наводнением, снова жатвой, а стук молотков в мрачном подземном
зале продолжался, прерываясь лишь поздней ночью. Иногда с
мостков падал один из тружеников, сраженный истощающей работой.
На другой день он или возвращался и продолжал труд, еще более
согбенный, пошатываясь и полузакрыв глаза, или же исчезал и
заменялся другим.
Медленно и неуклонно, иероглиф за иероглифом, плита за
плитой, стены зала покрывались повестью о путешествии
Баурджеда.
Люди Черной Земли, не щадившие усилий на увековечение
своей памяти, считали, что нужно во что бы то ни стало
изготовить записи, способные противостоять тысячам лет
всеразрушающего времени. Они не могли подозревать, что их
надписи, сохранившиеся действительно тысячелетия, с
чрезвычайными ухищрениями ума прочтенные потомками, доживут до
времени такого могущества человека, что величайшие подвиги
сынов Кемт не смогут поразить ничьего воображения.
Как ни был мудр Мен-Кау-Тот, как ни велик был подвиг
Баурджеда, разве могли они знать, что настанет время, когда
путь из Белой Стены в Страну Духов будет совершаться
беззаботными юношами по воздуху за время, недостаточное, чтобы
выполнить обряд утреннего омовения, когда исчерпаются пределы
мира на всей земле и люди, гораздо более могучие, чем страшные
зверобоги Черной Земли, обратят свои помыслы к путям между
звездами! Ничего этого не подозревала ограниченная мудрость
древнего человека, и первый дальний поход по океану казался
неповторимым, невероятным подвигом.
Баурджед торопливо шел по тропинке через скалистое ущелье.
Скоро он достиг берега реки, где в тихом, заросшем тростником
заливе, он знал, были спрятаны лодки. Путешественник долго
искал, раздвигая тростники и папирусы, пока не увидел наконец
две лодки, укрытые в подмыве берега, между зарослью колючих
кустарников на берегу и стеной зелени в воде.
Баурджед выбрал маленький и легкий челнок.
Зеленая стена расступилась под напором изогнутого носа
лодки и открыла сверкающий простор широкой реки. Северный
ветер, ровный и прохладный, рябил поверхность воды. Энергично
гребя веслом, Баурджед выбрался на середину реки. Лодка
повернулась носом на , север и быстро понеслась вниз, к далекой
столице Черной Земли.
Позади остался тайный храм в скалах, где Баурджед провел
несколько томительных месяцев.
Баурджед осмотрелся кругом с чувством выпущенного из
мрачной темницы, грудь его расширилась, вбирая живительный
ветер, сощуренные глаза впивались в далекий горизонт пустынной
равнины левого берега.
Путешественник положил весло, предоставив лодке, медленно
крутясь, идти по течению, и задумался.
Хорошего не ждал он впереди, грозная неопределенность
будущего отравляла ему радость возвращения в мир.
Но что бы ни было уготовано ему судьбой, Баурджед знал,
что он больше не может скрываться в храме Тота. Его угнетали
месяцы, проведенные в молчаливых и прохладных подземельях,
одинокие прогулки по маленькой долине среди скалистых теснин,
чуждое ему общество жрецов с их постоянными секретами,
таинственными разговорами вполголоса, отъездами неведомо
куда... Жрецов, старавшихся даже простые житейские дела
облекать тайной.
Баурджед за свою трудную жизнь скитальца научился верной
оценке людских поступков и вещей, тому пониманию мира, которое
дается жизнью. И вся эта таинственность более не казалась ему
насыщенной святой и непогрешимой мудростью. Подчас она то
смешила, то. раздражала его.
Баурджед питал глубокое уважение к умному, старому
Мен-Кау-Тоту, но все яснее понимал, что никогда не сможет
приобщиться к жизни жрецов.
Ему, видевшему необъятные просторы мира, победившему
Великую Дугу, окончить свои дни в тесных подземельях!
