держаться на плавучем якоре и застопорить машину.
- Я хочу избежать малейшего резонанса из винтов, - пояснил
Ганешин мичману, становясь сам у эхолота и неторопливо поворачивая
различные верньеры регулировки.
- Разрешите спросить... - робко начал мичман. - Неужели вы
думаете эхолотом нащупать батисферу?
- Конечно. Разве вы не знаете, что еще довоенные чувствительные
эхолоты обнаруживали потонувшие корабли? Например, хьюзовский эхолот
так прямо и вычертил эхографом контур "Лузитании", даже вышло
расположение надстроек. И это на глубине в пятьдесят фатомов...
Размеры батисферы, сообщенные мне американцами, конечно, несравнимы с
"Лузитанией": шар три метра, сверху грибовидный поплавок двухметровой
высоты. Но ведь наш эхолот гораздо чувствительнее и излучает
поляризованно...
- А... глубина? - осторожно возразил мичман.
- А точность регулировки? - в тон ему ответил шутливо Ганешин и
снова склонился над шкалой, заглядывая в таблицы океанографических
разрезов.
Американцы, непрерывно следившие за советским кораблем, видели,
как он то появлялся в полосе света, то снова исчезал, показывая
красный или зеленый огонь.
- Смотрите, они ставят буйки! - оживленно заговорил помощник,
когда на втором повороте "Аметиста" перед носом "Риковери" закачался
белый грибок.
- Очевидно, изобрели буй для глубин. Такие штуки давно
употреблялись в подводной войне, и тут все дело в прочности линя. Они
добились этой прочности, вот и все. Очень просто.
- Все вещи просты, когда знаешь, как их сделать! - буркнул
помощник в ответ своему капитану.
Час за часом белый корабль бороздил небольшую площадь моря между
четырьмя накрест поставленными буйками. Ветер стих, поверхность воды
стала маслянистой, гладкой. У запертых в батисфере осталось воздуха на
десять часов. Снова тяжелая безнадежность нависла над американским
кораблем. Но все собравшиеся на мостике и на палубе не отрывали глаз
от "Аметиста", как будто само их горячее желание могло помочь ему в
поисках. Вот "Аметист", показав зеленый огонь, опять повернулся к
"Риковери" и пошел у самого левого края обозначенной буйками площади.
Советский корабль все приближался, острый нос его вырастал, еще сотня
метров - и опять безнадежный поворот к северу. Вдруг едва внятный шум
машины на "Аметисте" прекратился. В безмолвии ночи было слышно даже,
как прозвенел телеграф, донесся громкий голос капитана, отдавшего
какую-то команду. В незнакомой плавности русской речи было понятно
одно слово: "буй".
- Нашли... они нашли! - вскрикнула, вся затрепетав, жена инженера
Милльса.
На американском судне заспорили, и это как нельзя лучше
показывало оживление смертельно уставших людей. Но тут, поднимая, как
на крыльях, и обещая так много, уже знакомый им голос с "Аметиста"
спокойно сообщил в мегафон:
- Батисфера найдена!
Полсотни человек на палубе "Риковери" ответили радостным криком.
В штурманской рубке Ганешин набивал трубку, полузакрыв
перенапряженные глаза. За четыре часа поисков лента эхографа покрылась
серией кривых, сменявших одна другую, но ни один выступ не нарушал
гладкой линии скального профиля. Корабль двигался очень медленно,
однообразие получаемых результатов усыпляло внимание, и нужно было все
время поддерживать бдительность волей. Недалеко от очередного поворота
перо эхографа, до сих пор шедшее плавно, подскочило, и крошечная дужка
едва приподнялась над ровной линией.
- Есть! - радостно вскрикнул Ганешин.
Помощник стрелой метнулся к мостику. Звякнул два раза телеграф -
"стоп" и "назад". Щитов прокричал:
- Буй, две тысячи восемьсот метров!
И тяжелая бомба рухнула с левого борта.
- Ура, повезло! - поздравил изобретателя Щитов, зайдя несколько
минут спустя в рубку.
