отходил от деда, помогая ему готовиться к отъезду.
Вечером они оба уселись у перевернутой, заново
проконопаченной лодки, и дед достал свою старую, видавшую виды
лиру. По-молодому сильный голос старого аэда понесся вдоль
берега, замирая вдали. Печальный напев напоминал размеренный
плеск моря.
По просьбе Пандиона старик пел ему предания о
происхождении их народа, о соседних землях и странах.
Сознавая, что он слушает деда в последний раз, юноша жадно
ловил каждое слово, стараясь запомнить песни, с детства
неразрывно слитые у него с обликом деда. Пандион образно
представлял себе древних героев, объединявших разные племена.
Старый аэд пел о суровой прелести своей родины, где сама
природа есть земное воплощение богов, о величии людей, умеющих
любить жизнь и побеждать природу, не прячась от нее в храмы, не
отворачиваясь от настоящего.
И сердце юноши взволнованно билось перед дорогами,
бегущими в неведомую даль, открывающими за канс дым поворотом
новое и неожиданное.
Утром как будто вернулось жаркое лето. Чистая синева неба
дышала зноем, неподвижный воздух наполнился звоном цикад, и
солнце ослепительно отражалось от белых скал и камней. Море
стало прозрачным и лениво колыхалось у берегов, приняв вид
старого вина, колеблющегося в исполинской чаше.
Когда лодка деда скрылась вдали, тоска стеснила грудь
Пандиона. Он упал, упершись лбом на скрещенные руки. Он
почувствовал себя мальчиком, одиноким и покинутым, потерявшим с
отъездом любимого деда часть своего сердца. Слезы текли по
рукам Пандиона, но это уже не были слезы ребенка они катились
редкими тяжелыми каплями, не облегчая горя.
Далеко отошли мечты о великих делах. Ничто не утешало
юношу -- он хотел быть вместе с дедом
Медленно и неумолимо пришло сознание невозвратимости
потери, и юноша справился с собой. Устыдившись слез, закусив
губы, он поднял голову и долго смотрел в морскую даль, пока
смятенные мысли не потекли последовательно и плавно. Пандион
встал, окинул взглядом горящий на солнце берег, маленький домик
под платаном, и снова тоска сделалась нестерпимой. Он понял,
что дни юности миновали, что не вернется уж никогда беззаботная
жизнь с ее наивными, полудетскими мечтами.
Медленно побрел Пандион к дому. Там он опоясался мечом и
завернул в плащ свои вещи. Юноша плотно закрепил дверь, чтобы
буря не ворвалась в дом, и пошел по каменистой тропинке, чисто
выметенной морскими ветрами. Сухая и жесткая трава грустно
шелестела под ногами. Тропинка подошла к холму, покрытому
густым темно-зеленым кустарником, мелкие листья которого,
нагретые солнцем, издавали аромат свежих оливковых выжимок.
Здесь тропа разветвлялась на две: одна вела направо, к группе
рыбачьих хижин, стоявших на берегу моря, другая шла вдоль
берега реки к селению. Пандион повернул налево; за холмом его
ноги окунулись в горячую белую пыль, стрекотание цикад
заглушило шум моря. Основание каменистого склона горы у реки
тонуло в деревьях. Узкие листья олеандров, тяжелая зелень
смоковниц перемежались с пышными кронами огромных орехов -- все
это сливалось в сплошную клубящуюся массу, казавшуюся почти
черной у обрывов белых известняков. Тропинка нырнула в
прохладную тень и после нескольких поворотов привела к поляне,
застроенной небольшими домиками, теснившимися к пологим скатам
виноградников.
Юноша ускорил шаги и направился к низкому белому строению,
скрывавшемуся за узловатыми стволами олив. Он вошел под навес,
и навстречу ему поднялся невысокий чернобородый пожилой мужчина
-- мастер-художник Агенор.
-- Ты пришел, Пандион! -- радостно приветствовал юношу
художник. -- А я уже думал посылать за тобой... А, вот что! --
Агенор заметил вооружение Пандиона. -- Дай я обниму тебя, мой
мальчик... Тесса, Тесса! -- крикнул он. -- Смотри, какой воин
пришел к нам!
