Знаете, для нас, людей романтического склада, Тибет с его монастырями
все еще остается страной тайн, особенных знаний.
- Вы явно читали приключенческие западные романы! - вмешался
начальник ладакхских геологов.
- Разумеется! - весело признался русский. - С детства сложившееся
представление трудно уничтожить.
- Вы нашли бы там убежище от жизни, - сказал Даярам. - Я
приветствовал бы тибетские монастыри как места для психологического
отдыха или лечения. Когда-нибудь они станут такими!
- Интересная мысль для индийца!
- Вы намекаете на религиозность моего народу? Но я только что
оттуда!
- От вас я не слыхал подобной оценки, - обратился русский к
начальнику геологов, - а ведь вы пробыли там два сезона. Но не в
монастыре, конечно... Впрочем, я шучу. Вы обещали мне обед за
определение интересного минерала в ваших находках - пожалуйте к
расчету! То, что мы обнаружили с первого взгляда, стоит хорошего
обеда. Впрочем, позвольте мне угостить вас, как открывателя, - право,
вы гораздо больше заслужили это, чем я. И мы пригласим нашего нового
знакомого.
- Господин Ивернев находился здесь на кратковременном отдыхе, -
пояснил Даяраму начальник, - и дружески разрешил воспользоваться его
обширными знаниями минералогии. По этой причине я прилетел сюда и смог
доставить вас. Экспедиция, в которой консультирует наш русский друг,
работает на юге Индии.
- Тогда и я должен быть вам признателен, - поклонился Даярам. -
Если бы не вы, то я тащился бы сейчас по горной долине где-нибудь
милях в двухстах от Сринагара.
- Всегда приятно так просто помогать людям, - улыбнулся русский
своей не то задорной, не то грустной улыбкой, - чувствуешь себя
богачом.
- Вы действительно богач - вы много знаете! - сказал ладакхский
геолог.
- Что вы! Я обычный инженер, только учился в таком институте, где
для горного инженера считается необходимым превосходное знание трех
основ практической работы геолога - минералогии, горного искусства и
химии.
- Это Горный институт в Ленинграде?
- Совершенно верно. У нас считается, что знание минералогии,
умение точно и быстро определять минералы - то же, что знать симптомы
болезней для практикующего врача. В том и другом случае верная
диагностика достигается простыми средствами, что вдали от лабораторий
абсолютно необходимо. Но вряд ли эти подробности интересны художнику
господину Рамамурти. Мы с вами еще поговорим вечером, когда закончим
работу. А завтра - позвольте пригласить вас обоих на экскурсию по
Сринагару и его окрестностям. Это мой последний день, и я уже заказал
автомобиль.
Даярам с удовольствием согласился - томительный день ожидания
пройдет скорее.
Русский геолог заехал за ним в гостиницу точно в условленный час.
За рулем восседал суровый, заросший бородой до глаз сикх, а
ладакхского начальника не было. На вопросительный взгляд Даярама
русский ответил, что мистер Пулла Шеной вынужден заняться какими-то
срочными делами, но если мистеру Рамамурти не будет скучно в его
обществе из-за полного незнания им Сринагара...
- Иногда лучше быть ничего не знающим и идти с широко открытыми
глазами, свободными от чужого знания и вкуса.
Русский пристально глянул на него и ничего не ответил.
Художнику не пришлось познакомиться со столицей Кашмира на пути в
Ладакх. Зато теперь на всю жизнь запомнился ему этот день совместного
скитания "куда глаза глядят" по незнакомому городу, который Томас Мур
в лирической поэме XIX века назвал "Раем на Земле". Поэты Индии,
мусульмане и индусы, одинаково воспели долину Кашмира в самых
изощренных и пышных эпитетах. Правда, значительная доля стихов
принадлежала придворным разных эпох, сделавшим человеческие чувства и
слова орудием бесстыдного подхалимства. Но и свора льстецов не смогла
исказить действительной красоты Кашмира и его столицы. "Мы бедны, -
говорят кашмирцы, - но у нас есть те три вещи, которые по старинной
пословице облегчают печаль сердца: чистая вода, зеленая трава и
прекрасные женщины".
