этом же начинавшемся году. Мы попрощались очень сердечно...
Одна за другой выезжали машины на асфальт Сухэ-баторского
шоссе -- "Дзерен") Пронина, "Смерч" Андреева и мой "Дракон".
Вся экспедиция теперь размещалась в кабинах -- за рулями и на
пассажирских местах. Багровое солнце вставало позади, сгоняя
синеватую сумеречную мглу с заиндевелой дороги.
Машины неслись в свой последний рейс по Монголии по
узенькой ленте, пронизавшей толпившиеся на севере сопки Хентэя
-- туда, к границе родной страны.
Рядом со мной, молча забившись в угол кабины и
завернувшись с головой в лоху, ехал больной Андросов.
Далеко позади в морозном тумане остался Улан-Батор. Справа
и слева расстилалась широкая заснеженная равнина, впереди за
длинным подъездом виднелась горная гряда. Навстречу летели ЗИСы
Монголтранса, сближались. эхом отдавался гремящий треск
зисовского мотора, мощное фырканье нашего, и опять "Дракон"
одиноко шел в тихую белую даль. Солнце нагрело кабину,
блестящая пленка инея, запудрившего боковые стекла, исчезла,
открылся широкий кругозор.
Монголия -- солнечная и светлая, прощалась с нами, щедро
разбросав по сторонам своп просторы.
Далеко впереди, на склоне горы, черной точкой полз
"Дзереп". Харинский перевал славился крутизной, пошли длинные
опасные спуски с виражами по обледеневшей дороге. Мы ехали и
ехали через горы и распадки, пока синие зимние сумерки не стали
ложиться голубыми полосами на снег, а оголенные скалы и щебень
не потемнели. Мороз все крепчал, леденя спину. Я сидел за рулем
несколько часов без перерыва и начал замерзать.
В темноте я едва не проехал мимо почерневших построек --
китайской столовой на двести шестидесятом километре. Сейчас же
за мной подошел "Смерч". Приехавшие пораньше Пронин с Эглоном
заказали неизменные пельмени с грубым, крупно нарезанным луком,
но все ели вяло -- сказывалась усталость.
В закоптелой, освещенной двумя тусклыми лампами низкой
комнате клубился мокрый пар, над заставленными столами синел
табачный дым. Резко пахло луком и водкой. Смутные фигуры спали
в дальнем углу на голых досках загрязненного пола. Рядом за
столом подвыпивший монгольский шофер в кожаном шлеме что-то с
оживлением доказывал четырем сидевшим напротив неопределенной
национальности людям. Андреев откуда-то узнал, что бедняга
сидит здесь уже неделю, заморозив радиатор. Мы устроили сбор,
подсчитав оставшиеся деньги, и вручили изумленному шоферу
двадцать шесть тугриков -- сумму, достаточную, чтобы
прокормиться дня четыре.
Ночевать в этой неуютной корчме никому не хотелось.
Приходилось дотягивать до Сухэ-Батора, хотя без содрогания
трудно было даже подумать о леденящей тьме снаружи.
Но моторы уже застывали...
Взошла луна и осветила пологие сопки. Снегу здесь прибыло,
по склонам и вершинам отдаленных гор чернели пятна леса. В
длинных лучах мощных фар поземка крутила сухой снег -- но
темной дороге неслись хвосты серебрящейся пыли. Глухо и неверно
маячили стоны скал. огражденные столбиками обрывы уходили в
черную. зияющую тьму. Стекла кабины стали обмерзать. Не
оборудованные никакими отеплителями, они все больше мутнели и
белели, несмотря на все усилия мои и Андросова, протиравших их
почти с отчаянием. Свет фар отражался в тысячах блесток на
стекле, и дорога становилась невидимой, как я ни напрягал
зрение и. наваливаясь грудью на руль, ни приближал лицо к
стеклу. Пришлось сдаться, раскрыть боковые стекла, и лютый
ветер жгучими ножами ворвался с обеих сторон в кабину. Стекла
прояснились, но мы стали быстро замерзать, гораздо быстрее, чем
рассчитывали.
