старпому картину недавних похорон погибших в бою товарищей и капитана
"Котласа". Ильин любил капитана, и мало кто на судне знал о задушевной
дружбе, связывавшей обоих. У старпома снова защемило сердце, как в тот
момент, когда он наклонился над смертельно раненным капитаном. В
последний раз заглянул он в глаза друга, которые вдруг потеряли
обычную серьезность и смотрели на старпома по-детски открыто и ясно.
Побелевшие губы разжались. Ильин уловил слабый шепот: "...вам... Вы
сохраните для..." Старпом так и не узнал, говорил ли капитан о корабле
или о своей заветной тетради.
Капитан уже несколько лет писал записки по истории русского
флота.
"История русского флота, - не раз говорил капитан Ильину, - для
меня делится на три части. Одна - это военный флот, имеющий большую
официальную историю. Вторая - торговый флот, такой истории не имеющий.
Длинная цепочка тянулась от царствующего дома (тут капитан пускал
крепкое морское слово) до хозяев. Кому здесь было историю писать?
Однако русский торговый флот рос и развивался, давал замечательных
моряков, и тут он никому, кроме как русскому народу, не обязан. О нем
вы прочтете в разных произведениях, учебных и литературных. Но уже
совсем никакой истории не имеют те русские моряки, которые не нашли
себе места в царской России и вынуждены были уйти на чужие корабли. Об
этих подчас замечательных моряках ничего не известно, истории своей
они никакой не имеют. Пробел этот я пытаюсь заполнить. Ведь я - из
старинного моряцкого рода и многое знаю такое..."
Все это Ильин вспомнил сейчас, стоя на исковерканной палубе
"Котласа".
* * *
Два керосиновых фонаря, качаясь и коптя, бессильны разогнать
душный мрак. Вода выше пояса. С каждым размахом судна тяжелая масса
воды грозно и глухо ударяет в переборки. Эта черная, кажущаяся
неимоверно глубокой вода - самый неумолимый, опасный враг.
- Ух, холодище! - послышался ясный молодой голос откуда-то из
темноты.
- Ничего, Витя, сейчас погреемся! - отозвался другой, хрипловатый
голос. - А ну, Титаренко, давай ее сюда.
- Не подпереть, выдавливает...
- А богатырь наш где?
- Курганов, на подмогу!
- Не могу, мы тут с механиком...
- Стой! Вот попало... Давай жми, дер-ржи-и-и! Эх проклятая!..
- Выдавило опять? - спросил сверху Ильин. - Сейчас я спущусь...
Заводи под стрингер... Стой!.. Так, бей!
Удары молота, всплески воды, резкие окрики наполняли темное и
тесное помещение.
- Фу! - отдуваясь, сплюнул кто-то. - Нахлебался...
- Вкусна трюмная водичка? - подшутил над ним другой голос.
- Как будто все, Матвей Николаевич? - негромко спросил Ильин.
- Все пока, - ответил второй механик, Головин, беспрерывно
отплевываясь.
- С тоннелем справились, - продолжал старпом. - А в машинном?
- Там ничего не сделаешь! - И невидимый в своем углу механик
махнул рукой, появившейся в свете фонаря. - Гребной вал согнут,
сальники протекают, ахтерпик разбит, рецесс разбит, коридор поврежден
- давить все равно будет...
- Да, тут подкрепить нечем, - согласился старпом.
Насквозь промокшие моряки вылезли на палубу, где их сразу до
дрожи в теле прохватило холодным ветром. Солнце село, но было еще
достаточно светло, чтобы видеть, насколько плотен туман, - даже шпиль
на приподнятом носу "Котласа" расплывался. Пятеро мокрых, дрожащих
людей посмотрели на Ильина, и на лицах их был написан один и тот же
вопрос. Молодое, красивое лицо третьего помощника казалось
растерянным, механик зло закусил губу, а гигант-кочегар угрюмо
хмурился. Ильин предложил всем поскорее переодеться и подкрепиться, а
затем поочередно дежурить у судового колокола, уцелевшего на
покривившейся стойке. Это было единственное средство дать знать о себе
- звонить в колокол. Делать это надо осторожно, все время
прислушиваясь, и чуть что - прекратить и звать всех наверх. "А там -
как судьба!" - заключил Ильин и, сопровождаемый своим немногочисленным
экипажем, направился в каюту.
