Наклонив вперед большую темную голову, он лежал на равнине,
вытянув передние лапы, в классической позе. Не могло быть
сомнения -- это останец Цундж. Когда я отнял бинокль от глаз и
стал прицеливаться на останец компасом, он оказался видимым и
простым глазом -- маленькое желтое с черным пятно на монотонной
желто-серой плоскости.
Я сообщил о находке товарищам и записал под аккомпанемент
их одобрительных восклицаний азимут СЗ 330 градусов. Теперь
стало несомненным, что мы находимся в том самом месте, о
котором давно мечтали, слушая рассказы Чудинова и представляя
себе гигантское кладбище динозавров.
Осталось только изучить его, сделать пробные раскопки и
наметить план будущих работ. Веселые, устремились мы врассыпную
по склонам, не обращая внимания на их крутизну -- за время
исследования Нэмэгэту выработалась привычка ходить по обрывам
гобийских красноцветов вскачь, уподобляясь горным козлам --
янгерам.
Но когда через три часа мы сошлись снова у машин. унылое
недоумение на лице каждого "охотника" без слов
свидетельствовало о полной неудаче. Нашлись обломки костей
динозавров, щитки черепах, куски стволиков окаменелой
древесины. Сборы были достаточны для установления возраста
слоев Ширэгин-Гашуна, но даже отдаленно не напоминали богатого
кладбища ящеров. Не задерживаясь для еды, мы разгрузили
"Дзерена" и поехали па пустой машине вниз, во впадину, через
саксаульники и пески к уступу Цзун-Ширэ.
До вечера все пятеро исследователей -- Орлов, Громов,
Эглон, Данзан и я -- ходили по этому длиннейшему обрыву (около
десяти километров). Сорокаметровый уступ был изрезан оврагами и
промоинами -- башни, сфинксы, драконы, бюсты разных людей
глядели с презрением на нас, медленно пробирающихся по пескам у
подножия красных стен. Жара и безветрие, удивлявшие еще с утра,
здесь, во впадине, стали нестерпимыми. После холодных ветров,
снега и морозных ночей в Нэмэгэту и студеного, в вечной тени,
перевального ущелья мы не рагстапались с ватниками и ватными
штанами. Подобная одежда в духоте Ширэгин-Гашуна наставила нас
обливаться потом и была сброшена после первого часа ходьбы по
обрывам.
Я увидел вдали белое пятно, двигавшееся мне навстречу, и
остановился в недоумении. Это оказался Эглон, уныло шагавший в
одном нижнем белье. Ватные штаны неуклюже висели на ледорубе на
его плече. Очки жалобно перекосились, обильный пот струился по
его лицу и шее. нос грустно смотрел под ноги. Исследователь
сетовал на отсутствие интересных находок.
Породы здесь в общем походили на те. какие попадались в
Нэмэгэту: слои красных глин, песчаников и песков, переслоенные
голубоватыми конгломератами. Но лишь редкие обломки, еще более
жалкие, чем в Барун-Шире, встретились нам за все время
исследования Цзун-Шире. Ясно было одно -- в обрывах вопреки
сообщению отряда Комитета наук никакого сколько-нибудь стоящего
местонахождения нет и не было.
Приехали в лагерь без приключений уже в сумерках. За время
нашего отсутствия проводник Цедендамба ездил на "Смерче" и
отыскал колодец с отвратительной на вкус водой в трех
километрах к западу. Чай, по общему признанию, был не чем
другим, как подогретой верблюжьей мочой с примесью гипосульфита
и глауберовой соли. Худшей, чем в Ширэгин-Гашуне, воды мне не
встречалось за все время работы в Гоби в последующие годы.
Чтобы покончить с общим унынием, выдали по шкалику спирта,
и после обеда настроение улучшилось. Мы стали обсуждать план
дальнейших исследований.
