в холодном солнце. Порывы ветра врывались в кабину, низко
стелили стебли каемчатых порослей дериса по бережкам промоин.
Вот и перевал со знакомыми двумя обо.
Едва мы спустились на равнину, впереди показался аймак.
Линия дрожащего воздуха, похожего на воду, приподнимала от
земли группу белых домов в центре Далан-Дзадагада. Отчетливо
виднелась мачта радиостанции. отдельно стоявшее здание
больницы... будто бы аймак стоял на высоком холме. Но мы твердо
знали, что аймак стоит во впадине и отсюда виден быть не может.
Странный мираж, оптический фокус поднял над горизонтом его
отражение, и мы с удивлением наблюдали "чудо" довольно долгое
время. Затем, по мере приближения к Далан-Дзадагаду, видение
исчезло и появилась вновь лишь в четырех километрах от аймака.
Теперь дома прочно стояли на земле, приближаясь с каждой
минутой. Машина обогнула два крайних домика, повернула направо
и замерла у входного проема в наш дворик.
Лукьянова выбежала вместе с ребятами и заскакала от
радости, как девочка, высоко подпрыгивая. Черные косички
разметались по ее плечам, смуглое лицо стало пунцовым.
Оказывается, в аймаке распространили слухи, что наша экспедиция
заблудилась в песках и пропала без вести. Произошло это якобы
по вине проводника Цедендамбы, который взялся вести, не зная
дороги, и потому еще, что экспедиция вступила в запретные для
всех места. Неделю спустя в айкоме нам рассказали и о причине
возникновения слухов. Один бывший лама. случайно попавший в
аймак, бродя от юрты к юрте за даровой пищей, не преминул
воспользоваться случаем и стал распространять выдумку
собственного сочинения, чуть ли не как очевидец гибели нашей
экспедиции.
Лица наши долго горели в теплом и неподвижном воздухе
дома. Сладко спалось под крышей, в четырех стенах, на той же
верной походной койке. Здесь не нужно было тщательно
закупориваться, зажимая все щелки, натягивать на плечи и голову
полушубок, стараться лежать неподвижно, чтобы не раскрыться.
Нет сомнения, звездное небо над головой выглядит дивным шатром,
уютно в метке, когда койку окружает ширь безлюдной Гоби, целый
океан ночи и воздушного простора... Но, конечно, куда уютнее в
простом, защищенном от ветра доме, где ветер не достигает вас и
вы избавлены от его постоянной и назойливой близости. В этом и
заключается неисчерпаемое разнообразие оттенков жизненных
радостей, что они часто исходят из совершенно, казалось бы,
противоположных воздействий.
Машины надо было отремонтировать и подготовить к большому
восточному маршруту. Позднее время заставило нас отказаться от
полного перебазирования на восток. Мы решили перебраться туда
налегке, на двух полуторках, а "Дракона" оставить здесь для
вывозки даланской базы, как ни печально было расстаться с этой
могучей машиной, чей верный буксир был готов в любой момент
выручить слабых товарищей. "Смерч" решено было отправить в
Улан-Батор за запасными частями и лишь после его возвращения
приступить к восточному маршруту. Решили также во время
отсутствия "Смерча" совершить поездку за гору Арца-Богдо, к
впадине Оши, открытой американцами в 1922 году.
Три дня экспедиция стояла в аймаке. Мы с Громовым усиленно
занимались дневниками, попутно помогая Данзану
систематизировать свою петрографическую коллекцию. Эглон с
Лукьяновой, перепаковав все коллекции и подготовив их к
отправке в Москву, проводили все время на складе, отвешивая
продовольствие для восточного маршрута и подсчитывая остатки
для возвращения в Улан-Батор. Устав сидеть над записями, я
забирался под машину, где лежали перемазанные Андросов и
Пронин. Там, мирно покуривая, мы вели расчеты горючего и грузов
и прикидывали максимально возможное количество бензина, которое
мы сможем взять на восток.