Пандион быстро повернулся. Из внутренней двери выглянула
девушка в темно-красном химатионе(x), накинутом поверх
выгоревшего голубого хитона(x). Радостная улыбка показала
безупречные зубы, но через мгновение девушка нахмурилась,
спрятав улыбку, и холодно обвела юношу взглядом.
-------------------------------------------------------
[x] Хитон -- длинная одежда без рукавов из тонкой
ткани. Домашнее одеяние эллинских женщин
[x] Химатион -- верхняя одежда эллинских женщин:
прямоугольный кусок ткани в виде шали. Набрасывался через
плечо, в плохую погоду надевался и на голову
-------------------------------------------------------
-- Видишь, Тесса рассердилась на тебя: два долгих дня ты
не мог прибежать к нам и предупредить, что не будешь работать,
-- упрекнул Пандиона художник.
Юноша стоял молча, опустив голову и исподлобья переводил
взгляд с девушки на учителя.
-- Что с тобой, мой мальчик... то есть уже не мальчик, а
воин? -- спрашивал Агенор. -- Ты печален сегодня. И что это за
сверток ты принес?
Прерывающимся голосом, бессвязно, вновь переживая
испытанное, Пандион рассказал об отъезде деда. Пришла жена
художника -- мать Тессы. Художник положил обе руки на плечи
юноши: -- Мы давно полюбили тебя, Пандион, и рады тебе. А я
счастлив, что ты выбрал путь художника и предпочел его жизни
воина. Она не минует тебя позднее, сейчас же тебе нужно достичь
многого, что дается лишь долгим трудом и размышлениями.
Пандион, по обычаю, склонился перед женой Агенора, и та
покрыла его голову краем плаща, а затем ласково прижала к
груди.
Девушка радостно вскрикнула и, смутившись, скрылась в
глубине дома, провожаемая улыбкой отца.
Агенор, отдыхая, присел у входа в мастерскую. У дома росли
старые оливковые деревья. Их огромные узловатые стволы
причудливо переплетались, и задумчивый взор художника находил в
них очертания людей и животных. Одно дерево напоминало
коленопреклоненного великана, поднявшего над согнутой шеей
широко расставленные руки. У другого корявые выступы ствола
сливались в скорченное страданием, безобразное туловище. И все
деревья сгибались, казалось, с усилием подталкивая вверх
тяжелую массу бесчисленных ветвей, покрытых серебристыми
мелкими листьями.
По другую сторону дома мелькнула женская фигура в
праздничном ярко-синем химатионе с золотыми блестками. Художник
узнал дочь в тот самый момент, когда девушка скрылась за
склоном холма. Неслышно ступая босыми ногами, к Агенору
приблизилась его жена и села рядом.
-- Тесса опять пошла в сосновую рощу к Пандиону, -- сказал
художник и прибавил: -- Дети думают что нам неизвестна их
маленькая тайна!
Жена его весело засмеялась, но, внезапно став серьезной,
спросила:
- Что ты думаешь о Пандионе теперь, когда он прожил у нас
больше года?
-- Я полюбил его еще больше, -- ответил Агенор, и жена
согласно наклонила голову. -- Но... -- Художник замолчал,
обдумывая дальнейшие слова.
-- Он хочет слишком многого, -- закончила за него жена.
-- Да, он хочет многого, и много ему дано от богов. И
некому научить его -- я не могу дать ему то. что он ищет, --
сказал художник с ноткой грусти в голосе.
-- А мне кажется, что он мечется, не находя себя.
Он не похож на других юношей, -- тихо сказала жена. -- И я
не понимаю, что ему еще нужно, а иногда просто жаль его.
-- О милая, ты права: не даст ему счастья стремление
достигнуть того, чего никто не сумел еще сделать. А тревогу
твою... Я понимаю ее причину: ты боишься за Тессу?
-- Нет, не боюсь, дочь моя горда и смела. Но я чувствую,
что любовь к Пандиону может принести ей много горя. Плохо,
когда человек, как Пандион, одержим исканиями -- тогда любовь
не излечит его от вечной тоски...
