переносившие невзгоды, забывавшие обо всем для научных
исследований, были в мыслях уже не здесь. Москва становилась
для них реальной и близкой. Только Эглону и мне еще предстояла
работа в Улан-Баторе по организации палеонтологического отдела
Государственного музея МНР. Для нас Москва была еще далеко.
Правда, от Улан-Батора с телеграфом, газетами и самолетами она
гораздо ближе, чем от Гоби...
С этими мыслями и ясным ощущением грусти я стоял на
восточном обрыве Баин-Ширэ и в последний раз смотрел на
обширную котловину внизу, на крутые обрывы песчаников, на
песчаные откосы с корявыми стволами саксаула. Конусы пурпурных
глин пылали в ярком, незимнем солнце Гоби: их необыкновенный
цвет казался последним чудесным впечатлением
центральноазиатских пустынь. Там, внизу, остался ждать пас
скелет неведомого зверя. Сверху, с края плато, эти два стоящих
рядом правильных конуса пурпурной глины напоминали девичьи
груди. У казахов повсеместно подобные горки так и называются
"кыз чонбек", очень метко и образно.
Тень от облака проплыла по красным холмам, погасив на
минуту их рдение. Поблек чудесный пурпур, стал свинцовым песок,
мрачным безжизненный простор котловины. Но прошло две-три
минуты, тень исчезла, снова зарделись конусовидные холмы,
засветилась даль...
Со стороны лагеря донесся шум моторов. Машины
разогревались, настала пора ехать. Я повернулся спиной к обрыву
и с ощущением утраты чего-то неопределенного, но значительного
поплелся к лагерю.
От него остались только горки золы, обрывки бумаги, канавы
и камни овалами вокруг мест. где стояли палатки. Орлова заранее
усадили в кабину, и Пронин с поваром обвязывали ее кругом
толстой веревкой. После поездки на Хара-Хутул кабина "Смерча"
окончательно развалилась. Пришлось принимать исключительные
меры, чтобы Орлов со своим чемоданчиком не вывалился по дороге.
Машины пошли быстро -- сначала под спуск с плато, затем мы
с Данзаном быстро вывели их на "лесовозную" дорогу. Пронин, еще
не видевший этой дороги, одобрительно завопил в знак своего
восхищения проводниками и пустился во всю мочь. Широкая гладкая
дорога манила шоферов. Наши потрепанные машины ходко шли.
несмотря на подъем. Через горы мы вышли в узкую долину к
телеграфным столбам, где стояла высокая будка колодца --
когда-то пробуренной здесь артезианской скважиной ныне
превратившейся в бассейн со слабым притоком. Отсюда до аймака
было восемнадцать километров. Мы приехали бы раньше, но
задержались в пути: на тридцать втором километре от Баин-Ширэ
встретились останны гобийских пород, и мы не могли отказаться
от их исследования. Несмотря на задержку, еще перед
наступлением темноты мы достигли аймака, пронеслись по тракту
на северную окраину и увидели в сумерках два отдельно стоявших
белых домика под склонами плато. Левый дом, повыше, остался
пустым, правый занимала наша база. Мы отперли замок, растопили
плиту привезенным саксаулом, поставили перед домом палатку.
Спешно разгрузив одну из машин. Эглон с Данзаном поехали в
аймак -- отвезли проводника, взяли мяса и хлеба.
Мы решили устроить небольшой праздник -- отметить
окончание работ в Гоби. Повар спешно варил роскошный обед с
бараниной без ограничения. Компот, сгущенное молоко, шоколад --
все наши запасы должны были послужить украшением стола. В
домике стало жарко, все сбросили фуфайки и ватники и, чисто
умытые, в непривычно легком одеянии, приняли праздничный вид.
Наконец обед был готов. Я произнес короткую речь, поздравив
товарищей с успешным окончанием гобийских исследований.
Мы говорили, смеялись, вспоминали и пели до полуночи.
Контрастом пашей веселой вечеринке казался рев ночного ветра.
Сильнейший буран нес и крутил снег, застилая даль белой
пеленой. Отдельные черные пятна обдуваемой ветром голой земли
едва маячили в мутной полутьме...