Все противоречиво сталкивалось в этих расчетах, как оно и
бывает в действительности: небольшая грузоподъемность
полуторок, необходимость взять огромное количество бензина на
висячий маршрут, без базы, но вместе с ним и запас продуктов,
воды и снаряжения, которое теперь вследствие холодного времени
было особенно громоздким,-- полушубки, кошмы, печки занимали
много места. Нельзя было обойтись без ящиков, досок, гипса,
бумаги для упаковки коллекций. Уменьшение числа людей не решало
вопроса: хотя количество народа и должно быть строго
лимитированным, но малое количество исследователей означало или
удлинение поисков, или резкое сокращение района обследования.
Точно так же малое число рабочих вело к удлинению срока
раскопок или же к уменьшению их объема. Приходилось сокращать
резервы в горючем и продуктах и рассчитывать на наилучшее
стечение обстоятельств, другими словами -- рисковать...
А ночи делались все холоднее. Каждое утро повар пробивал
толстую корку льда в бочке с водой. Огромные стаи копыток,
летевшие на юг, задерживались на родниках близ аймака, и Эглон,
отправлявшийся туда на рассвете, обязательно приносил несколько
штук домой. Зажаренные копытки получили бы одобрение у самого
тонкого гастронома. Что же было говорить о нас!
Днем солнце светило по-прежнему ярко, и в защищенном от
ветра месте казалось, что в Гоби тепло. Во дворе до пояса голый
Ян готовил ящики для похода, профессора Громов и Орлов, засучив
рукава, соревновались в стирке с Лукьяновой.
Я и Данзан изредка совершали прогулки в аймак, чтобы
поговорить о делах с начальством. Приводили в порядок оружие. В
местах, куда мы направлялись, должны были быть дзерены. До сих
пор они встречались нам лишь изредка, в одиночку -- в далеких
западных впадинах Южной Гоби была осенняя бескормица. Поэтому
там почти не встречались люди и даже дикие животные -- все
откочевало на север.
Вечером одиннадцатого октября пришел человек с наганом на
боку -- районный милиционер, назначенный нам в проводники. Юрта
его матери стояла за Арца-Богдо, близ Оши, и наш маршрут его
вполне устраивал.
Двенадцатого октября мы понеслись по превосходной дороге
на северо-запад, оставив заведующим базой "батарейца" Иванова.
В тридцати километрах от аймака, в котловинке, поросшей густым
дерисом, находился родник. Здесь можно было уже ждать дзеренов.
Поэтому я поменялся местами с Андросовым, который пересел
наверх с винтовкой. В кабину уселся Громов с неизменной
трубкой.
-- Немыслимо,-- бурчал Андросов, карабкаясь наверх,--
вонища, я уже все стекла открыл. А ему хоть бы что! Улыбается
через очки!..
-- Ну, я курящий, мне не страшно! -- подбодрил я упавшего
духом шофера.
Мы быстро миновали родник и увидели слева нескольких
дзеренов -- легкими серо-желтыми тенями они неторопливо
скользили по залитой солнцем равнине. Хлестнули выстрелы, но
безуспешно... У всех нас была общая беда -- неумение точно
определять расстояние до цели в прозрачном гобийском воздухе.
Особенно когда взволнованный охотник торопился со стрельбой.
Больше дичи не оказалось, и мы проехали вперед около семидесяти
километров.
От накатанной дороги отходил старый автомобильный след. Мы
направились по нему, но он незаметно окончился, превратившись в
узкую верблюжью тропу, потом и тропа отошла куда-то в сторону.
Жесткие кустики темной полыни появились на щебнистой
поверхности, стали чаще и выше... Началась знакомая трясучка,
по которой машина идет в общем легко, без тяжкой нагрузки
мотора. Но зато ходовую часть бьет так, что сердца водителей (и
начальника экспедиции) буквально надрываются от беспокойства за
машину. Невидимые миру слезы -- потому что остальные спутники
нисколько не отдавали себе отчета в происходящем: машины идут
упорно и верно, все ближе поднимается остроконечная северная
вершина Арца-Богдо, все отчетливее становится ее черный бэль,
выдвинутый длинным языком необычайно далеко на равнину, на
север. Где-то немного правее, за оконечностью этого бэля,
должен быть Оши-нуру ("Разрушенный хребет" ) -- большая
котловина и уступ сплошь из песчаников нижнего мела.