Луна поднялась высоко, ее яркий свет проник в темную
кабину, заметался светлыми бликами по гладкой пластмассе руля.
Светящиеся шкалы и стрелки приборов потухли. В обледенелой
кабине звонко резонировал мотор: машины лезли на длинный
подъем. От морозного ветра медленно застывали левая рука,
плечо, левая щека.
Темная масса возникла в стороне от светового луча фар. На
повороте дороги сноп света отразился от задка крытой машины.
Большие белые цифры "МЛ-50-09" сказали нам, что это "Дзерен".
Впереди стоял "Смерч". Пронин копался в машине, а Эглон
подсвечивал ему фонариком.
-- Конденсатор! -- сказал Пронин, дуя на сложенные
ладони.-- Сейчас сменю и поеду.
Из полуразвалившейся кабины "Смерча" на дорогу выбралась
Лукьянова, принявшая шарообразную форму от накрученных без
числа одежд.
-- Сильно замерзла? -- приветствовал ее Эглон.
блаженствовавший в огромной шубе, приобретенной им в
Улан-Баторе.
-- Холодно, но ничего, терпеть можно,-- раздался голос,
приглушенный обмотанным вокруг рта шерстяным платком. Я
заглянул под платок -- живые темные глаза нашей путешественницы
бодро поблескивали.
-- Вы сами не пропадайте,-- насмешливо сказала
Лукьянова.-- Василий Иванович (Андросов) совсем почернел, а вы
посинели...
-- Почернеешь тут,-- сердито ответил Андросов.-- Кабина
обмерзает, сколько уж времени едем, будто на открытой машине...
Отсюда я теперь поведу, замерз, терпежу никакого нет больше.
Садитесь, Иван Антонович, они догонят!
"Дракон" бешено понесся по серой дороге. Андросов гнал
вовсю, стараясь поскорее доехать до гостиницы в Сухэ-Баторе.
По заснеженным склонам сопок незаметно подползли темные
стены соснового леса. Иногда одинокое дерево четко
обрисовывалось в лунном свете, и радостно было увидеть родную
сосну после многих дней, проведенных среди голых гобийских
камней.
В лесу среди деревьев показалось теплее, но едва лес
окончился и потянулась мертвая белая равнина, я почувствовал,
что больше не могу. Андросов остановил машину, и я сделал
несколько пробежек взад-вперед по дороге. Наши машины не
подошли, Андросов по слабости не мог разогреваться гимнастикой,
и мы понеслись дальше. Не больше тридцати километров тянулась
равнина перед Сухэ-Батором, но из-за мороза и плохой дороги она
казалась бесконечной. Наконец появилась полоса редких огоньков
вдоль берега Орхона, под темными сопками. Мы долго стучались в
гостиницу и ставили во дворе машину, но наших так и не было.
Пришлось держать мотор разогретым. Кто знает, не придется ли
тащить на буксире какую-нибудь из наших машин.
Большие общие комнаты сухэ-баторской гостиницы были не
очень теплыми. Свободных коек оказалось много, но мы с
Андросовым не ложились, не в силах отойти от большой горячей
печки, к которой мы точно приросли спинами. Меня долго колотил
озноб. Едва живой от усталости Андросов повалился на койку
прямо в дохе, а я все стоял у благодатного черного железа. Еды
не оказалось -- все продукты были на "Дзерене". С усилием я
заставил себя выйти во двор и прогреть "Дракона", потом взял
стул и сел у печки, раздирая слипавшиеся веки. Куря одну
цигарку за другой, я боролся со сном, сулившим гибель машины.
Часы шли, миновало четыре утра. Бледный туман навис над
поселком, скрыв луну, в темной восточной части неба ярче
засветились звезды. С машинами, без сомнения, случилось что-то
серьезное. Я подошел к койке. взял свой шарф, стараясь не
разбудить задремавшего Андросова, и тщательно оделся, решив
ехать назад, за полуторками. По самым точным расчетам, машины
не могли быть далеко -- не больше сорока километров -- полтора
часа ходу по неважной дороге.