* * *
- Прибавляется? - отрывисто спросил механик.
- Еще фут.
- Порядочно, даже чересчур! - Механик вопросительно посмотрел на
старпома.
- Запускайте, - распорядился Ильин. - Бензина мало, но другого
выхода нет.
Механик поманил рукой кочегара, и оба исчезли в темноте. Скоро к
размеренным ударам колокола прибавилось пыхтение мотора. Механик
кончил регулировку, любовно погладил по гладкому зеленому цилиндру
бензиновой помпы:
- Выручай, милая!
Слегка сконфузившись, он посмотрел на стоявшего с фонарем
кочегара. Но кочегар прислушивался к звуку мощной струи воды, лившейся
за борт, и одобрительно кивнул:
- Маленькая, да удаленькая! Эх, хватило бы бензина!.. - Кочегар
замолчал и совсем другим тоном закончил: - Пойдемте, Матвей
Николаевич.
Темная, беспросветная ночь, нависшая над кораблем, тянулась
медленно. Моряки собрались в каюте старпома, поближе к выходу.
Сменялись дежурные у колокола - входили закоченевшие, отогреваясь
приготовленной на столе стопкой. Много раз старпом и механик
спускались в трюмы измерить уровень воды. И по мере того как шло
время, приближаясь к рассвету, все меньше оставалось надежды на
спасение корабля. Приток воды усиливался. Глухой стон переборок и
скрип упоров говорили о возрастающем давлении воды. Если еще в помпе
кончится бензин... Моряки старались не раздумывать, скрашивали тяжелое
ожидание шутками и рассказами, но под конец все замолчали. В тишину
едва освещенной каюты зловеще и настойчиво доносились редкие удары
колокола, словно твердившие: "Нет, нет..." Минута тишины, нарушаемой
слабым тарахтением помпы, и снова: "Нет, нет..."
Кочегар вдруг смущенно улыбнулся:
- Спой-ка нам, Витя...
Остальные поддержали его.
Третий помощник, Виктор Метелицын, не заставил себя упрашивать.
Юное лицо его порозовело и стало мечтательным, едва только пальцы
коснулись гитары, которую он принес из своей каюты. Высоким, сильным
голосом он запел знакомую песню. Метелицын пел, склонившись слегка
набок и подняв красивое лицо к тускло светящему фонарю. Мрак каюты,
квадрат белой скатерти на столе и снаружи, в открытую дверь,
настойчивые удары колокола, которые уже не казались зловещими, а как
бы аккомпанировали песне... Надолго запомнил этот предрассветный час
каждый из четырех моряков, слушавших молодого помощника.
Ты, родина, долго страдала,
Сынов своих верных любя,
Ты долго меня ожидала...
Голос певца оборвался. Последняя высокая нота еще звучала в
гитарной струне, когда, словно подчиняясь певцу, внезапно замолчал и
колокол. Ильин быстро выбежал к дежурившему матросу Чегодаеву.
- Мотор, Антон Петрович! - прошептал матрос.
Едва различимый рокот почудился Ильину. Моряки долго стояли в
безмолвии ночи. Потом снова запустили остановленную было помпу.
Близился рассвет, но туман не пропускал лучей солнца, и контуры
судна всплывали из сумерек рассвета очень медленно. Ильин вместе с
молодым помощником упорно старался определить скорость дрейфа корабля,
пока после долгих расчетов не убедился, что судно за ночь сильно
отнесло к зюйд-осту и приблизило к вражеским берегам. Исчезла
последняя надежда на помощь: слишком много воды принял "Котлас", чтобы
долго держаться на поверхности, и слишком далеко отнесло его.
Под испытующим взглядом товарищей старпом сохранял спокойствие.
Он не хотел сообщать печальные вести, прежде чем люди не подкрепятся,
и с бодрым видом председательствовал за столом, чудом державшим
тарелки на своей наклонной плоскости. Дневной свет после полной тревог
ночи, казалось, обещал скорое появление помощи. Моряки повеселели.
