неизвестной национальности, шедший тоже на фордевинд и догонявший
тонущий "Фэйри-Дрэги". Неуклюжий широкий корпус судна временами весь
исчезал в колоссальных волнах, виднелись только верхушки его двух
мачт. Судно шло под единственным парусом, не соответствующим силе
циклона, - нижним марселем. Пораженные благополучным состоянием судна,
моряки тонущего корабля дали сигнал бедствия. Неизвестный бриг стал
осторожно приближаться к "Фэйри-Дрэги", но тут "Фэйри-Дрэги" пошел ко
дну...
В кают-компанию быстро вошел старший офицер в штормовой одежде, с
которой еще стекала вода, на ходу бросив стюарду:
- Виски!
- Что-нибудь случилось, сэр? - тревожно спросили офицеры,
приподнимаясь в креслах.
- Ничего. В море парусник неизвестной национальности, под одним
марселем, идет на фордевинд, как и мы.
- Что такое, сэр? - вскочил Кеттеринг. - Уж не черное ли
двухмачтовое судно?
Теперь настала очередь старшего офицера изумиться:
- Вы угадали, Кеттеринг! Будь я проклят, если знаю, каким
образом. Ему плохо приходится. Я сигнализировал - не ответили, только
зажгли, кажется, фальшфейер, на секунду что-то вспыхнуло. Помочь
сейчас невозможно, однако мы идем одним курсом, и шторм начинает
стихать. Сигнализировали, чтобы держались около нас, но близко не
подходили, а то потопим. Но не немецкая ли это ловушка?
Старший офицер выпил свое виски и вышел. За ним направился к
выходу Кеттеринг.
- Стоп! Рассказ - на самом интересном месте! - закричали ему.
- Обязательно доскажу, только взгляну на судно, - ответил
Кеттеринг уже из-за двери.
Следом за ним стали подниматься и другие офицеры.
* * *
Шторм утих. Красные лучи заходящего солнца кое-где пробивались
сквозь тучи. Багряные отблески змеились на мокрой палубе.
Только что был окончен трудный маневр подъема спасательной
шлюпки. Люди, собравшиеся на палубе, почтительно расступились перед
шестью русскими моряками, которых старший офицер повел переодеваться.
Спустя некоторое время офицеры обступили Кеттеринга, вернувшегося
от командира:
- Ну, что русские?
- Спят, - улыбнулся Кеттеринг и коротко рассказал удивительную
историю шестерых моряков с "Котласа".
- Вот это история! - воскликнул лейтенант Нойес. - Шесть
"паровых" моряков - и справились с таким парусником! А мы считали
русских сухопутной нацией.
Долгое молчание, отметившее подвиг русских, нарушил высокий
офицер:
- Кеттеринг, а конец вашего рассказа? Он так удивительно совпал с
появлением судна, что я готов думать...
- Вы не ошиблись, - быстро ответил Кеттеринг. - Судьба уже
досказала за меня. Тот бриг, называвшийся "Ниор", был французским
судном, но команда была русская, и вел бриг после смерти
капитана-француза русский помощник. Русские моряки показали тогда
изумительное искусство. Им удалось спасти часть экипажа "Фэйри-Дрэги",
в том числе и авторов рапорта, и благополучно справиться с циклоном,
несмотря на грубую оснастку и неуклюжий вид брига. Начиная этот
рассказ, я хотел показать вам, что есть нация, морские способности
которой часто недооцениваются...
- Полно, Кеттеринг! - перебил высокий офицер. - Неужели вы
решаетесь ставить русских рядом с англичанами? Мы создали всю культуру
мореплавания, науку о море, все флотские традиции... Как же может
быть, чтобы континентальный народ оказался настолько способным к
морскому искусству?
- Мне кажется, тут дело в особых свойствах русского народа. Из
всех европейских наций русская сформировалась на самой обширной
территории, притом с суровым климатом. Этот выносливый народ получил
от судьбы награду - способности, сила которых, мне кажется, в том, что
русские всегда стремятся найти корень вещей, добраться до основных
причин всякого явления. Можно сказать, что они видят природу глубже
нас. Так и с морским искусством: русский очень скоро понимает язык
моря и ветра и справляется даже там, где пасует вековой опыт.
