известного по финикийским легендам. Храбрые финикийцы не решились
приблизиться к заколдованному месту. На корабле Неарха с эллинским
экипажем, наоборот, все стремились высадиться на острове, повидать
прекрасных дев моря. Критянин приказал бросить якорь в отдалении и сам
отправился на лодке на свидание с русалками. К великому разочарованию
Неарха, Архиаса, Дейномаха и всех их спутников, остров был гол и
совершенно безлюден. Две полуразрушенные хижины из костей, обломки щитков
черепах - свидетельство временного пребывания на острове хелонофагов,
черепахоедов, - так развеялась еще одна сказка дальних морей.
Впоследствии Онесикрит клялся, что на самом деле остров был населен
нереидами, но боги отвели глаза людей от священной земли, приведя флот к
совсем иному месту. Спокойный, скептический Неарх лишь усмехался в дико
отросшую бороду, слушая красноречивые фантазии. Онесикрит чуть было не
сыграл роковой роли в судьбе флота. Когда они увидели острый выступ Арабии
[современный Оман], он стал настаивать на высадке у этого мыса. Неарх
приказал повернуть в противоположном направлении и войти в залив Гармосии
[Ормузский пролив].
От бухты Гармосии и устья Аманиса Неарх решил дальше вести флот до
устья Евфрата и в Вавилон, а по пути осмотреть противоположный берег - то
ли остров, то ли выступ Арабии, близко подходивший к берегам Кармании, как
раз у бухты. Александр хотел проплыть вокруг Арабии и сыскать путь в
Эфиопию. Он согласился с Неархом, что для этого нужен другой флот - из
крупных кораблей, способных нести большой запас воды и продовольствия, и
особенно дерева для починки. На пути из Индии одним из главных затруднений
явилось отсутствие хорошего дерева для исправления поломок. Слава богам,
погода у побережья в этом месяце, после захода Плеяд, была спокойной. Если
бы плавание совершилось в месяцы бурь, потери кораблей были бы много
больше...
И снова войско Александра разделилось на три части. Гефестион повел
армию, обозы и слонов вдоль берега на Пасаргады и Сузу, Александр налегке,
с конницей, поспешил туда же через Персеполис. Теперь все они, конечно,
уже в Сузе. Мой Неарх не проплывет мимо нас на пути в Вавилон. Мне бы
хотелось встретить его тут, и потому я не тороплюсь! - Так закончила свой
долгий рассказ Гесиона.
Чаяния фиванки не сбылись. Они приплыли в Вавилон задолго до Неарха и
полмесяца жили у Гесионы. Город был взбудоражен вестями о возвращении
Александра, его переполняли толпы пришельцев. Они прибывали отовсюду.
Впервые Таис увидела стройных либийцев с темно-медным оттенком кожи.
Афинянка со своим медным загаром казалась совсем светлой рядом с этими
жителями лидийских степей. Невиданное зрелище представляли этруски с
италийских берегов - могучие, коренастые люди среднего роста, с резкими
профилями египетского склада. Лисипп читал исторические книги Тимея и
Теопомпа и слышал рассказы путешественников, будто жены этрусков
пользуются удивительной даже для спартанцев свободой. Они баснословно
красивы и очень заботятся о своем теле, часто появляясь обнаженными. На
обедах они сидят наравне с мужьями и другими мужами, держатся неслыханно
свободно. Мужи часто делят их любовь между собою: таков обычай.
- Если таковы обычаи этрусков, то у них нет гетер, и я бы не имела
там успеха, - полушутя сказала Таис.
- Действительно, у них нет гетер! - удивленно согласился Лисипп и,
подумав, прибавил: - Там все жены - гетеры, или, вернее, они таковы, как
было у нас в древние времена. Гетеры были не нужны, ибо жены являлись
истинными подругами мужей.
- С тобой вряд ли согласятся соотечественники! - засмеялась афинянка.
- Сейчас меня больше интересуют слоны, чем этруски. Вчера пришел караван в
пятьдесят этих зверей, впрочем, странно называть слона зверем, он нечто
другое!
- В самом деле, другое! - согласился Лисипп.
