самородные металлы. А так как этим, вероятно, занимались только
мужчины, то отсюда и понятна эта черта их характера, мало
свойственная гораздо более практичным в отношении кладов
женщинам...
Но сейчас мы могли лишь позавидовать монгольским
кладоискателям. В одиннадцать часов, запасшись водой и наскоро
позавтракав вместе с цириками, мы отправились в дальнейший путь
вдоль столбов на этот раз действующего телеграфа, которые
должны были привести нас в Сайн-Шанду. Солдаты вывели нас на
тропу, и мы поехали прямо на восток.
Дорога поднялась на высокий перевал. Впереди раскинулось
плоскогорье с белесым ковыльком, на котором паслись дзерены.
Одна из антилоп пала жертвой меткого выстрела Эглона. пополнив
запас мяса. На вершине небольшого увала, пересекавшего
плоскогорье, "Смерч" усиленно засигналил. Мы остановились.
Андреев, выскочив из машины, отчаянно махал кепкой. Пришлось
вернуться. Пока нашли повреждение -- пробитое реле, у нашего
"Дзерена" на стоянке спустил баллон. Мы возились с машинами, а
Эглон бродил в стороне в поисках новых находок -- наш
неутомимый Ян был прирожденный собиратель всего: костей,
насекомых, образцов дерева, халцедонов, пустынных
многогранников, статуэток богов...
Эглону зачем-то показалось нужным осмотреть два бугорка
поодаль, правее дороги. На ближнем холмике оказался разбитый
арслан -- фантастический лев в виде барельефа из обожженной
глины. Такие арсланы украшают цоколи больших субурганов, и этот
был, несомненно, похищен из Улугэй-хида, но на перевале,
видимо, стало невмоготу тащить его дальше. Эглон собрал и
упаковал находку. Теперь этот арслан, склеенный и вделанный в
деревянную рамку, приветствует входящих в мою московскую
квартиру...
Заполненная песком котловина встретила нас на границе
новой области, в ста четырех километрах от Улугэй-хида. Пески
погребли длинные гряды базальта, гребни которых местами
выходили на поверхность. Отполированные ветром и песком
базальты покрылись яркой, блестящей коркой густого и чистого
лилового цвета, необычного для камня.
Так чудесно выглядели блестящие лиловые утесы и полосы,
рассекавшие рыхлую и желтую поверхность песков, что я в
пятисотый раз пожалел о цветной фотографии. Впрочем, и
фотография оказалась бы бессильной перед величием, чистотой с
тонкими переходами гобийских красок -- нужен был художник...
Пески быстро окончились, и мы выбрались на усыпанное
щебнем плато. Но не успели проехать по нему и пяти километров,
как снова спустились в вытянутую с севера на юг котловину,
совершенно черную от сплошного покрова мелкого щебня. Из-под
щебня рыжеватым подцветком проглядывала красно-оранжевая глина.
Котловина Цэгиин-Тойрим ("Точечная впадина") была такой
ровной и такой громадной, что ее поразительная выглаженность,
подобная листу стекла, казалась неправдоподобной. Впрочем,
вблизи стали заметны мелкие и широкие, окаймленные саксаулом
русла, заполненные песком и пересекавшие котловину в трех
местах. В их песке машины грузли и буксовали. Щебнистая
поверхность самой котловины держала машины лучше, хотя мелкий
щебень вдавливался в глубину и машины шли тяжело.
Быстро и незаметно спустились сумерки. Мы решили ночевать
в котловине. Машины, койки, костер очутились точно посреди
гигантской бальной залы -- темнота уничтожила последние
признаки неровностей на этом необъятном черном паркете. Хорошо,
что стояли спокойные дни и особенно ночи -- чистый, без единой
песчинки и пылинки щебень свидетельствовал о дьявольской метле,
постоянно разгуливающей по этой равнине. Пока готовили ужин, я
пошел к центру котловины. Там не было щебня -- одна только
глина, но уплотнившаяся до твердости цемента.