- Но... - начал высокий офицер.
- Но, - перебил Кеттеринг, - подумайте над нашей встречей! У нас
еще много времени, чтобы закончить спор до возвращения в Англию.
На рассвете "Фирлесс" остановил пароход, шедший из Англии в СССР,
и шестеро советских моряков продолжали свой отдых уже на пути к
Родине.
...Осеннее солнце клонилось к закату, когда Ильин вышел из
штурманской рубки. Он знал, что до места встречи с конвоем осталось
всего два часа ходу. Старпом вошел в коридор и остановился. Толпа
сгрудилась у притворенной двери, из-за которой доносился прекрасный
тенор Метелицына. Он пел ту самую песню, которая так захватила Ильина
в темной каюте тонувшего "Котласа". Только в голосе Метелицына не было
теперь звенящей печали.
Ты, родина, долго страдала,
Сынов своих верных любя.
Ты долго меня ожидала -
И, видишь, приплыл к тебе я!
Ильин тихо вышел на палубу. Далеко впереди, в ясном небе,
проступала светлая полоса - отблеск близких полярных льдов.
Там - поворот на восток.
1944
АТОЛЛ ФАКАОФО
Небольшой светлый зал был переполнен. Среди разнообразия штатских
костюмов выделялись синие кители моряков. Неторопливо осмотрев зал,
капитан-лейтенант Ганешин заметил чьи-то энергичные жесты из дальнего
ряда - знакомые приглашали на свободное место. Ганешин стал
пробираться к ним между рядами стульев.
- Даже вы прибыли! - сказал капитан второго ранга Исаченко,
пожимая ему руку. - Весь флот, что ли, собирается?
- А что? - удивился Ганешин.
- Ткачев выступает с докладом.
- Это какой Ткачев? Тот, что по непотопляемости?
- Наоборот, по потопляемости, - сострил Исаченко. - Командир
сторожевого корабля Северного флота.
- Вот как, - равнодушно отозвался Ганешин. - А что за доклад?
- Так он ни шута не знает! - воскликнул Исаченко.
Окружавшие собеседников моряки рассмеялись.
- Ну-ну, просветите, - добродушно улыбнулся Ганешин.
- Сегодня ведь заключительное заседание сессии Академии наук,
посвященной морским делам. Ну а Ткачев выловил необыкновенного гада;
командующий приказал ему обязательно довести об этом до сведения
ученых. Ткачев - командир смелый, но насчет докладов не любитель...
Впрочем, начинается, - оборвал разговор Исаченко, - следственно, сами
узнаете.
Раздался звонок председательствующего. На кафедру решительно
поднялся среднего роста светловолосый офицер с острым лицом. Орден
Нахимова украшал его тщательно отглаженный китель. Моряк обвел глазами
притихший зал и заговорил, в волнении часто и осторожно притрагиваясь
к верхнему крючку воротника. Но вскоре докладчик овладел собой.
Ганешин не раз плавал в тех местах и поэтому слушал Ткачева с
особенным интересом. Едва только Ткачев произнес: "Мой корабль пять
суток патрулировал далеко в открытом море, около тридцать второго
меридиана, по-нашему - в четвертом районе", как перед внутренним
взором Ганешина встало хмурое, свинцовое море...
Водный простор не чувствовался в холодном, мутном от влажности
воздухе. Горизонт был близок и потому таил в себе опасные
неожиданности... Появление германской подводной лодки, шедшей полным
ходом в надводном положении, было совершенно внезапным. Очевидно,
немцы не предполагали встретить советский сторожевой корабль так
далеко от берегов, и пока лодка погружалась, Ткачеву удалось
сблизиться с неприятелем.
Над морем пронеслись подобные ударам в гигантский бубен выстрелы,
и немного впереди того места, где только что скрылась рубка подводной
лодки, встали столбы воды с проблесками красных молний и облачками
черного дыма. Это рвались глубинные бомбы, поставленные на небольшое
углубление. Опытный истребитель лодок, Ткачев мгновенно определил
вероятный сектор нахождения врага и начал забрасывать его бомбами.