- Ну, не очень, - устало отозвался Ганешин, - четыре часа
крутились... Времени осталось мало, но нужно ждать. Я тут на диване
поваляюсь, пока самолет...
В дверях появился помощник:
- Американцы спрашивают: может быть, им начать попытки зацепить
батисферу сейчас же?
Щитов посмотрел на Ганешина. Тот, не открывая глаз, ответил:
- Конечно. В таком положении нельзя пренебрегать ни одним шансом.
"Аметист" уступил свое место у буя американскому судну. Отойдя на
несколько кабельтовых, он плавно покачивался, будто отдыхая. И в самом
деле, уставшие моряки разошлись по каютам, оба командира устроились в
рубке. Только вахтенные смотрели в сторону американского судна. Там
слышался лязг лебедок, свист пара и скрежет тросов: американцы снова
действовали, зараженные удачей советских моряков.
Ганешин и Щитов проснулись одновременно от шума самолетов.
- Нет, не наш, - определил Щитов.
Светало. Сырость и холод забирались под одежду, подбодряя
невыспавшегося капитана. С мостика море казалось необычайно
оживленным: у бортов "Риковери" ныряли, качаясь, два самолета, а
немного поодаль стояли два военных судна - длинный серый высоконосый
крейсер и приземистый сторожевой корабль.
- Население увеличивается, - усмехнулся Ганешин. - Сейчас должны
быть и наши. Проедусь-ка я к американцам, посмотрю, что и как...
На этот раз еще при подходе шлюпки с борта "Риковери" раздались
приветственные крики. Однако лица встретивших Ганешина людей были серы
и невеселы. В течение трех часов работы захватить батисферу так и не
удалось, не удалось даже ни разу зацепить ее тросом. Для спасения
находившихся в глубине океана осталось семь часов.
- Судно с тралом-индикатором еще не пришло, - говорил капитан
Пенланд Ганешину, - но оно сейчас уже менее нужно после вашего
замечательного вмешательства. Как захватить батисферу на этой
проклятой, немыслимой глубине? Тросы, должно быть, отклоняются...
возможно, какое-нибудь течение в глубоких слоях воды. Буек ведь тоже
не дает точного места...
- Может отклоняться, - поддержал Ганешин, покосившись на
приближавшуюся к нему жену Милльса.
Он повернулся к молодой женщине, приложив руку к фуражке. Глаза
американки под страдальчески сдвинутыми бровями встретили его взгляд с
такой надеждой, что Ганешин нахмурился.
- Мы работали все это время... - Слезы и боль звучали в словах
молодой женщины. - Но ужасная глубина сильнее нас. Теперь я надеюсь
только на ваше вмешательство... - Она тяжело перевела дыхание. - Когда
же вы ждете ваш самолет?
Ганешин поднял руку, чтобы взглянуть на часы, и вдруг громко и
весело сказал:
- Самолет? Он здесь!
Все подняли вверх головы. Самолет, вначале неслышный за грохотом
работающей лебедки, снижался, потрясая небо и море ревом моторов.
"Пикирует для скорости", - сообразил Ганешин.
Узкая машина, несшая высокие крылья, взбила водяную пыль,
повернулась и вскоре, смирная и безмолвная, покачивалась возле
"Аметиста". Утренний туман, словно испуганный самолетом, расходился.
Высоко вознесся голубой небосвод. Солнце заиграло на тяжелых,
маслянистых волнах, осветило белоснежный корпус "Аметиста", засверкало
сотнями огоньков на медных, ослепительно надраенных частях. Ганешин
перевел взгляд с самолета на "Аметист" и, улыбаясь, сказал
американцам:
- Сейчас мы увидим батисферу.
Женщина, подавив восклицание, сделала шаг к Ганешину. Тот,
угадывая ее мысли, добавил:
- Если хотите, я с большим удовольствием... Сейчас поедем.
Ганешин попросил капитана Пенланда подождать установки
телевизора, а после нахождения батисферы немедленно сближаться с
советским кораблем и действовать по его сигналам.
В это время на "Аметисте" механик, размахивая ключом, держал речь
к машинистам и монтерам.