-- Место найдено совершенно точно.-- говорил Громов.--
Совпали указания Чудинова и комитетского отряди: налицо сфинкс
и колодец, азимуты правильны. Наконец. и проводник тоже знает
это место, как Ширэгин-Гашун. И в то же время основного --
местонахождения динозавров -- здесь нет. Что начальник отряда
Комитета напутал, это ясно -- обрывы не содержат ничего
похожего на то громадное количество костей, о котором написано
в отчете. Но Чудинов с самого начала говорил и писал о другом
месте -- где-то па дне котловины. Надо обследовать дно
котловины!
-- Совершенно верно.-- согласился я.-- но наши возможности
ограниченны; машина, даже пустая, не пройдет через центральную
часть впадины -- там пухлые глины. А для того чтобы обогнуть
котловину с севера, туда, к Бага-Богдо, у нас нет времени.
Попробуем завтра пройти вдоль Цзун-Ширэ в северную часть...
Так и решили. Необычайное безветрие продолжалось и
следующий день. Опять стояла жара, для пятого октября
невероятная. Я подумал, какая чудовищная жара должна была
стоять здесь, в глубокой впадине, закрытой со всех сторон
горами, летом. Проводник подтвердил мои догадки, я даже
обрадовался, что в этом месте с гнусной водой и адской жарой не
оказалось большого, достойного крупных раскопок
местонахождения.
Опять "Дзерен" повез исследователей в глубь
Ширэгин-Гашунской впадины. Я остался в лагере, чтобы привести в
порядок записи по Нэмэгэту. В те дни поиски и раскопки велись с
рассвета до ночи, ночью еще писались этикетки, и совершенно не
было времени на обработку сделанных наспех заметок...
Солнце палило нещадно, палатка превратилась в духовую
печь. Я забрался под "Дракона" и в тени, под уютным навесом из
карданов, крестовин, тяг и трубок проработал весь день,
временами прерывая записи для совещаний с Андросовым по
автомобильным делам
Исследователи вернулись менее унылые, чем вчера издеваясь
над Прониным Водитель "Дзерена" очень искусный умелый и
находчивый, до сих пор благодаря тяжелой военной школе
победонесно справлявшийся со всеми затруднениями, впервые
безнадежно завяз в пухлых глинах центра впадины Лишь с большими
усилия ми удалось высвободить машину Проехав около пятнадцати
километров вдоль обрывов исследователи вы брались на
относительно твердую саксаульную равнину Позади нее стояло
несколько небольших холмов-останцев с костями гигантских
динозавров, примерно таких же. как и в Нэмэгэту На одном из
останцев. несомненно лежал целый скелет теперь сильно
разрушенный и разнесенный Подтвердилось, что в Ширэгин-Гашуне
действительно есть местонахождение динозавров, но небольшое
Если бы мы попали сюда в самом начале нашей работы, то.
пожалуй, нашли бы его заслуживающим разработки. Теперь же
Ширэгин-Гашун не шел ни в какое сравнение с Нэмэгэту. доступен
был значительно труднее и содержал материал гораздо худшей
сохранности. Очевидным стало сильное преувеличение, допущенное
увлекшимся географом, но после открытия Нэмэгэту это не было
катастрофой. С легким сердцем мы "закрыли" это воображаемое
кладбище.
Шестого октября мы спустились с уступа Барун-Ширэ и
направились на восток, рассчитывая обогнуть массив Сэвэрэй и
выйти на автомобильную дорогу в Ноян сомон. Здесь котловина,
названная нами Занэмэгэтинской, сильно сужалась. При
господствующих в Гоби западных ветрах и широком растворе
котловины на запад в узкой восточной части нужно было ожидать
накопление песков.
Так оно и оказалось. Сплошные бугристые пески начались в
десяти километрах от Барун-Ширэ. Около тридцати километров мы
пробивались через пески, держась сухого русла, поднимавшегося
на маленький перевал между двумя коническими черными горками.
Машины едва шли, постоянно зарываясь, и вылезали только по
доскам. "Дракон" буквально пахал песок, так как если небольшие,
поросшие колючками кочки еще кое-как поддерживали полуторки, то
ничего не значили для семи тонн "Дракона".