Они переехали разделяющую город быструю и прохладную реку
Джхелум, недалеко от кубической, с острым шпилем мечети Шах-и-Хамада,
построенной из дерева без единого гвоздя. По отличному шоссе машина
обогнула гору "Трон Соломона" - двойной конус, заградивший южный конец
озера Дал. Ивернев и Даярам объехали это пятимильное озеро по шоссе с
востока, чтобы взглянуть на пресловутые сады могольских императоров -
Нишат и Шалимар. Особенно славился Шалимар, созданный по приказу
одного из выдающихся могольских владык, Джахангира, соединившего в
себе, как нередко случается, свирепого властителя и сентиментального
поклонника тишины, цветов и женщин. По легенде, даже на смертном одре
на вопрос придворных, чего бы желал император, Джахангир ответил
только: "Кашмир!"
Шалимар с его зелеными лужайками, тенистыми деревьями, бассейнами
и ступенчатыми водопадами на фоне синих, покрытых лесом гор
разочаровал Даярама. Может быть, потому, что он слишком часто встречал
упоминания о его несравненной красоте и создал в воображении нечто
смутное и необычайное. А прелесть Шалимара оказалась очень похожей на
другие знаменитые парки его родины.
Объехав озеро Дал, они снова углубились в город, по шоссе между
двумя озерами, оставив к северу холм с крепостью Хари Парбат,
переехали снова Джхелум и направились по шоссе на запад. Проехав от
города миль шесть, шофер остановился у третьего озера, где
разветвлялось шоссе, обернулся и вопросительно посмотрел на Ивернева.
Геолог молча показал на левую дорогу, сикх удовлетворенно кивнул, и
машина резво пошла на пологий подъем вдоль небольшой, очень быстрой
речки с прозрачной зеленой водой.
Даярам понял, что они едут прямо к подножию хребта Пир-Панджал, и
только собрался спросить - куда, как русский с немного застенчивой
мальчишеской улыбкой объяснил, что он не мог удержаться, чтобы не
посмотреть на Гульмарг. Расположенный у самого подножия горы Афарват,
Гульмарг был построен англичанами, изнывавшими от зноя на индийских
равнинах, как высокогорный прохладный поселок для вакаций. С уходом
англичан городок опустел. Комфортабельные трехэтажные отели и особняки
стояли пустыми, и скот горцев пасся на прогулочных, очищенных от
камней лужайках.
- Я всей душой люблю высокогорные, но не дикие, а устроенные
человеком места, - говорил Ивернев, - и потом - есть особая грустная
прелесть во временно покинутых, а не просто брошенных поселках. Я
очень люблю бродить осенью - это у нас на севере время засыпания
природы перед холодами зимы - по дачным местам Карельского перешейка.
Большая зона отдыха около моего родного Ленинграда осенью пустеет,
красивые санатории и дачи безлюдны, и в этом есть какой-то особенный
покой. Он во всем - в холодном дожде и в полете опадающих багряных
листьев, в шуме приморского ветра под соснами. Но это не пустыня - под
ногами асфальтовые дорожки, по шоссе мчатся машины и в часе езды -
огромный, полный людей город... Но вам вряд ли интересны эти личные
ощущения, и я виноват, что не предупредил вас об этой небольшой
поездке, может быть, вы предпочли бы город? Мы скоро вернемся!
- Вы сильно ошибаетесь. Мне очень интересна и поездка и наш
разговор, - возразил Даярам и, поколебавшись, спросил: - Вы пережили
недавнюю тяжелую утрату?
- Что вас заставило так думать? - удивился русский.
- Даже не знаю. Что-то в выражении глаз, какие-то слова и теперь
- вот это желание грустного одиночества. Индиец поступил бы так же, но
мне казалось, что европеец стал бы лечить душевную рану постоянным
пребыванием на людях, шумной музыкой, выпивкой. Или, может быть, я
составил неверное представление о европейцах?