Глава седьмая. ДОМОЙ
В родной стороне и грубый холст мягок,
а на чужбине и шелк не мягче холста.
Поговорка
Второго ноября с рассвета до полудня мы укладывали вещи в
машины, стараясь забить их как можно плотнее и забрать все
вместе с новыми коллекциями. Всегда очень трудно уезжать совсем
с какого-либо места долгой стоянки или с базы. Оказывается
множество вещей, которые некуда девать, и остается только
удивляться, как же все это сюда прибыло. Секрет этого
разбухания груза в общем прост: громоздкие коллекции всегда
превышают оставленные для них резервы емкости.
Только к часу дня наконец уложились и отправились в аймак
поблагодарить даргу за содействие и попрощаться. Чойдомжид,
дарга аймака, обратился к нам с просьбой выручить и подвезти до
Улан-Батора работника правительства, застрявшего здесь из-за
поломки машины. Пришлось нам на "Дзерене" потесниться и принять
наверх щеголеватого молодого человека в меховом дели и теплой
собачьей дохе. Пришел Кухо, мы дружески простились с ним и в
два часа покинули последнюю гобийскую базу.
Обе машины вышли на равнину с белыми камешками,
протянувшуюся далеко на север. Пологие гряды шли параллельно
одна другой поперек дороги -- подъемы и спуски чередовались, не
мешая ходу машин по отличной, хорошо накатанной дороге.
"Дзерен", шедший передовым, нажимал, чтобы доехать до
ночлега не слишком поздно. Мы думали ночевать в двухстах
километрах от Сайн-Шанды, в бывшем монастыре Чойрен-хид (от
тибетского слова "чойр" -- "предмет богослужения"), где
оборудована автомобильная "станция", то есть ночлег для
проезжающих. Пронин вел машину со скоростью не меньше
пятидесяти километров. Морозный ветер сек лица, и мы сидели
боком к ходу машины, спрятав носы в воротники дох. Обычно
Громов засорял глаза то одному, то другому из сидевших наверху,
когда опускал стекло и принимался выколачивать свою трубку. Мы
в отместку грохотали кулаками но крыше кабины, приводя в
бешенство нервного Пронина. Шофер обрушивался на Громова и тем
возмещал нанесенный нам ущерб.
Сегодня окно кабины не отворялось. Скорчившийся внутри
Громов сумел как-то обходиться без вытрясания пепла.
Время от времени мы оглядывались назад, идет ли "Смерч" с
его обвязанной веревкой кабиной и покривившимся тентом. Андреев
явно отставал -- сначала мы видели черную коробочку, потом
точку, а затем только пыль. Но столбик пыли исправно следовал и
отдалении за нами, и мы продолжали нестись полным ходом.
А кругом тянулась все та же белесая равнина, почти без
травы, казавшаяся бесконечной. Проехали около семидесяти пяти
километров, и тут "Смерч" исчез окончательно. Остановились
подождать, кляня Андреева, который расплачивался теперь за лень
в уходе за машиной. Тщательно рассудив, где и когда, на каком
из пройденных холмов мы видели машину, решили, что "Смерч"
появится через десять минут. Примерно в это время из-за гребня
ближайшего увала увидели машину, но, к нашему ужасу, вовсе не
"Смерч", а монголтрансовскую бензоцистерну. Мы остановили ее,
но шофер мог лишь сообщить, что обогнал крытую полуторку очень
далеко отсюда. Это еще не означало аварии, и мы ждали целый
час, расхаживая по тоскливой равнине и медленно коченея.
Солнце садилось, нужно было что-то делать. Пришлось
отказаться от мысли ночевать сегодня в Чойрене и поворачивать
обратно. "Смерч" стоял там. где он отстал от нас -- в сорока
километрах от аймака, в беспомощном положении, с замкнутым
накоротко аккумулятором и сгоревшим прерывателем.