- От скорости установки привезенной машины, - говорил он, -
зависит спасение людей, у которых на шесть часов воздуха. И еще: если
мы их спасем - это будет чудо, сделанное руками советских моряков.
- Еще бы не чудо! Я водолазом работал, понимаю, что значит с трех
километров такую козявку достать, - ответил один из машинистов. -
Справимся, я так думаю...
Капитан Щитов не удивился появлению гостьи. Ее пригласили в
рубку, и Щитов немедленно прикомандировал к ней мичмана, владевшего
английским языком. Жена инженера Милльса рассеянно слушала его
объяснения и часто поглядывала в окно рубки, откуда можно было видеть
кипевшую на палубе работу: там свинчивали какие-то станины, тащили
провода, выгружали из самолета ящики.
На минуту в рубку заглянул Ганешин. Молодая женщина сейчас же
бросилась ему навстречу:
- О, простите меня, но ваш прибор, кажется, очень сложен. Его
могут не успеть собрать, ведь... - И она молча показала на большие
часы, ввинченные в переборку.
- Еще шесть с половиной часов в нашем распоряжении, - ответил
Ганешин. - Прибор действительно сложен, но наши моряки, если захотят,
сделают эту - не скрою - невероятно трудную работу. А они хотят...
Верьте нашим морякам, миссис Милльс, вы можете им довериться.
Для молодой женщины снова потянулось мучительное ожидание. Если
бы она могла помочь в приготовлении этого таинственного аппарата...
Страшный рев оглушил ее. Для натянутых нервов молодой женщины это было
слишком.
- Боже мой, что это такое? - В изнеможении она прислонилась к
переборке.
- Гудок. Он у нас в самом деле очень силен, - деловито пояснил
мичман. - Это "Аметист" дает сигнал, что аппарат готов и поиски
начинаются.
Мичман не ошибся. Сейчас же явился Щитов и пригласил жену Милльса
вниз. Телевизор был временно установлен в темной лаборатории.
Глубоководная часть аппарата раскачивалась на вынесенной за борт
стреле, огромная катушка троса и кабеля была вставлена в лебедку.
Корабль медленно шел к буйку, обозначавшему место батисферы.
- Опускать? - обратился Щитов к показавшемуся на палубе Ганешину.
- Пожалуй, пора.
- А ты не боишься?
- Чего?
- Ну, мало ли чего... Аппарат только что собран, наскоро
установлен - вдруг откажет! Я и то волнуюсь...
- Нет, много раз испробован, испытан. Спускай смело, побыстрее...
Телевизор быстро скрылся в волнах, а кабель сбегал еще долго
через счетчик катушки, пока чудесный "глаз" не достиг, наконец, нужной
глубины. Трос присоединили к амортизатору, смягчавшему качку судна, и
в тот же момент в темноте лаборатории Ганешин включил ток. Жена
Милльса, вне себя от волнения, смотрела на овальную пластинку экрана,
которая вдруг из черной превратилась в прозрачную, пронизанную
голубоватым сиянием. Ганешин бросал непонятные американке отрывистые
слова Щитову, от него команда передавалась на палубу, к лебедке.
Как только телевизор был установлен на высоте пятнадцати метров
над дном, Ганешин стал нажимать две белые кнопки справа от экрана.
Там, внизу, маленькие винты заработали, поворачивая аппарат. В голубом
свете экрана показалась черная тень, и сразу стало понятным, что эта
светящаяся голубизна - прозрачная глубинная вода, в которой тончайшая
муть осадка носилась роем крошечных серебристых точек, отражая и
рассеивая свет. Вид океанского дна на экране телевизора был необычаен.
Человек, попавший на другую планету, наверно, был бы так же поражен и
не способен понимать видимое. Один Ганешин, освоившийся с видом
океанских глубин при прежних испытаниях своего "глаза", осторожно
направлял аппарат. Черный, слегка клубящийся от мути горб слева был
плоским выступом скалистого дна. Дальше к северу дно чуть-чуть
понижалось, потому что красноватый отсвет дна впереди исчезал,