- Мне думается, что есть разные европейцы и индийцы. С вами тоже
что-то случилось, и вы бежали в тибетский монастырь?
- Да, началось с физических ран, с болезни и слабости, а потом я
пробовал уйти от себя.
- Не удалось?
- Конечно. Но теперь я другой!
- Значит, вы не считаете грустное одиночество слабостью?
- Нет, до тех пор, пока вы собираетесь с мыслями и силами,
обдумываете, как быть дальше после случившегося. Если же думать, что
это навсегда, тогда вы ослабели. Я стал понимать это после испытания
тьмой.
- Испытание тьмой? Что это? - Русский достал странные длинные
папиросы с черным всадником на твердой коробке, предложил Рамамурти и
шоферу. Даярам отказался, а сикх осторожно принял свою и, закурив,
впервые улыбнулся, поддаваясь дружеской, почти нежной внимательности
геолога из дальней северной страны.
Художник вдруг проникся таким доверием к Иверневу, что стал
рассказывать свою горькую историю. Дорога ухудшилась - дожди порядком
размыли шоссе, и машину сильно трясло, кренило на объездах рытвин.
Русский, не обращая внимания на неудобства пути, не отрываясь, слушал
Даярама, иногда поджигая гасшую папиросу.
- Удачи вам! От всего сердца! - сказал геолог, кладя свою руку на
пальцы Даярама и крепко пожимая их. - И благодарю вас. Ваша история
так удивительна, что мне казалось, будто дело идет совсем не о вас, а
о каком-то особом человеке... может быть, герое кинофильма или скорее
старинной легенды! Хотел бы я быть на вашем месте! - Ивернев замолчал
и стал закуривать новую папиросу.
- На моем месте? - искренне изумился художник.
- Конечно же! У вас ясная цель, твердое решение, прямая борьба.
Вы можете биться за свою утраченную любимую, знаете, где найти ее,
куда вести.
- А вы не можете?
- Не могу, ничего не знаю, и нет возможности узнать!
- Какая-нибудь, хотя малая, возможность всегда есть. Только
принять решение и стойко держаться, - возразил Даярам.
Они миновали Тангмарг, поднявшись на семь с половиной тысяч
футов. Дорога становилась все более размытой, и после четверти часа
яростной борьбы с ней шофер остановил машину, показав широким
приглашающим жестом, что дальше пассажирам придется следовать пешком.
Они торопливо двинулись, чтобы пройти оставшиеся две мили и подняться
еще на четыреста метров.
Даярам и русский пошли по пологому подъему, пользуясь тропинкой
для лошадей, проложенной рядом с дорогой, превратившейся в желоб,
усеянный камнями. Они успели отъехать на уровень первых предгорий,
покрытых лесом. Исполинские серебристые ели Гималаев до семидесяти
метров высотой, стройные как свечи, стояли здесь в прозрачнейшем
воздухе наедине с голубым небосводом. Мощные, в три обхвата, деревья
вздымали в глубину неба несчетное число ярусов коротких ветвей с
темной хвоей. Люди казались карликами у подножия этих гигантских
деревьев. Иверневу, привыкшему к небольшой высоте деревьев его
северной родины, лес показался перенесенным из далеких эпох, когда на
земле обитали гигантские животные. Он поделился своим впечатленьем с
Даярамом. Индиец грустно вздохнул.
- Это и в самом деле древние леса, уцелевшие от прошлых времен.
Старший брат моей матери - лесничий, и от него я знаю, что после
вырубки эти леса не возобновляются. Во всяком случае, такие гиганты
больше не вырастут. Что-то теряется в их жизненном окружении, так же
как у секвой в Америке.
- Или кедров у нас в Сибири! Кстати, своей темной хвоей они
сильно напоминают мне кедры - так называется у нас сибирская сосна. По
стройности гималайские ели похожи на наши тянь-шаньские, но хвоя тех
светлее и размер вдвое меньше! Как же здесь хорошо! Сам становишься
гораздо лучше, - задумчиво сказал геолог, набирая полную грудь
