иллюминаторы штурманской рубки.
Ярко вспыхнул топовый огонь. Ганешин медленно расхаживал по мостику.
Головная боль стихала, как бы растворяясь в сыром и холодном океанском
ветре. Эти боли, последствия ранения в Великую Отечественную войну,
повторялись еще и теперь, спустя несколько лет. Ганешин прислонился к
поручням, вглядываясь в тьму. В неясном смешении мрака и судовых огней
выступали белые надстройки корабля.
Стукнула дверь. Настил мостика рассекла широкая полоса света и
исчезла. Вышедший из рубки, очевидно, приглядывался к темноте. Он
нашел Ганешина и обратился к нему:
- Товарищ капитан первого ранга, опять острая зазубрина. Хотите
посмотреть...
- Слушайте, капитан второго ранга, то есть Федор Григорьевич, -
перебил Ганешин, - хватит тебе меня величать, говорил уже не раз!..
- Верно, Леонид Степанович, верно! - рассмеялся Щитов, командир
гидрографического судна. - Все еще живы привычки военного времени...
Офицеры вошли в ярко освещенную рубку, блестевшую полированным
деревом, приборами, зеркальными стеклами окон. Переход от холодной
темноты и безграничности моря к теплому уюту помещения был приятен.
Ощущение усиливалось тихими звуками скрипичной мелодии, доносившейся
из репродуктора в углу рубки. Мичман, стоявший перед большим
циферблатом эхолота, оглянулся на входивших и при виде Ганешина
вытянулся. Ганешин опять усмехнулся: он никак не мог привыкнуть к
почтительному вниманию к себе товарищей по работе. Теперь, в мирной
обстановке, это казалось ему излишним.
- Продолжайте ваше дело, мичман! - Ганешин сбросил дождевик,
зюйдвестку и вынул трубку.
Мичман смутился, тихо ответил:
- Я... я, собственно... просто любовался на него...
- Ага, так вам нравится наш новый эхолот, - одобрительно
посмотрел на юношу Ганешин. - А чем, по-вашему, он лучше хьюзовского,
последней модели?
- Да как же можно сравнивать! - воскликнул мичман. - Во-первых,
диапазон глубин - наш берет любую без всяких угловых смещений;
огромная чувствительность; очень точная автоматическая выборка
поправок, а главное, главное... сухая запись эхографа и тут же на
ленте курсовые отметки...
- Очень хорошо! Я вижу, что вы уже вполне ознакомились с нашим
прибором.
- Товарищ Соколов - энтузиаст глубоководных измерений, - вмешался
Щитов. - Однако зубчик нужно посмотреть, а то лента уйдет.
Ганешин вынул трубку изо рта и шагнул к большому диску, где в
центре горел оранжевый глазок и дрожала тонкая стрелка, окруженная
тройным кольцом делений и цифр. Это был указатель глубин эхолота, а
под ним, в черной прямоугольной рамке, за блестящим стеклом, медленно,
почти незаметно ползла голубоватая лента эхографа - прибора,
вычерчивающего непрерывный профиль дна на пути следования корабля.
Звуковые колебания высокой частоты, излучаемые из днища судна,
летели вниз, в недоступные глубины океана, и, возвращаясь через
сложную систему усилителей, заставляли стрелку колебаться, вычерчивая
профильную линию. Мичман поспешил указать соответствующее место ленты.
Здесь, между толстой чертой дна судна и косыми жирными отметками
пройденного расстояния и изменений курса, шла плавная линия пологого
дна, вдруг прерывавшаяся резким изломом: заостренная подводная вершина
поднималась почти на два километра из четырехкилометровой плоскодонной
впадины океана.
Ганешин удовлетворенно улыбался:
- За рейс четырнадцать "зубчиков" уже нашли! Не зря я пошел с
вами...
- Леонид Степанович, признайся мне по чистой совести, - начал
командир судна, - эти подводные "зубчики" тебе для нового прибора
нужны?
- Угадал, угадал, Федор Григорьевич! - обернулся к Щитову
Ганешин. - Сядем-ка, а то я по мостику километров двадцать отшагал.
Мой новый прибор уже прошел все испытания, и мы с тобой будем его
пробовать на работе сразу как вернемся. Могу сейчас рассказать, пусть
и мичман послушает - из принципа устройства прибора мы тайны не
делаем. Мой прибор приспособлен для того, чтобы видеть под водой на
самых больших глубинах, по принципу телевизора. Главная трудность
задачи заключалась в освещении достаточно больших пространств, чтобы
из-за огромного поглощения световых лучей в богатой кислородом
глубинной воде телевизор не был подобен глазу очень близорукого
человека. Я добился хороших результатов тем, что создал "ночной глаз"
- прибор, который настолько чувствителен к световым лучам, что
ничтожных количеств света ему достаточно для получения изображения.
Далее я применил двойной прожектор с двумя совпадающими пучками лучей:
одним - богатым красными и инфракрасными лучами, другим - синими и
ультрафиолетовыми. Вы знаете, что вода скорее всего поглощает красные
длинноволновые лучи; лучи коротковолновые идут значительно глубже
(ультрафиолетовые доходят до тысячи метров от поверхности океана). Но
зато вода с мутью рассеивает свет, и коротковолновые лучи в этом
случае легко поглощаются, в то время как длинноволновые лучше
пробивают толщу такой воды. Соответственные комбинации самых коротких
и самых длинноволновых лучей в пучке света моего прожектора пригодны
для разных условий, могущих встретиться на глубине. Такой аппарат,
опущенный в глубину, передает по кабелю наверх электрическими волнами
изображение, которое превращается в видимое на специальном экране.