Я требовал от проводника вести нас другим путем, но
Цедендамба уверял, что другой дороги нет и нужно во что бы то
ни стало пробиваться здесь. Проделывать назад весь тяжелейший
путь через Нэмэгэту было невозможно, но и ехать тут было
губительно для машин. В отчаянии мы с Андросовым решили
пробиться к горам и там искать пути. Для машины легче идти по
большим подъемам, но по твердой почве, чем по песку.
Семисантиметровой толщины доски, поддерживавшие нас в носке,
изломались в щепки, пока мы поднялись к черному каменистому
склону первого холма. Склон оказался крутым, и подъем был очень
тяжел для нашей груженой машины. Мы решили взобраться сначала
на холм и осмотреть путь. Безотрадная картина представилась нам
с вершины. Не по-осеннему жаркое солнце погружало свои лучи в
широкие впадины между коническими черными холмами, то острыми,
с крутыми склонами, то широко расползшимися между долинками.
Подножие каждого холма тонуло в рыхлом песке, казавшемся
ярко-желтым от окружавших черных пород. Сложные желтые узоры
извивались между мрачными заостренными вершинами, образовавшими
полукруг и дугой охватившими плоскогорье, поросшее
светло-золотым на солнце дерисом. До плоскогорья было не меньше
пятнадцати километров, и наш "Дракон" безнадежно засел бы в
первой же ложбине, заполненной песком, всплески которого
заходили высоко па склоны. Проводник был прав -- дороги не было
в этих мрачных холмах, к которым так подходило их название
Чоноин-шорголга ("Волчья колыбель"). Да, холмы надежно охраняли
дерисовое плоскогорье.
Мы проделали обратно весь мучительный путь, подошли к
сухому руслу. Взволнованный проводник, на серьезном лице
которого ясно читались тревога и огорчение, что-то усиленно
доказывал Данзану. Тот начал уверять меня, что все напрасно --
дороги там нет. Я ответил Цедендамбе, что он прав. Славный
проводник успокоился и просиял.
В безветрии и духоте гнетущее молчание долины нарушалось
моторами, ревевшими в попытках вырваться из цепких объятий
песка. Словно невидимая могучая лапа схватывала машину за
задний мост, удерживая ее и заставляя тяжело оседать в сыпучий
песок. Мы были с ног до головы в песке, с силой отбрасываемом
колесами. Песок лип на потные лица, хрустел на зубах.
Распаренные, в одних майках, мы толкали машины, таскали кустики
полыни, ломали ногти, выкапывая в колее машины глубоко зарытую
туда давлением доску. Мотор ревел, машина дергалась, мы
напрягали все силы, подталкивая ее оседавший бок, доски
обугливались под буксующей резиной. Близился вечер. Как-то
незаметно песок стал мельче, или же растительность гуще, или
появился щебнистый панцирь -- почему-то не запомнилось, что
именно, должно быть, от усталости. Незаметно мы стали
продвигаться быстрее, машины не садились, унылый вой низших
передач смолк, и мы пошли на третьей передаче. И было пора --
перегревшиеся моторы "выпили" всю воду, из-за скверного
качества взятую в небольшом количестве, а доски все до
последней были превращены в растопку для костра.
Полуторки, легче "Дракона" нырявшие по промоинам, начали
заметно обгонять, набирая ход.
-- Опять они лезут в гору, смотрите, Иван Антонович! --
завопил Андросов, еще не опомнившийся после песков.
Действительно, черные жуки, неуклюже нырявшие впереди,
сильно забрали вправо, на бэль Сэвэрэя. Опять Цедендамба хотел
пересечь борт котловины напрямик, забывая про горький опыт. Я
разозлился, достал из кузова винтовку и двумя выстрелами дал
сигнал остановки. Полуторки стали. Над тентами появились ряды
голов, смотревших в нашу сторону. Машины были загружены так,
что из ящиков с коллекциями, немного отодвинутых от переднего
борта, получалась скамья. На скамью стелили кошмы, в теплые дни
добавлялись полушубки, и три-четыре человека с удобством ехали
наверху, упираясь спинами в мягкие вещи -- палатки и постели,