Несколько километров осталось до колодца Эргени худук, на
котором стояла юрта матери проводника. Шедший впереди "Дзерен"
круто остановился, двинулся снова, проехал сотню метров и
замер. Люди со всех сторон стали выпрыгивать на землю -- дурной
знак. Что-то случилось... может быть, баллон?
Увы. достаточно мне было взглянуть на лицо Пронина, чтобы
понять, что на этот раз мы не отделались так дешево.
-- Мотор застучал! -- трагическим тоном объявил водитель
"Дзерена".
-- Тот самый шатунный подшипник, что ты шабрил? -- спросил
Андросов.
-- Не знаю еще...
Мы столпились над мотором, завели его. Громкий стук
сотрясал двигатель; казалось, что машина немедленно развалится.
Мы определили стук во втором цилиндре. Как и всегда в
ответственные минуты, я почувствовал на себе выжидающие взгляды
товарищей и отдал самое горькое для путешественника
распоряжение -- "назад"!
Дойти по тяжелому бездорожью до Оши машина не могла. Ждать
окончания ее ремонта на месте, когда так дорог был каждый из
немногих оставшихся дней быстро уходившей осени,-- безрассудно.
Оставалось повернуть назад, дойти до Баип-Дзака и провести там
исследования палеоценовой толщи с остатками древнейших
млекопитающих, открытой американцами близ ключа Гашато или
Хашиату ("Печальный"). Еще в самом начале маршрута я колебался,
куда важнее поехать: на Оши или в Хашиату. Теперь решила сама
судьба...
Проводника довезли домой с места крушения -- слишком
обидно было бы ему вернуться, находясь в трех километрах от
матери. Нашего запаса воды было достаточно еще на два дня. По
указанию проводника мы направились через пыльную равнину с
глинистым песком и какой-то обветшавшей растительностью на
буксире с больным "Дзереном". День выдался необычайно теплый.
На ночлеге неподалеку от группы юрт был найден проводник --
совсем маленький мальчик согласился сопровождать нас с седлом и
уздечкой, чтобы взять в ближайшей юрте коня на обратный путь.
Местность была неуютной. Пыль густым слоем лежала на
равнине, запах пыли был повсюду -- в чае, хлебе. спальном
мешке. Тускло горела свеча в холодной палатке, из близких юрт
доносились выкрики аратов, пивших кумыс по причине, оставшейся
непонятной даже Данзану. Неудача похода на Оши грызла меня, и я
заснул с досадой.
К следующему полудню мы прибыли на колодец Гашато.
Исследования могли вестись только наугад. Американцы не дали
никаких точных данных о месте нахождения костей древнейших
млекопитающих. Мы разбили лагерь в длинном логе, покрытом
высокой дерисовой кочкой, а повыше, по склонам,-- свежей
зеленой полынью.
Легкий ветерок разносил по всему логу крепкий запах
полыни, радостный и живой после горестного бесплодья щебнистых
равнин и после вчерашней пыли. Высокий дерис приветливо
шелестел под ветром, и весь лог казался светлым пятном слоновой
кости в рамке склонов пурпурно-фиолетовых глин. Глины эти,
необычайно теплого и густого тона, были пронизаны кристалликами
гипса, горевшими на солнце миллионами ярких огоньков. Груды
желваков белого плотного мергеля лежали на поверхности увалов.
Быстро расставили палатки. Закрыли "Дзерена" кусками
фанеры и брезентом. Пронин приступил к разборке мотора. С
колодца вдруг загремели выстрелы -- то Эглон и Андросов начали
промышлять копыток, целыми стаями налетевших из-за холмов.
Двенадцать штук убитых птиц сулили вкусный обед, и мы,
восхваляя охотников, отправились в первый маршрут.
