же как растет еще древнее гинкго в Японии, араукарии в горах
Южной Америки и Юго-Западной Азии, красный железняк в нашей
Ленкорани...
С неохотой пришлось оставить все разнообразие наваленных в
беспорядке стволов -- короткий день близился к концу. Теперь мы
все время спешили: слишком мало светлого времени оставила нам
уходившая осень и слишком много еще хотелось сделать!
Машины пошли дальше той же заросшей тропой к
возвышавшемуся вдалеке низкому горному массиву. Там находились
развалины монастыря Хамарин-хурал ("Монастырь на мысу" ), там
уже несколько лет горел под землей уголь и там геологи находили
кости динозавров. Одно из сообщений говорило о целом скелете!
Немудрено, что мы давно стремились попасть сюда. Вот поднялись
над степью обрывы и размывы светло-серых глинистых пород с
твердыми прослоями железистых песчаников. Узкие черные полосы
расчерчивали серую поверхность небрежными штрихами --
свидетельство беспорядочного напластования. Выше, на удаленных
уступах, громоздились стены и башни красных базальтов,
попиравшие цоколи из глыбовых красноватых песчаников, отвесные
стены которых багровели на закате. А внизу, под обрывами,
высокие барханы преграждали путь своими мягкими, аккуратно
насыпанными склонами. На равнину от гор далеко простирались
промоины сухих русел и беспорядочная толпа песчаных бугров.
Опять, наверное в трехсотый раз за путешествие,
остановились машины. Исследователи поспешно выбрались из них,
ра ходу строясь в "боевой порядок", то есть выбирая для себя
определенное направление, не перекрывающее места, которые
осматривает сосед. Все это выполнялось без всяких
предварительных сговоров, как в хорошо сыгравшейся футбольной
команде. Солнце уже садилось за горизонт, когда стало ясно, что
никакого скелета, ни даже отдельных костей здесь нет и не было.
Обрывы меловых пород тянулись далеко на восток и юг, и кости
могли оказаться именно в них, но осматривать их сейчас не было
возможности. Подробное изучение района входило в программу
исследований последующих лет. на первое время мы уже получили
представление об этих низких горизонтах мелового периода,
относившихся к его нижней половине. Спустя три года после
окончания работы пашей экспедиции геологи прислали нам из
Хамарин-хурала челюсть громадного динозавра игуанодонта,
доказав тем самым, что в Азии жили на стоящие нижнемеловые
игуанодонты, до сих пор считавшиеся европейскими формами.
С досадой я вернулся к машинам и стал звать товарищей:
чтобы поправить неудачу в Хамарин-хурале, нужно было сегодня
хотя бы проехать побольше. Поблизости на барханах росли
какие-то крупные кусты. Я распорядился наломать топлива, и
рабочие с шоферами и поваром поспешили туда. Велико было паше
разочарование, когда подошедший Данзан объявил, что это
растение (иргай-кизильник) негодно для дров, так как очень
плохо горит. Мы все-таки взяли один большой куст и добавилг к
нему охапку караганы и ежовника (баглура).
В котловине смеркалось, но красные базальтовые стены
вверху еще были залиты ярким солнцем и отбрасывали веселый
розовый отблеск на свинцовые пески. Из-за поворота сухого
русла, внизу в котловине, появился всадник. Сначала только
черный силуэт виднелся в отдалении, бесконечно одинокий на
просторе равнины. Мы не успели уложить топливо в машину, как
подъехала молодая монголка. Без смущения, просто и с
достоинством, женщина заговорила с Данзаном, потом спешилась и
подошла к нам. Мы поздоровались, я достал папиросы. Лукаво
поблескивая глазами, гостья присела, держа лошадь на длинном
поводу, курила и разговаривала с нами, подняв вверх свежее,
круглое лицо. Докурив папиросу, монголка легко вскочила в седло
и погнала коня -- видно, торопилась доехать до сомона в бывшей
монастыре Хамарин-хурал. Обернувшись через плечо и посылая нам
приветственные улыбки, молодая аратка скрылась в холмах. Такой
легкой и живой показалась она среди наших хмурых фигур в
тяжелой одежде, с таким неподражаемым изяществом сидела на
коне, что мы невольно вздохнули, глядя ей вслед. Я подумал,
насколько каждый народ -- дитя именно своей страны. Трудно
представить русскую женщину, одну среди этой пустыни. едущую на
коне за десятки километров по своим делам. И так же трудно было
вообразить эту аратку среди наших лесов и полей...
