Приблизительно в девяти километрах к западу лежала большая
котловина, обрамленная красными утесами,-- Баин-Дзак, главный
пункт американских раскопок, названный ими Шабарак-усу по
малоизвестному колодцу Шабарын-Гун-усу ("Глинистая Глубокая
вода") в западной части котловины. Еще до моего приезда из
Улан-Батора на Баин-Дзаке побывали Орлов, Громов и Эглон.
Результатом поездки явилась находка превосходных экземпляров
яиц динозавров. Баин-Дзак тогда являлся единственным в мире
местом, где находились сохранившиеся в ископаемом состоянии
яйца динозавров.
Американцы собрали все, что было вымыто наружу, вскрыто из
породы за тысячелетия существования обрывов Баин-Дзака,
названных ими "Флэминг Клиффс" -- "Пылающие утесы". Поэтому
добыча была богатой: целые кладки по десятку и более яиц были
найдены "охотниками за ископаемыми". Нам пришлось несравненно
труднее -- эрозия, в Гоби идет медленно и главным образом за
счет сильных ливней, наводнений, случающихся раз в четверть
века. Тем не менее прекрасные находки оправдали труд наших
людей.
Орлов с Эглоном признавались, что их охватил трепет, когда
на склоне красноватого песчаника они заметили два
желтовато-белых маленьких куполка, покрытых орнаментом из
бугорков размером с маковые зерна. Эглон уверенной рукой
мастера стал удалять плотно слежавшийся за миллионы лет песок.
Постепенно открылись четыре целых яйца удлиненной
цилиндрической формы, утолщенные на одном конце, не похожие ни
на какие яйца ныне существующих животных. Это не была целая
кладка, подобная тем, какие находили американцы -- круг из
12--14 аккуратно уложенных по радиусам яиц, но, несомненно,
часть кладки, сохранившаяся непотревоженной с того момента,
когда самка вымершего пресмыкающегося зарыла в песок отложенные
ею яйца семьдесят миллионов лет назад. Это доказывалось тем,
что яйца лежали плотно друг к другу, сходясь к центру своими
узкими концами. Тупые и расширенные оконечности яиц были
обращены наружу, как полагалось ненарушенной кладке.
Упорные поиски показали нам, что целые ископаемые кладки
яиц в песчаной толще Баин-Дзака -- очень редкое явление. Зато
мы открыли целые прослои битой скорлупы, но об этом поговорим
позже, так как подробно мы исследовали их только в 1948 и 1949
годах.
До вечера мы безрезультатно бродили по широким, обрывистым
оврагам, между шатрообразными останцами красных песков.
Вернулись к логу Гашато уже в темноте. Холмы стали совершенно
черными, низкий лунный серн серебрил колышущуюся поверхность
дериса, похожую па ртутное озеро в черной раме. Высота стеблей
злака достигала плеч. Выло приятно идти по узкой тропинке,
утопающей среди дериса, как в хлебном поле. Далекое, по родное
вспомнилось мне в этом логу, затерявшемся среди бесплодных,
каменистых пустынь Центральной Азии. С отзвуком моей северной
деревенской родины в душе я вошел в палатку и долго глядел
через раскрытый вход на светящийся под луной дерис.
Все спали крепко, только прихворнувший Громов тяжело
кряхтел в своем мешке да ежившаяся от холода Лукьянова
ворочалась па своей койке,
Утром я проснулся от зова неугомонного Эглона. Он вскочил
пораньше, чтобы пострелять копыток, но их не оказалось. Иней
лег на дерис, каждый сухой стебель и жесткий лист покрылись
тысячами блесток. Груда сверкающей алмазной пыли отливала
розовым в лучах утреннего солнца. Чистота и яркость красок,
щедрость, с которой они были, так сказать, "отпущены"
ландшафту, были поистине изумительны и. пожалуй, нигде, кроме
Гоби, неповторимы. В стороне, за палатками, поднимались
столбики черного дыма -- Андросов разогревал "Дракона". Мотор
"Дзерена" должен был быть готов к двум часам дня: Орлов, Громов
и Эглон ехали на машине для исследования обрывов к югу от
колодца. Поэтому профессора хладнокровно остались кейфовать в
постелях, всем на зависть, а мы, наскоро выпив чаю с лепешками.