Чинили, заводили, таскали на буксире до десяти часов
вечера, пока не убедились окончательно, что без переборки
аккумулятора машина не пойдет. Я распорядился ставить палатку
-- жестокий мороз совершенно скрючил тех, кому пришлось быть
только зрителями наших усилий. Вода, к счастью, оказалась с
собой, на дрова (кругом не было даже "дров Ивана Антоновича")
разбили несколько пустых ящиков, предусмотрительно захваченных
Эглоном. Палатка обогрелась. Напились чаю, поставили койки.
Даже я, находившийся в состоянии тихого бешенства, немного
отошел и, чтобы развеселить народ, принялся рассказывать, как
мы нанимали повара для экспедиции в Алтан-Булаке.
Никак не удавалось подыскать подходящего человека, и мы
обратились, по совету местных жителей, к некоему турку или
черкесу, неведомыми путями осевшему в Алтан-Булаке и
славившемуся как отличный хлебопек.
Турок было поддался на наши уговоры, но потом вдруг
заупрямился.
-- Нэт-нэт, нэ поеду,-- объявил он.-- Хлеб, лэпещки печь
мынога умэю, обеэд варить -- пэт. Боюсь.
-- Чего же вы боитесь? -- спросил мой спутник.
-- Боюсь тюрьма попасть!
-- Как же так?
-- А так! Суп плохой получился, кто-нибудь плохой слова
скажет... Сэрдцэ загорэлся, нож хватал, рэзил, тюрьма попал...
Пришлось махнуть рукой. Взять такого повара было
действительно опасно. Общий смех последовал за концом рассказа.
Я припомнил попреки, которыми донимали нашего повара, и
доказывал, что у турка ходили бы по струнке, никто пикнуть не
посмел бы, что плохо приготовлено. Все стали придумывать
различные смешные положения, неизбежно получившиеся бы с турком
и нашими завзятыми "гастрономами" --Андреевым и Прониным.
Кругом меня были молодые смеющиеся лица. Быстрая "отходчивость"
от невзгод -- чудесное свойство молодежи и составляет, пожалуй,
самую приятную сторону работы с молодыми сотрудниками.
Андреев подошел ко мне и протянул верхний диск трамблера.
Контакты наполовину сплавились от сильного разряда при
замыкании. Запасные части были израсходованы, и теперь
приходилось выходить из положения с тем, что стояло на моторе.
Никакого смысла держать весь народ здесь, в голой степи,
без топлива, в ожидании ремонта машины не было. Тащить тяжело
груженного "Смерча" на буксире "Дзерена" сорок километров в
аймак через подъемы неумно и рискованно. Сам "Дзерен" давно
требовал ремонта.
Несмотря на полуночный час. мы приступили к перегрузке.
Весь запас воды, толстые "ходовые" доски в качестве топлива,
палатку и печку оставляли Андрееву и вызвавшемуся ему помочь
"батарейцу" Иванову. С "Дзерена" сняли половину груза, и машина
могла забрать всех людей. Я рассчитывал немедленно по прибытии
в Улан-Батор выслать "Дракона" на помощь, взять груз со
"Смерча" и снабдить его запасными частями. "Дракон" мог прийти
через два дня -- за это время Андреев с помощью Иванова должен
был проверить разладившуюся систему зажигания.
Все с энтузиазмом встретили новый план. Наш гость,
преисполненный юношеской важности, молчал, ни о чем не
спрашивая, потом улегся на поставленную для него койку, укрылся
с головой дохой и затих. Заснули и мы кто смог. Мороз пробирал
до костей, а дрова мы берегли для остающихся.
В рассветных сумерках произошло новое распределение
пассажиров. В кабину водворили наиболее зябкого Орлова. Громов
закутался в доху и переселился к нам наверх.
Пронин, чему-то весело ухмыляясь, "жал на всю железку" --
по образному выражению водителей. Прошел час. кончался второй,
а все та же белесоватая Гоби проходила назад мимо пас. Больше
ста километров тянулась равнина с белыми камешками, встреченная
нами еще по ту сторону Сайн-Шанды, когда мы шли, ничего не
зная, без проводников, из Южной в Восточную Гоби...
Светлые холмы приблизились слева, оттуда же подошла линия
телеграфа. Здесь дорога из аймака сливалась со старым