Ветер утих, на смену ему шел мороз.
Дорога извилисто поднялась на горный уступ. С гребня увала
показался Хамарин-хурал -- множество рассыпавшихся глинобитных
домиков и стен в котловине у громадного сухого русла. В центре
виднелось несколько сохранившихся домов побольше, окруженных
юртами. Синий дымок аргала висел над сомоном, доносился резкий
запах горящего навоза, слабые огоньки очагов блестели кое-где
сквозь щели юрт. Мы проехали правее, оставив сомон на километр
в стороне, спустились в сухое русло и направились вниз по нему,
стараясь найти участки твердого, уплотненного песка. В сумерках
русло стелилось ровной темной лентой. Громадные пни хайлясов
торчали там и сям из насыпи песка. Пни были до метра в
поперечнике, иногда это были целые куски стволов, поваленных
когда-то давно потоком при наводнении. Все ветви и корни или
отщепины были тщательно спилены, и мы напрасно пытались найти
хоть что-нибудь пригодное для дров. Эти пни, похожие на их
окаменелых собратьев, угрюмо торчали безмолвным укором
человеку, когда-то погубившему здесь рощу действительно
исполинских хайлясов. Впервые я видел, что эти деревья могут
быть так велики. Видением пронеслась в мыслях тенистая, полная
жизни роща, когда-то бывшая здесь, на пустых берегах сухого
русла,-- но машина уже поднялась на склон долины.
Громадная равнина, щебнистая, слабо всхолмленная, без
единого оврага или русла, легла под колеса. Почувствовав
хорошую дорогу, "Дзерен" понесся с большой скоростью,
предоставив "Смерчу" догонять нас как хочет. Плотной массой
летел навстречу холодный и свежий воздух.
Земля посинела, ушла вниз, впереди в беспредельную высоту
поднялось туманное небо со светлыми, жемчужно-серыми облаками,
испятнанное сгустками темноты. Облака вихрились, струились и
извивались, словно на скате взброшенной к небосводу волны.
Приближались и налетали темные, глубочайшего синего цвета
холмики, черные, как отлитые из металла, кустики разбегались в
безмолвном испуге, а машина летела и летела, не зажигая спета,
в заколдованную даль, где волны всхолмленной земли, такие же
шершавые и серые, как небо, расплывались и сплавлялись с тучами
на горизонте в один вихрящийся вал. Тучевой вал стеной
вздымался вверх и улетал в небесную бездну над нашими головами.
Машина безмятежно ныряла под него, стремясь к загадочной цели,
ничем не отмеченной, ничем не ограниченной на темном
просторе...
Издалека, позади, разлился тусклый свет -- "Смерч" зажег
фары. Таинственная сумеречная равнина исчезла, стала обычной
сухой и безжизненной Гоби. Зажег свет и наш "Дзерен" и
продолжал нестись в океан темноты, на юг, пока все совершенно
не закоченели.
Я остановил "Дзерен", хотя Пронин так разошелся, что готов
был ехать хоть всю ночь. Убежища не было -- одна ровная почва
кругом, и мы надеялись только на мороз, который усиливался и
обещал тихую погоду
Загорелись набранные у Хамарин-хурала кусты караганы.
Повар, ворча, что нет даже "иванантоновичевых" дров, стал
кипятить чай и разогревать мясо. Когда-то еще на пути из Южной
Гоби, где повар избаловался саксауловым топливом, у нас вышло
одно столкновение. Никитин явился ко мне с заявлением, что не
может приготовить обед, так как на месте лагеря нет дров. Повар
тут же получил основательный нагоняй и с тех пор знал, как с
помощью рабочих нужно заготовлять аргал, однако затаил обиду и
упорно называл аргал "дровами Ивана Антоновича", к великому
удовольствию всех остальных.