Я завел мотор, разогрел, развернул машину и пошел будить
сторожа, чтобы открыть ворота. На улице послышался гудок и шум
машин. Я выскочил навстречу, увидел "Дзерена" и от души
обрадовался. Тут же выяснилось, что Андрееву не хватило
бензина, он стал ждать в лесу и едва не заморозил машину, так
как Пронин подъехал с большим опозданием. Мотор "Смерча" и так
плохо работал, а остывший, и вовсе отказал в заводке. Два часа
бились, разложили костер, нажгли свечи, таскали "Смерча" на
буксире, пока наконец удалось завести.
Кляня вечное легкомыслие Андреева, мы всем скопом
ввалились в гостиницу, добыли кипятку и основательно закусили.
Даже Андросов в первый раз поел с аппетитом. Путешествие пошло
ему на пользу -- он вдруг почувствовал себя лучше, чем все
последние дни. Моторы мы решили подогревать остаток ночи, но я
был сменен с вахты и мгновенно уснул.
Утром мы узнали, что мороз дошел до 46 градусов и было
несколько аварий с машинами на только что пройденной нами
трассе.
Чуть только рассвело, мы стали собираться, хотя спешить
было некуда -- таможня начинала осмотр лишь в девять часов. Но
до границы оставалось всего восемнадцать километров, и все
нетерпеливо рвались перебраться на родную землю.
Мы взобрались на вершину перевала, где красивые гранитные
скалы стояли в окружении массивных лиственниц, и вихрем
обрушились с длинного спуска прямо к монгольской таможне.
Цирики, проверив наши паспорта и узнав, что экспедиция выезжает
совсем, сердечно попрощались с нами, пожелав нам снова приехать
в их страну. Мы пожали им руки, уселись в машины. Еще несколько
километров пути через зеленый и веселый сосняк...
Дорога шла по выемке, кругом лежал глубокий снег,
навстречу попадались советские машины с грузами для
Сухэ-Батора. Таможня, пограничники и таможенники. строгие во
время проверки и приветливые после ее окончания, первыми
встретили нас. Затем железная дорога -- гудки паровозов,
рельсы, склады...
В сосновом лесу, покрытые белыми шапками снега, стояли
деревянные дома русского поселка. Вдали гладкой белой лентой
вилась река Селенга. Мы почувствовали себя уже дома.
* Книга вторая. ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ (Газрын дурсгал) *
Будь прост, как ветер, неистощим,
как море, и памятью насыщен, как
земля!
М. Волошин
Глава первая. ЗА СКЕЛЕТОМ НЕВЕДОМОГО ЗВЕРЯ
Челюсти, жевавшие луговую траву,
Будут лежать белыми, костями,
А луговая трава все так же будет зеленеть!
Старая поговорка
В результате первой экспедиции 1946 года было доказано
неслыханное палеонтологическое богатство гобийских межгорных
впадин. Перед нами встала новая задача -- взять эти богатства,
заставить их служить науке.
Эта задача была сложнее выполненной нами.
Раскопки динозавров -- этих гигантов прошлого Земли --
могут быть сравнены с серьезным промышленным предприятием --
добычей руды пли другого полезного ископаемого. Размеры
скелетов "средней величины" динозавров --
пятнадцать-шестнадцать метров при весе ископаемого окаменелого
костяка в несколько тонн. Самые крупные динозавры -- зауроподы.
остатки которых тоже были найдены экспедицией 1946 года,
достигают двадцати пяти метров длины, и костяки их весят уже по
нескольку десятков тонн.
Если добавить к этому, что полная очистка скелета от
породы -- работа настолько трудоемкая, что длится годы, и
поэтому на месте раскопок приходится брать скелет с облекающей
его породой, расчленяя его лишь на отдельные глыбы -- монолиты,
то станет ясным, что раскопки динозавров технически еще сложное
добычи полезных ископаемых.
В самом деле, нужно не только извлечь из земли кости, но
извлечь их целыми в виде больших глыб огромной тяжести. Эти
глыбы перевезти из труднодоступных бездорожных районов Гоби за
тысячу километров к железной дороге. Нужно не только завезти в
Гоби большую группу рабочих, препараторов и