поехали на Баин-Дзак.
Щебнистая равнина, вначале слабо всхолмленная, поднимаясь,
перешла в ровное, как плита, плато, по которому мы понеслись со
скоростью восемьдесят километров. Вскоре перед нами появились
красные башни главного обрыва Баин-Дзака. Я сразу же узнал их
-- пятнадцать лет тому назад я изучал репродукцию картины в
красках -- фронтиспис толстого тома отчета американской
экспедиции. Вот они: одна -- тонкая колонна -- стоит отдельно,
слева и справа -- широкие башни, отделенные ущельем от крутой
красной стены... Только сейчас обрывы красных песков находились
в тени. Тусклый кирпично-красный цвет на выступах,
сумеречно-серый в ущельях -- местность казалась неприветливой.
Так вот она Джадохта, или Шабарак-усу,-- палеонтологическая
сокровищница американцев!
Мы спустились с плато в котловину. Рабочие стали набирать
воду из колодца, а мы принялись за исследование красных
обрывов. Я карабкался по дну узких ущелий, влезал на маленькие
площадки на вершинах башен, проходил по гребням длинных стен. И
постепенно выяснялась картина геологического строения
Баин-Дзака.
Толща красных песков, замечательно тонко отсортированных,
прорезывалась на разных уровнях тремя слоями белого мергеля --
следами затоплений, периодически происходивших здесь семьдесят
миллионов лет назад и погребавших в выровненных дюнных песках
речной дельты кладки яиц и трупы животных. Но нужны были еще
данные, более подробное исследование, чтобы выступить во
всеоружии научных фактов. Мы поехали на западную оконечность
обрывов, оставив без внимания многочисленные кости мелких
динозавров, попавшиеся нам в песках нижнего горизонта. Белые,
рыхлые, плохо сохранившиеся, эти кости не представляли
серьезного интереса и могли быть взяты только после долгой
подготовительной работы.
В западной части Баин-Дзака мы нашли скелет маленького
динозавра, неполный череп протоцератопса и кости его лапы.
Миллионы маленьких песчаниковых конкреций усеивали размытые
площадки песчаных холмов, были щедро насыпаны на дне овражков.
Именно в этих конкрециях американцы нашли шесть маленьких
черепов древнейших млекопитающих. Мы с ожесточением набросились
на конкреции с молотками и разбили с тысячу, но без всякого
результата -- и немудрено! Двадцать коллекторов американской
экспедиции пересмотрели десятки и сотни тысяч пустых конкреций
в течение трех месяцев, прежде чем сделать свои замечательные
находки. Наши шансы -- найти что-либо за два-три часа -- были
ничтожно малы. Поэтому мы оставили бесплодное занятие и
принялись извлекать и упаковывать найденное. Андросов,
отделившийся от всех и рыскавший правее, поднялся из оврага и
подошел ко мне с хитрым, торжествующим видом. На его широкой
ладони лежало отлично сохранившееся яйцо динозавра.
-- Это что? -- притворился он непонимающим, держа другую
руку в кармане полушубка.
-- Показывайте, что еще! -- весело крикнул я. Шофер извлек
еще две половинки ископаемых яиц.
-- Ну и молодец! Пойдемте, покажите, где нашли.
-- Так там ничего не осталось. Я кругом все разрыл киркой!
-- Дело не в этом. Надо знать, в каком слое они
залегали...
Кроме Андросова, никто не нашел целых яиц. Только
Лукьянова собрала крупные куски скорлупы, которые мы тоже
присоединили к коллекции.
Выехав на дорогу, мы вторично спустились в котловину и
подъехали к буграм плотно слежавшихся песков. заросших
саксаулом. Бугры тянулись на пятнадцать километров и
представляли собою заросшие древние дюны около исчезнувшей
речки. Здесь обитали древние люди. населявшие Гоби пятнадцать
тысяч лет назад. На выдувах между буграми встречалось множество
кремневых орудий и скорлупки страусовых яиц, изредка
просверленные, как бусины. Американцы в 1923 году собрали
множество орудий, но так и не завершили их научной обработки.