Вдруг Головин изменился в лице и, с грохотом двинув стулом,
бросился на палубу. Все замолчали, быстро поняв, в чем дело:
остановилась помпа. Это значило, что бочка бензина, присоединенная
шлангом к баку мотора, опустела и, следовательно, до гибели "Котласа"
остались считанные часы.
- Пойдемте, друзья, на палубу, на простор, посоветуемся! - Эти
непривычные в устах строгого старпома слова подчеркивали наступление
критического момента.
Из-за крена на палубе было трудно стоять. Пятеро моряков уперлись
спинами в переднюю стенку рубки, защищавшую их от ветра, и
выжидательно смотрели на Ильина. Тот, сгорбившись и расставив ноги,
чтобы противостоять качке, обдумывал те простые и грозные слова,
которые сейчас должен был сказать товарищам. Волны заливали корму и
набегали на палубу со стороны накрененного борта. Изредка корабль
вздрагивал, будто по его большому телу пробегала судорога, и тогда
глухо звякал маленький колокол.
- Друзья, надежды сохранить корабль больше нет, - начал тихо, не
поднимая головы, старпом. - Через час "Котлас" пойдет ко дну. Мы
отнесены ветром и течением к берегам Норвегии, захваченной немцами.
Шлюпки разбиты. Есть спасательные плоты, но продержаться на них долго
мы не сможем, а подобрать... подобрать нас могут только враги. Значит,
плен. Если выживем, прибьемся к берегу - тоже плен... или...
Старпом открыто взглянул на побледневших товарищей.
Механик зябко вздрогнул. Ему представился клочок грязной земли,
обнесенной колючей проволокой, а за ней - толпа измученных, исхудалых
людей с погасшими глазами... "Нет, никогда!" Словно отвечая ему,
Метелицын закричал:
- Только не плен! - и сжал рукой тяжелый автоматический пистолет.
Шестеро моряков стояли лицом к лицу с невыносимой для
мужественных людей судьбой - погибнуть без борьбы.
- Не нужно, - отстранил револьвер помощника кочегар Курганов. - Я
думаю так, - кочегар ударил своим огромным кулаком по стенке рубки, -
в плен нам нельзя, а так умирать тоже неладно. Надо прибиваться к
берегу. Высадимся и будем биться... Я уж себя меньше чем за десяток не
продам. А патроны кончатся - с этим всегда успеем... - Курганов
показал на револьвер.
Словно горячим ветром пахнуло на моряков от слов кочегара. Смерть
в бою не казалась тяжкой. Метелицын поспешно спрятал револьвер. Ильин
крепко пожал руку кочегару.
Туман рассеивался, видимость улучшалась.
- Сцепим оба плота, - распорядился старпом, - иначе нас быстро
унесет в разные стороны. Что приготовили? - обратился он к Метелицыну.
- Воду, галеты, шоколад, вино... - перечислял помощник.
- Водку, спирт. А колбаса есть?
- Есть.
- Еще один автомат возьмите в каюте капитана. Револьверы у троих,
одну винтовку в запас, патроны грузите все. Компас, фонарь, журнал и
карты района на всякий случай... Да сапоги не забудьте подвязать
накрепко!
Старпом критически осмотрел, как принайтовлены к плотам тючки, и
поспешил в капитанскую каюту. Он бережно завернул толстую черную
тетрадь в клеенку и бегом вернулся на палубу. Возраставший крен судна
заставлял торопиться: вода с правого борта подступала уже к
центральном надстройке, корма скрылась в волнах. Тетрадь капитана
Ильин засунул вместе с картами и журналом в жестяной ящик.
Скользя по мокрой наклоненной палубе, моряки перетащили оба
сцепленных вместе плота ближе к корме, надели спасательные нагрудники
и торопливо выпили по стакану водки. Кочегар, старпом и рулевой
вооружились веслами, чтобы отвести плот подальше от тонущего корабля.
Решительная минута приближалась, но моряки невольно задерживались
на палубе. Внутри корабля раздался глухой, похожий на тяжелый вздох