Никогда он не сможет жить без своих верных спутников,
отважных и способных на всякое дело. Теперь, пробыв почти год
без них, он чувствует, как сроднился с ними за семь лет
великого пути. С удивлением Баурджед понял, что даже рабы,
сопутствующие в походе, ближе и дороже ему, чем важные жрецы
Тота. И, поняв это, он решил идти навстречу судьбе, как много
раз ходил прежде, в реве моря и ветра в зное солнца и блеске
молний
Несмотря на все уговоры Мен-Кау-Тота, путешественник
покинул тайный храм, и вот ( он на реке, на пути к людям и
миру!
У Баурджеда не было никаких ясных планов. Он знал, что не
может покинуть свою страну хотя это и было легко ему, знавшему
и Зеленое море и восточные страны, и дали юга. Нет, в
путешествиях он понял, как дорога ему родина.
Он не покинет Черной Земли, не расстанется с родными, не
бросит товарищей-спутников. Прежде всего ему надо разыскать их,
хотя бы Уахенеба этого спокойного храбреца, сумевшего
возвратиться из таких крайних пределов земли, которые даже
самому Баурджеду казались недостижимыми. Он разыщет Уахенеба,
вместе они соберут товарищей и попросятся на службу в низовья
Дельты, в береговую стражу Зеленого моря, или будут водить суда
на острова, лежащие позади(x) и на восток, за лесом. Фараон не
будет преследовать их, не занимающих высокого положения,
удаленных от города и селений на границу страны...
-------------------------------------------------------
[x] Позади ( то есть на севере, впереди ( на юге
обозначали древние египтяне два основных направления
-------------------------------------------------------
Баурджед взял весло, выправил лодку и уверенно погнал
легкий челнок вниз по течению. Предстоит еще несколько дней
пути, и придется позаботиться о пропитании. Но разве не блестит
у него на пальце тяжелый перстень с именем фараона Хафра? А на
левой руке есть два кольца золота, предусмотрительно надетых,
как браслеты.
Туман белой пыли заполнял гигантскую выемку каменоломни.
Грохот молотков, скрип деревянных салазок для перетаскивания
глыб камня, крики надсмотрщиков сливались в непрерывный глухой
гул. В каменоломне не было ветра, и палящий зной казался
особенно нестерпимым. Баурджед отер со лба пот и пошел вдоль
проложенной к реке дороги, всматриваясь во всех попадав шихся
навстречу.
Надсмотрщики застывали от удивления при виде Баурджеда --
прогулка этого, по-видимому, знатного человека по каменоломне
была неслыханным явлением. Навстречу путешественнику группа
людей тащила тяжелую глыбу известняка, обмотанную веревками и
укрепленную на деревянных салазках. Рабочие упирались то
грудью, то спинами в пеньковые лямки, другие помогали им
рычагами сзади. Салазки не позволялось останавливать -- их было
очень трудно сдвинуть с места. Люди, мокрые от пота,
надрывались изо всех сил, вздох вырывался разом из нескольких
грудей.
Один из передовых тянульщиков, шедший спиной к Баурджеду,
внезапно перевернулся в лямке, подставив ей грудь вместо
наболевшей спины. Путешественник не удержал восклицания -- он
узнал Уахенеба...
Бывший кормчий взглянул на своего начальника, угрюмо отвел
глаза и крепче навалился на лямку. Но Баурджед спешил уже
навстречу с поднятой рукой. Каменная глыба остановилась, двое
подбежавших с бранью надсмотрщиков испуганно согнулись и
отступили, когда Баурджед ткнул одному из них прямо в лицо
перстень с именем фараона.
Уахенеб, тяжело дыша, приблизился к Баурджеду, грязный,
потный и недоумевающий.
-- Сколько здесь еще твоих товарищей, Уахенеб? -- спросил
Баурджед, не теряя времени на объяснения.
-- Здесь Нехеб-ка и Антеф, Ахавер и большой Нехси и
другие, тебе известные, всего семнадцать человек, -- торопливо
прохрипел Уахенеб.
Баурджед знаком подозвал перетрусившего надсмотрщика, на
лбу которого остался красный отпечаток имени фараона.
Спустя несколько минут вокруг Баурджеда столпились его
бывшие сподвижники из простых неджесов. Изможденные лица
засветились радостью, люди приветствовали своего начальника.