Угол освещения и угол зрения моего аппарата очень широки; двойные
объективы, раздвигаемые, как в дальномере, дают глубокое
стереоскопическое изображение. Прибор видит шире и резче человеческих
глаз... Что-то у тебя вид разочарованный, Федор Григорьевич, -
улыбнулся Ганешин. - Ты думал, мое изобретение в другом роде?
- Нет, нет! - с виноватым видом стал оправдываться Щитов. - Я
только не совсем понимаю, что им можно сделать на больших глубинах.
Для всяких спасательных работ такой "глаз", разумеется, важен, но в
этих случаях глубины невелики и такая сложность ни к чему... Ну,
опустили, посмотрели скалу какую-нибудь или рыбищу, и все.
- Для начала и этого много, Федор Григорьевич.
- Так-то так, а дальше?
- А дальше - руки.
- Что такое? - не понял капитан.
- Сперва глаза, а потом и руки, говорю, - повторил Ганешин.
- Но рук-то еще нет?
- Нет, есть, но пока в чертежах еще...
- Эге, - обрадовался Щитов, - хорошо иметь такой клотик, как
твой! И я бы не отказался.
- Не знаю, Федор Григорьевич, иногда тяжело, когда бьешься годами
над выполнением... - ответил Ганешин, вставая и потягиваясь. -
Задумать - одно, а выполнить... Подчас пустяковина с ума сводит... Ну,
я пошел. - Ганешин набросил высохший плащ.
- Минутку, Леонид Степанович! - остановил его Щитов. - Скоро
Ближние острова, а ты хотел захватить западный край Алеутской пучины.
Остров Агатту уже близко. Где же поворачивать?
- Сейчас не помню, - подумав, ответил Ганешин, - где у них
береговой огонь. На мысе Дог, кажется? Видимость его...
- ...восемь миль, - подсказал Щитов.
- Ну, это близко. Тогда по счислению, не доходя двадцати пяти
миль.
Дверь за Ганешиным захлопнулась. Щитов и мичман остались вдвоем.
Прошло около часа. Лента эхолота неторопливо ползла. Дно постепенно
понижалось: уже пять километров глубины было под килем судна. Механики
с точностью часов держали ход, от равномерности которого зависела
точность получаемого профиля дна.
Щитов долго курил, размышляя о личной судьбе группы людей,
когда-то спаянных великой войной. То ли был слишком крепок табак, то
ли он курил очень жестоко, но скоро Щитов ощутил знакомую боль в груди
и вышел на мостик. Дождь все еще не кончался, порывы ветра по-прежнему
срывали и вспенивали гребни волн. Вдруг Щитову показалось, что далеко
впереди, прямо перед носом корабля, что-то блеснуло, мгновенно
исчезнув. Почти одновременно послышался хриплый голос вахтенного:
"Огонь прямо по носу!"
Понадобилось добрых пять минут, чтобы слабое мерцание
превратилось в белую звездочку - встречное судно. Минуты шли, но
никакого признака бортовых огней. Не больше двух миль разделяло
сближающиеся корабли, когда Щитов скомандовал:
- Внимание, впереди гакабортный огонь!
- Будем обгонять, товарищ капитан второго ранга? - спросил
вахтенный помощник.
- Обязательно. Оно едва плетется.
- А как же курс на промере?
- Не беда, немного отклонимся.
Корабли сближались, продолжая находиться в створе кильватера.
Помощник взялся за цепочку гудка - два коротких, низких и сильных
звука пронеслись над темным морем, рулевой привод застучал, и нос
корабля покатился влево.
В просторной каюте Ганешина горела слабая ночная лампочка.
Ганешин сбросил китель, сапоги и улегся на диван. Раздеваться и
забираться на койку не хотелось, да и вставать скоро... Ганешин думал
о своем новом аппарате. Глубинный телевизор готов, за результаты
окончательных испытаний изобретатель не беспокоился. Этим выполнена
первая часть когда-то поставленной им себе задачи. Несколько лет назад
старый ученый, которого сейчас уже нет в живых, говорил о победе над
океаном, об атолле Факаофо. Он говорил не только о "глазах", но и о
"руках"; значит, теперь дело за "руками". Возник образ сложного
механизма, всверливающегося, как буровой станок, в океанское дно под
наблюдением телевизора и управляемого телемеханически. Основной
принцип - работа без всяких герметических закупорок; уже давно
изобретены низковольтные, высокоамперные электромоторы, прекрасно
работающие в воде. Вода должна быть для этих механизмов такой же
естественной средой, как воздух для наших земных машин: тогда не
страшно огромное давление - вот в чем здесь секрет успеха!
Отрывистые гудки заставили задрожать переборку. Ганешин
машинально прислушался: два коротких - поворот влево. "Кого-то
обгоняем..." Встреча судов в открытом море всегда волнует душу моряка.
Ганешин вскочил и стал натягивать сапоги.
На мостике Щитов и помощник увидели красный бортовой огонь и выше
топового огня - еще более сильный красный свет.
- Тралящее судно, - негромко сказал помощник. - Это не
гакабортный был огонь, а круговой топовый, и выше - трехцветный