- Тебя послушаются, ты ведь умеешь повелевать, учитель!
Ласковая интонация афинянки заставила ваятеля насторожиться.
- Чего ты хочешь от меня, неугомонная? - спросил он.
- Я не ездила никогда на слоне. Как это делают? Нельзя же сесть
верхом на такую громадину!
- На боевых слонах едут в домике-седле, то же и при обычной езде,
только тогда стенки делают ниже и с большими боковыми вырезами. Я смотрел
издалека. Я тоже не ездил на слоне.
Таис вскочила и обвила руками шею художника.
- Поедем! Возьмем Гесиону и Эрис. Пусть провезут нас один-два
парасанга.
Лисипп согласился. Они выбрали самого громадного слона с длинными
клыками и недружелюбными глазами, с желтой бахромой на лбу и вокруг навеса
над пестро раскрашенным домиком-седлом. Торжествуя, Таис уселась на
поперечную скамейку с Эрис, напротив Лисиппа. Гесиона осталась дома,
наотрез отказавшись от поездки. Вожатый поднял гиганта, слон бодро зашагал
по дороге. Толстая кожа его странно ерзала по ребрам, домик кренился,
качался и нырял. Таис и Эрис попали в ритм слоновой походки, а Лисипп едва
удерживался на скамье, отирая пот и кляня слишком долгую прогулку. Не
ведая неудобств езды на слоне и не имея к ней привычки, они назначили
слишком удаленную цель поездки. Великий ваятель хоть и выдержал ее стойко,
как подобало эллину, но с большой радостью слез со слона, кряхтя и
потягиваясь.
- Не завидую Роксане! - сказала Таис, прыгая на землю прямо из
домика.
Их ждала Гесиона.
- Небывалые новости! - закричала она с порога, будто истая афинянка.
- Гарпал бежал, захватив массу золота из сокровищницы царя!
Гарпал, доверенный казначей Александра в Экбатане, недавно прибыл в
Вавилон встречать повелителя.
- Куда бежал, зачем? - воскликнул Лисипп.
- В Элладу, к Кассандру, с отрядом из эллинов-наемников, оставленных
соратниками в Вавилоне.
- И что же Александр? - спросила Таис.
- Он, наверное, еще не знает. Вторая новость! Александр в Сузе
задумал жениться сам и переженить своих военачальников на азиатках. Сам
царь взял старшую дочь Дария, которую, как и ее мать, зовут Статирой;
Кратер породнился с Александром, женившись на сестре Роксаны; Гефестион на
Дрипетис, дочери Дария, сестре своей прежней жены; Селевк взял Апаму -
дочь убитого сатрапа Спитамена, Птолемей - Сириту, прозванную Атакамой,
персидскую принцессу из Дариевой родни. Неарху предназначена невестой дочь
Барсины Дамасской и Ментора, однако он до сих пор в море, не будет на
торжестве и, насколько я знаю своего критянина, он увернется от этого
брака. Восемьдесят военачальников и гетайров женятся на девушках знатных
родов, а десять тысяч македонских воинов вступают в законный брак со
своими наложницами: персианками, бактрианками и согдийками. Будет
празднество, достойное пира титанов, с тремя тысячами актеров, музыкантов
и танцовщиц.
- Александр думает связать прочнее Македонию, Элладу и Азию, -
задумчиво сказал Лисипп, - только надо ли так торопиться? Наспех
переженятся, а потом побросают этих жен! Царь очень спешит. В Вавилоне его
ждут тысячи и тысячи неразрешенных дел.
- Мне пора ехать домой, в Экбатану. Сын заждался меня, - вдруг
сказала Таис. - Если успею собраться, поеду послезавтра. Скоро здесь
наступит сильная жара.
- И ты не заедешь в Сузу? - спросила Гесиона.
- Нет, прямая дорога через Гармал и Священные Огни короче и удобнее.
Ты останешься ждать Неарха, я, конечно, зря спрашиваю, а как учитель?
- Я дождусь Александра здесь, хотя первое время ему будет не до меня
и не до искусства, - ответил Лисипп.