Я долго стоял посреди этой необычайной равнины, наблюдая,
как стелются, растекаясь по черному щебню, последние слабые
лучи солнца и непомерно длинные стрелы -- тени саксаула --
становятся еще длиннее. Тени достигли двух десятков метров
длины, лучи угасли, и черные стрелы растворились в черноте
щебня. Слабый звездный свет едва отблескивал на поверхности
щебня, когда я возвращался к лагерю, туда, где колебалось,
вздымаясь и падая, багровое пламя, полускрытое силуэтами машин,
казавшихся исполинскими на гладкой земле.
Двадцать второе октября прошло продуктивно; мы сделали сто
шестьдесят километров и находились довольно близко от
Сайн-Шанды... Всякие следы дороги исчезли еще вечером при
въезде в котловину. Наутро мы тоже не смогли их разыскать.
Пески и глины грязноватых, неярких цветов были рыхлой,
неверной почвой для машин. Горы и холмы из твердых пород с их
резкими, определенными формами уступили место расплывчатым
увалам и засыпанным песками останцам.
Пришлось пробиваться по бугристым пескам вдоль столбов --
никакой надежды объехать эту простершуюся во все стороны
равнину не было. Машины раскачивались и судорожно дергались, то
одолевая очередной бугор, то глубоко распахивая кочку колесами.
Впереди поднимался невысокий останец -- возможный путь на
плато. Увы, едва лишь мы, форсируя до предела моторы, одолели
песчаный склон, как с вершины останца открылась местность,
состоявшая из бесконечных, запесчаненных равнин. Среди них там
и сям торчали останцы красноцветных гобийских пород. Временами
более высокие гряды округлых гор преграждали путь. На гребне
одной из таких гряд мы нашли заметно прокатанный автомобильный
след вдоль старой верблюжьей тропы. Множество халцедонов
усеивало тропу. Я поднял валявшийся среди них кусок окаменелой
кости, судя по характеру окаменения -- динозавра. Поехали по
старой автодороге, проходившей в стороне от телеграфной линии и
извивавшейся по верхушкам холмов и грядок, чтобы избежать
запесчаненной поверхности равнины.
У подножия одного из холмов стояла юрта, настолько
запыленная, что она почти не выделялась среди окружавших
песчаных кочек. Это оказалась телеграфная станция, и мы с
удовольствием узнали, что до Сайн-Шанды осталось не больше
восьмидесяти километров. Дорога становилась все более
накатанной между широкими размывами и оплывинами красных и
лилово-серых глин и песчаников.
Несколько раз мы останавливались, сейчас же покидая машины
и привычно рассыпаясь "веером" по окрестным холмам. Несмотря на
беглость осмотра, все чаще попадались обломки костей, в том
числе кусок бедра, фаланга пальца динозавра, щитки черепах. Не
было сомнения, что здесь находилась область развития меловых
отложений, к западу от аймака. Однако гораздо лучше было
поскорее попасть в Сайн-Шанду, не тратя времени на дальнейшие
поиски, там найти проводника, а также, устроив базу, облегчить
машины для разъездов по бездорожью. Размывы глин стали еще
причудливее: замшево-серые купола, лиловатые конусы, красные
цилиндрические башни, ребристые желтые стены...
Наконец мы выбрались из лабиринта размывов на щебнистую
равнину, поросшую ковыльком. Около семидесяти километров мы
прошли от ночлега, но тут дорога отвернула от столбов -- вдоль
них пошел лишь слабо накатанный след. Пронин затормозил и
выжидающе выглянул из кабины. Я посмотрел на членов "коллегии
проводников" -- смущение было на лицах Данзана и Эглона. По
внезапному вдохновению я решил, что такая хорошая дорога не
может идти никуда в другое место, кроме аймака, хотя бы она и
круто заворачивала на север. Я махнул Пронину рукой в сторону
от столбов. Тотчас же из кабины высунулся Громов и с ехидным
смешком осведомился, как это мы решаемся покинуть спасительные
столбы. Приняв важный вид, я приказал подчиняться "проводнику".