Сделать это надлежало нашим археологам, поэтому мы с
энтузиазмом собирали и орудия и кусочки страусовой скорлупы.
Громов был не только геолог, но и археолог, и мы старались
доставить ему побольше материалов. Первенство и тут осталось за
Андросовым: одно из найденных им орудий -- грубый скребок из
темного агата -- оказалось, по определению Громова, значительно
древнее всех остальных.
Нагрузив машину саксаулом, на закате двинулись прямиком в
лагерь на Гашато. надеясь проследить границу меловых и
третичных отложений. Пришлось ехать через бугры, засыпанные
песками склоны и сухие русла. Доблестный "Дракон" преодолевал
все препятствия. На маленьком холме впереди вдруг вспорхнули
пустынные сычи. Я вспомнил, что орнитологи усиленно просили нас
добыть им гобийских сов. Андросов и рабочий гонялись за
птицами, а мне пришлось вести машину. Сычи нагло перелетали с
камня на камень на расстоянии выстрела. Стреляли и дуплетом, но
сычи так и не были добыты и плавно снизились за дальними
буграми.
Удивительно погожими и теплыми были эти дни, с 12 по 16
октября! Однако наши поиски дали ничтожный результат, и мы
должны были возвращаться в Далан-Дзадагад. Даже слегка грустно
было покидать светлый дерисовый лог Хашиату -- это чудесное для
лагеря место. Но едва лишь лог скрылся за первым увалом, как
вплотную приступили все заботы и дела, ожидавшие в
Далан-Дзадагаде.
Машины шли быстро, выздоровевший "Дзерен" летел впереди,
облако редкой пыли катилось за ним по дороге. Я сидел наверху с
винтовкой, как обычно, далекий от охотничьих настроений. Рядом
на ящике, поджав под себя скрещенные ноги и устремив вдаль
бесстрастный взгляд, восседал рабочий Павлик -- удивительно
похожий на буддийского божка. Я задумался над формами рельефа у
подножия Гурбан-Сайхана, видневшегося далеко справа,-- из
высокого кузова "Дракона" было удобно наблюдать. Вдруг Павлик
осторожно толкнул меня и показал на едва заметную полоску пыли,
возникшую слева, километрах в двух от дороги. Там цепочкой
мчались наперерез своему тезке дзерены. Пронин увеличил ход до
предела. Как и все спасающиеся бегом травоядные, дзерены должны
обязательно пересечь дорогу движущемуся близ них предмету.
Этот тысячелетиями выработанный инстинкт появился как
приспособление в борьбе с волками. Волки, охотясь на
быстроногих животных, которых они не могут взять ни скоростью
бега, ни выносливостью, разделяются на две партии -- загонщиков
и засаду. Загонщики гонят добычу к месту, где спряталась засада
и там внезапно перед уже утомившимися животными вырастает цепь
свежих врагов. Таким же способом охотятся и львы на антилоп в
саваннах Африки. Пожалуй, это единственный прием, доставляющий
победу хищникам на открытых пространствах. Дзерены --
быстрейшие животные мира, не считая гепардов. Скорость их бега
на пределе достигает восьмидесяти пяти километров в час. в то
время как гепарды -- длинноногие леопарды -- развивают скорость
до ста десяти километров в час. Мы не наблюдали такой скорости
по той простой причине, что ездили на грузовиках, но можем
утверждать, что дзерен в состоянии обогнать машину, идущую со
скоростью семьдесят километров в час. Однако так бежать дзерен
может лишь очень недолго -- два-три километра.
Быстрейшие животные вовсе не были умнейшими: их стремление
во что бы то ни стало пересекать дорогу автомобилям было
гибельным. Несущийся полным ходом автомобиль и скачущее
наперерез ему стадо дзеренов неминуемо сближались. Если
водитель правильно рассчитывал ход, то дзерены пересекали
дорогу очень близко от машины и падали жертвами стрельбы Так