-- Как излечила меня, -- ласково улыбнулся жене художник.
-- А когда-то я, пожалуй, походил на Пандиона...
-- Ну нет, ты всегда был спокойнее и крепче, -- сказала
жена, погладив седеющую голову Агенора. Тот смотрел вдаль, за
деревья, куда скрылась Тесса. Девушка торопливо шла к морю,
часто оглядываясь, хотя и знала, что так рано в праздничный
день никто не пойдет в священную рощу.
От белых обрывов бесплодных каменистых гор уже веяло
жаром. Сначала дорога пролегала по равнине, покрытой колючками,
и Тесса шла осторожно, чтобы не порвать подол своего лучшего
хитона из тонкой, полупрозрачной материи, привезенной из-за
моря. Дальше местность вспучилась холмом, сплошь покрытым
кроваво-красными цветами. В ярком солнце холм пылал, как будто
залитый темным пламенем. Здесь не было колючек, и девушка,
высоко подобрав складки хитона, побежала.
Быстро миновав одинокие деревья, Тесса очутилась в роще.
Стройные стволы сосен отливали восковым лиловым блеском,
раскидистые вершины шумели под ветром, а ветви, опушенные
мягкими, в ладонь длиной иглами, превращали яркий солнечный
свет в золотую пыль.
Запах нагретой смолы и хвои смешивался со свежим дыханием
моря и разливался по всей роще.
Девушка пошла медленнее, бессознательно подчиняясь
торжественному покою рощи.
Направо среди стволов перед нею возвышалась серая,
обсыпанная хвоей скала.
На полянку падал столб солнечного света, и сосны вокруг
казались вылитыми из красной меди. Сюда яснее доносился
рокочущий гул моря -- невидимее, оно напоминало о себе низкими
мерными аккордами.
Из-за скалы навстречу Тессе выбежал Пандион и привлек
девушку к себе, затем слегка оттолкнул ее и зорко осмотрел,
словно стремясь вобрать в себя весь ее облик.
Завитки ее блестящих черных волос трепетали вокруг
гладкого лба, узкие брови приподнимались к вискам,
переламываясь чуть заметно, и это придавало большим синим
глазам едва уловимое выражение насмешливой гордости.
Тесса мягким движением отстранилась. -- Поспеши, сюда
скоро придут! -- сказала она, нежно глядя на юношу.
-- Я готов. -- С этими словами Пандион подошел к скале,
рассеченной узкой вертикальной пещерой.
На глыбе известняка стояла незаконченная статуя в половину
человеческого роста из плотной глины. Тут же были разложены
деревянные инструменты скульптора -- изогнутые пилочки, ножи и
лопатки.
Девушка сбросила синий химатион и медленно подняла руки к
застежкам, скреплявшим сборки разрезанной вдоль плеч легкой
ткани.
Пандион следил за ней, улыбаясь и перебирая инструменты,
но, когда он отвернулся к статуе, восторженная улыбка медленно
сползла с его лица. Еще очень далеко было этому грубому
изображению до восхитительной живой Тессы. Но все же в глине
появились уже все пропорции ее тела. Сегодня решающий день:
подготовка кончена. Он перенесет на недвижимую глину обаяние
живых линий.
Пандион хмуро и решительно повернулся к Тессе. Та, искоса
взглянув на него, кивнула головой. Потупив глаза, девушка
оперлась на ствол сосны, подложив одну руку под затылок.
Пандион молча погрузился в работу. Взгляд юноши сделался
пронзительным, глаза перебегали с тела подруги на глину и
обратно, запоминая, соразмеряя и сравнивая.
Много дней уже шла эта борьба творческих рук с мертвой,
безразлично податливой глиной, которую нужно было заставить
принять прекрасную форму живого.
Время шло. Чуткое ухо юноши уже несколько раз улавливало
подавленные вздохи уставшей Тессы.
Пандион прекратил работу, отступил от статуи, и Тесса
невольно вздрогнула, услышав горький стон разочарования.
Изображение стало гораздо хуже. То, что жило в нем и привлекало
едва намеченными чертами, теперь, приглаженное и