Наслаждаясь хорошей дорогой, "Дзерен" понесся на
предельной скорости. Отставший "Смерч" сначала было заметался у
поворота, потом стал догонять нас. Дорога пересекла
мелкосопочник без русел, поднялась на длинный хребетик и по
нему вышла на бесконечную и безжизненную равнину, очень
светлого, желто-серого, цвета от бесчисленных белых камешков и
малозаметной сухой и редкой травы. Дорога расширилась почти
вдвое и превратилась в настоящий тракт после того, как
соединилась с другой дорогой, шедшей с северо-запада.
Сомнений, что мы приближались к аймаку, не оставалось. Все
же, завидев издалека арата, ехавшего на верблюде, мы замедлили
ход и осторожно приблизились, призывно махая руками. Старик
арат, нисколько не удивившись автомобилю, сообщил, что до
аймака километров пятьдесят такой же хорошей дороги. Мы
поблагодарили арата, и он поспешно отвел верблюда, чтобы
животное не испугалось при запуске мотора, доказывая опытность
во встречах с машинами.
Подъехал "Смерч", и Орлов, вторя Громову, стал
прохаживаться насчет удаления от столбов и напуганных
"проводников". Я решил отомстить. Подмигнув товарищам, я принял
убитый и пристыженный вид и сообщил, что мы заблудились и едем
вовсе не в Сайн-Шанду, а в какой-то сомон. Придется ехать
обратно. Товарищи вторили мне, сокрушенно качая головами,
Андреев разозлился и стал требовать остановки, чтобы
заправиться горючим. Орлов стоял с растерянным видом, не
понимая каверзы. Насладившись местью, мы быстро завели машину и
двинулись в прежнем направлении. Бранные выкрики товарищей,
смекнувших обман, понеслись нам вслед, но мы быстро вышли из
пределов их досягаемости.
Весело поглядывая друг на друга, "проводники" занялись
беспечным разговором. Дело сделано, машины можно считать уже
пришедшими в аймак через восемьсот километров гобийских гор и
впадин. Больше не нужно тщательно следить за местностью,
запоминать все повороты, рассчитывать пригодность почвы для
передвижения машин...
Машина остановилась. Пронин пулей выскочил из кабины. Я
недоуменно окликнул его, но шофер, не отвечая, стал яростно
чесаться об угол борта, потом снял ватник и тщательно осмотрел
его с изнанки. Я успокоился -- ничего не случилось, просто
очередная колючка из лагеря "ревущего столба" дошла до кожи
шофера.
Машины понеслись снова. Мы с Данзаном заговорили о
наводнениях, иногда случающихся в Гоби. Я удивлялся, откуда
берется столько воды, чтобы напитать и заполнить все
бесчисленные сухие русла, песчаные впадины, массивы рыхлых
отложений.
-- А знаете, какой идет дождь! -- возбужденно крикнул
Данзан.-- Нельзя говорить -- слышно только ш-ш-ш-ш-ш! -- изо
всех сил зашипел геолог.
Машина затормозила, толчком дернула нас вперед. Опять
Пронин выскочил, обежал вокруг машины и молча вернулся в
кабину. На мой вопрос он лаконично ответил, что посмотрел
резину.
Машина тронулась. Я увидел, что Данзан смеется, и
догадался, что шофер, услышав энергичное шипение Данзана,
решил, что спускает баллон. А что, если испробовать это снова?
По безмолвной команде все трое набрали воздуху и хором
зашипели: ш-ш-ш-ш-ш-ш!
Сцена осмотра баллонов повторилась заново. Убедившись, что
все в порядке. Пронин подозрительно взглянул вверх, увидел
смеющиеся лица, рассердился.
-- Если еще будете шипеть -- не повезу! -- сверкнул он
цыганскими глазами и втиснулся боком в кабину,
Пологие, широкие холмы, просторная светлая равнина...
Машины летели по отличной дороге, их длинные тени в заходящем
солнце убегали вперед по щебню и пыли. Мы вышли из безлюдной
Гоби -- на востоке поднялась гряда низких холмов, на них --
дома, освещенные солнцем, казались парусами в морс. Аймак
приближался. Он был населеннее Далан-Дзадагада, судя по числу