-- Идемте, на реке ждет большая лодка! -- нетерпеливо
крикнул Баурджед и зашагал назад по широкой дороге к берегу.
Люди поспешили за путешественником, повинуясь ему
беспрекословно, как в прежние дни.
Уахенеб догнал Баурджеда:
-- Как тебе удалось освободить нас, господии? Разве
Великий Дом...
-- Вовсе нет, -- перебил кормчего Баурджед, оглянулся и
продолжал вполголоса: -- Я тоже в немилости и хожу под угрозой
кары!
-- Но как же тогда?..
-- Потому я и спешу. Здесь не знают меня, а перстень их
величества дает мне власть... пока. Я разыскал твой дом,
Уахенеб, и там узнал, что тебя схватили за рассказы о стране
Пунт, где не оказалось духов, и послали сюда ломать камень для
великой пирамиды. А вместе с тобой были схвачены еще другие мои
люди. Я достал лодку и прибыл сюда... Там на веслах твои друзья
-- вот, смотри!
Гребцы махали им с реки.
Освобожденные каменотесы хотели вымыться, но Баурджед не
позволил и велел усаживаться в лодку. Только когда они
отчалили, Баурджед облегченно вздохнул.
-- Что хочешь ты делать дальше, господин? -- осторожно
спросил Уахенеб. -- До Белой Стены нам плыть вверх всего
тридцать тысяч локтей, но ведь там скоро узнают...
-- Мы не пойдем к городу, а поплывем впив, в Дельту, на
запад, к горе Рогов Земли. Там укроетесь вы все где-нибудь до
времени, а я вернусь в город просить милости у Великого Дома --
позволения нам быть в береговой страже или на кораблях Зеленого
моря: Червой Земле требуется много дерева для построек!
-- Я опасаюсь за тебя и за всех нас, господин, -- угрюмо
проворчал Уахенеб. -- По себе я узнал, как твердо сердце
Великого Дома и его царедворцев. Плохо надеяться на их милость,
и особенно нам, беднякам, на которых все большие люди смотрят
как на врагов.
-- Напрасно так говоришь, Уахенеб, -- нахмурился Баурджед,
-- я уверен...
Путешественник оборвал разговор, вглядываясь в берег.
Неясный шум несся из каменоломен, большая тоя-па людей бежала к
реке, а впереди мчались, путаясь в полах своих длинных рубах,
несколько надсмотрщике" и два чиновника, начальствовавшие над
работами.
-- Погоня за нами! -- взволнованно крикнул Баурджед.
Уахенеб покачал головой; глаза его загорелись, он вытянул
шею, будто стараясь приблизить голову к берегу. Его товарищи
возбужденно вскочили, гребцы, подняли весла.
Шум разрастался, гулко раскатываясь по роке. В пыли на
берегу мелькали неясные фигуры бегущих, кое-где воины
взмахивали копьями и, окруженные со всех сторон, падали.
Кучки дерущихся таяли, и рассыпались, и опять возникали в
другом месте.
-- Это мятеж, господин! - воскликнул Уахенеб. -- Неугасимо
горит пламя гнева в согнутых тяжкой работой, не знающих вещей,
осужденных свирепо и безвинно... Придавлены они силой, палками
и угрозами, но жажда правды и свободы не умирает! Видишь,
маленькой причины достаточно, чтобы всколыхнуть толпу. Сюда, к
нам, явился ты и освободил нас, смутил надсмотрщиков и воинов,
разъярил всех рабочих. И вот, видишь, они тоже хотят
освобождения. -- Кормчий встал на колени на дно лодки и поднял
умоляющий взгляд на Баурджеда. -- Господин, ты храбр и
справедлив, мы знаем тебя много лет... Там наши товарищи, мы
сроднились с ними. Так же, как и они, мы не ждем свободы и
счастья от знатных правителей и беспощадных судей. Ты узнал,
что в далеком пути рабы оказались такими же людьми, как и мы,
храбрыми и сильными, нашими товарищами. Так было и тут для нас,
потерявших тебя, беззащитных и осужденных. И мы все просим