Утренний мороз в 12 градусов превзошел все ожидания.
Пришлось собирать аргал и растапливать лед, в который
превратилась слитая из радиаторов вода. Все долго бродили
кругом, подметая равнину полами своих дох. Одним ударом
убивалось два зайца: люди согревались и собирали столь редкий
здесь аргал. В девять часов, повеселевшие после горячего чая,
мы тронулись дальше. Где-то впереди находились развалины
Далан-Туру ("Пальмовое дерево"), куда вела старая караванная
тропа.
Мы скоро подъехали к жалким остаткам строений и повернули
от них на юго-запад, спускаясь в плоскую впадину Неожиданно
впереди показалась замерзшая речка -- вернее, ключ, окруженный
громадными пятиметровыми песчаными кочками, поросшими плотной
зеленой колючкой. Маленькая гобийская лиса, испуганная, тощая и
взлохмаченная, выскочила из-под берега и скрылась. За речкой мы
выехали на плоскогорье и вскоре, повинуясь указанию проводника,
повернули налево от тропы, которая, кстати, сделалась хорошим
автомобильным следом. Пологий подъем по песчаной, заросшей
полынью почве был не очень тяжел, и через полчаса мы оказались
на краю высокого обрыва. Цель путешествия -- обрыв Баин-Ширэ
("Богатый стол") находился на окраине огромной впадины
Халдзан-Шубуту ("Лысая узкость"), заполненной песками и
заросшей саксаулом и поташником.
Этот стол обрывался на юг, восток и юго-запад крутыми
стенами и башнями песчаников, разделенными откосами и барханами
надутого песка с порослью корявого саксаула. Ниже песчаниковых
круч толпились размывы ярких красных глин -- конусы, купола,
овальные холмы... Еще ниже пологий скат уходил далеко во
впадину. Прорезавшие скат овраги на границе песков превращались
в мелкие сухие русла и вились меж бугров рыхлого песка и
саксауловой порослью.
И опять, как много раз до этого, во всех местах с красными
обрывами -- ни признака человеческой жизни, ни следа юрт или
стойбищ скота.
Мы подъехали к обрыву плато у юго-восточного угла.
Небольшое обо из кусков песчаниковых плит стояло в десяти
метрах от бровки обрыва. Жестокий ветер бушевал здесь, наверху,
и машины слегка покачивали своими тентами под его напором.
Нужно было найти место для лагеря. Передовые разведчики --
Эглон. Громов, Данзан, Орлов,-- сразу же поспешившие к обрывам,
вернулись и сообщили о множестве костей динозавров. Я
огляделся. При некоторой осторожности отсюда можно было бы
спуститься в котловину -- если начать спуск на два километра
восточнее или западнее самого возвышенного места плато, на
котором мы сейчас находились. Но всякое передвижение машин в
бугристых песках котловины было бы сопряжено с величайшим
трудом, и неизвестно, как выбрались бы мы оттуда, нагруженные
коллекциями.
Большая часть обрывов, подлежащих изучению, находилась
совсем рядом. Словом, стоянка наверху давала серьезный выигрыш
во времени, и я решился на нее, надеясь на прочность наших
палаток, сделанных по монгольскому, ветростойкому, образцу.
Быть сдутыми к концу экспедиции ветром с семидесятиметрового
обрыва Баин-Ширэ -- конец, неподходящий для успешно начатой
работы. Поэтому мы разбили лагерь, отступя метров на десять от
обрыва, на ровной площадке позади старого обо. Машины встали с
запада, прикрывая лагерь от главного ветра Гоби -- западного.
Пока разгружали машины и ставили палатки, мы разошлись по
обрывам. Мы с Эглоном направились к западу, к высоким башням
серого песчаника, разделенным вверху узенькими промоинами и
прикрытым, как мексиканскими сомбреро, громадными плитами