Тем временем корабль достиг места, где скрылась подводная лодка.
Ткачев приказал прекратить сбрасывание бомб и застопорил машину.
Лейтенант Малютин подал Ткачеву наушники гидрофонов, одной рукой
продолжая поворачивать рычажок усилителя. Неопределенный шум моря,
отдававшийся в гидрофонах, не выдавал присутствия подводного врага.
Ткачев понял, что подводная лодка услышала прекращение работы винтов
над собой и тоже застопорила моторы.
Кивнув лейтенанту, Ткачев рванул ручку машинного телеграфа,
машина заработала полным ходом, винты зашумели в гидрофонах, как
водопады. Снова раздался звонок телеграфа. Машина мгновенно
остановилась, и в отзвуках движения корабля Ткачев уловил
ускользающий, казалось, очень далекий шум винтов подводной лодки.
- Лево на борт!
По-прежнему из глубины неслись равномерные глухие шумы. Ткачев
представил себе подводную лодку там, внизу, украдкой пытающуюся
ускользнуть, виляя на ходу и стопоря свои электромоторы. Через
несколько секунд подводная лодка опять остановила моторы. Шум винтов
смолк. Но Ткачев уже знал пеленг, примерную глубину и направление
бегства противника. Быстрые руки минеров установили гидростатические
взрыватели на глубину девяноста метров: взрыв тяжелых глубинных бомб
эффективнее по направлению вверх, чем в глубину. Ткачев поставил ручку
телеграфа на "полный вперед", судно рванулось с места, мощные машины
взбили за кормой огромный пенистый вал. Когда скорость корабля
достигла пятнадцати узлов, Ткачев стал поочередно нажимать спусковые
рычаги правого и левого лотков. Каждая глубинная бомба, похожая на
бензиновую бочку, мягко шлепалась своей многопудовой тяжестью в
пенящуюся за кормой воду, и на ее место важно и медленно подкатывалась
другая. А сверху по лотку непрерывной цепью катились все новые черные
гладкие бочки, такие безобидные с виду.
Сторожевой корабль прошелся по широкой дуге, оставляя за кормой
зеленые водяные столбы, уже без огненных проблесков и более низкие.
Ткачев следил за распределением взрывов, не переставая рассчитывать
размеры завесы и площадь накрытия. "Еще одну, последнюю, для верности,
- подумал Ткачев, нажимая правый рычаг бомбосбрасывателя. - Все равно
никуда не денется. На дно ей не лечь, глубина здесь почти в километр.
Попалась!"
Лейтенант, следивший по секундомеру, удивленно пожал плечами. Уже
прошло необходимое для погружения бомбы время, а разрыва не было.
Ткачев приказал повернуть корабль обратно, чтобы прослушать лодку в
покрытой бомбами зоне.
- Гавриленко! - окликнул лейтенант минного старшину. - Вы как
поставили взрыватель у последней?
- Точно как у всех: девяносто метров, товарищ лейтенант!
- Должно быть, взрыватель отказал. Странно, это у меня первый
случай... - произнес удивленно Ткачев.
В этот момент в полукабельтове справа по носу встал низкий
водяной бугор. Едва слышный удар донесся из глубины, сейчас же
заглушенный громким всплеском накатившейся на нос волны. Корабль
качнуло. Ткачев ухватился за поручень, отрывисто бросив:
- Время, лейтенант?
- Две минуты сорок пять секунд, - ответил Малютин.
- Ого! Значит, утонула чуть не на полкилометра, оттого и взрыв
такой слабый. Ясно, во взрывателе дефект... Ага, попались! - вдруг
вскричал Ткачев, впиваясь глазами туда, где по скатам невысоких волн
расплывалось огромное масляное пятно.
Машина затихла, и снова чуткие подводные уши гидрофонов
насторожились, следя за борьбой уже подбитой вражеской лодки.