За несколько часов до отъезда верховой гонец нашел Таис через Гесиону
и начальника города. Он привез ей плотно запечатанное письмо от Птолемея,
который упрашивал ее не гневаться на вынужденный брак с персидской
девочкой, уверял, что Александр понудил их всех к спешной женитьбе, и они
сделали это только для царя. С обычной убедительностью Птолемей говорил о
своем браке как пустой, незначащей уступке Александру, обещал при свидании
объясниться и поведать какую-то тайну, важную для них обоих. Вскользь
Птолемей упоминал о драгоценных камнях невиданной прелести, собранных для
нее. Вскользь потому, что знал, как ответила бы афинянка на прямую попытку
подкупить ее.
Таис взяла булавку, приколола письмо к столешнице, острым кинжалом
изрезала на кусочки и бросила их на ветер.
Она простилась с Гесионой и Лисиппом нежно, но коротко, не ведая, что
видит их в последний раз. Ее маленький отряд прошел ворота Иштар и скрылся
из виду на северной дороге.
В Экбатане Таис прожила роковой третий год сто четырнадцатой
олимпиады. Таис хорошо помнила каждый месяц его до тяжелых дней
таргелиона, в которые, по странному стечению судьбы, умер Александр. И
страшная битва на Гидаспе, сломившая македонскую армию, также пришлась на
конец таргелиона, третьего года предыдущей олимпиады! Может быть, будь жив
старец Аристандр, он сумел бы предостеречь... нет, Александр давно уже не
слушал его.
Птолемей долгое время не появлялся в городе. Сначала Таис
наслаждалась своим подросшим Леонтиском, сильно привязавшимся к матери,
потом почувствовала себя одинокой без Лисиппа. Как-то она поднялась на
высокое кладбище и долго смотрела на ослепительно белую плиту на могиле
Клеофрада. Ветер колыхал над ней ажурную тень можжевельника, похожую на
письмена. Преклонив колени, в знойной тишине она вспомнила великолепную
надпись на могиле Анакреонта: "Анакреонта плита! Под нею лебедь теосский
спит и безумная страсть пламенных юношей спит..." У Таис начали
складываться строфы эпитафии, которую она решила высечь на этой немой
белой плите, уже начавшей зарастать плющом - любимым надгробным растением
эллинов: "Здесь погребен Клеофрад, ваятель афинский, спаявший женского
тела красу с обликом вечных богинь..."
После Нового года в разгар южной летней жары в Экбатану приехал
Гефестион и привез письмо Птолемея, огромное количество драгоценностей и
неожиданный дар Александра - золотую статуэтку женщины, похожей на Таис, в
наряде менады, спутницы Диониса, то есть с головы до бедер одетую плетями
плюща. Искусно отчеканенные листья пышным гнездом громоздились на голове и
плечах, отдельными веточками спускаясь ниже талии. Таис, восхищенная
мастерством скульптуры, поняла значение дара лишь после свидания с царем.
Гефестион навещал афинянку в ее доме, рассказывая о приключениях в
походе. Таис тревожно всматривалась в давно знакомый облик веселого
гиганта, находя в нем черты безмерной усталости и странного опустошения.
Иногда взгляд Гефестиона останавливался на чем-то невидимом, и, казалось,
жизнь покидала его незрячие глаза.
В честь самого близкого друга Александра и хилиарха в Экбатане осенью
устроили грандиозное празднество. По числу актеров оно почти сравнялось с
праздником бракосочетания в Сузе.
Недобрые предчувствия Таис оправдались. В начале празднеств Гефестион
заболел и слег в сильной лихорадке. Больному становилось все хуже. Едва
весть достигла Вавилона, Александр, взяв лучших лошадей, понесся в
Экбатану вместе с Птолемеем и самыми знаменитыми врачами. Но было поздно.
Один из столпов империи Александра, самый близкий друг царя,
жизнерадостный гигант, легко переносивший невероятные трудности походов и
боев, умер на седьмой день болезни в пианепсионе третьего года сто
четырнадцатой олимпиады.
Никогда еще не видели великого полководца в таком глубоком горе, даже
после того, как он убил Черного Клейта. Александр пил в одиночестве ночи
напролет, а днем совещался с архитектором из Афин Стасикратом,
