так удивляться, - добавила Амрита с улыбкой, - разве одни мужчины
имеют право читать Ауробиндо Гхоша?
- Я вовсе этого не подумал, только удивился.
- Чему же? Разве вы не говорили в прошлый раз, что тема
изображения женщины и ее красоты - главная во всем искусстве Индии?
Что миллионы ее статуй говорят о неизменном преклонении всего народа
перед женским началом, а не только приверженцев культа Шакти? Если вы
это понимаете, то почему же...
- Я не привык... - начал было Даярам и поправился: - Нет, вы не
подумайте, я считаю, что наша женщина - это звезда Индии, опора и
спасение нашего народа!
- Высокопарные слова и, как все высокопарное, лживые! -
Тиллоттама рассмеялась недобро и презрительно. - Довольно, я слышала
много о том, как у нас любят женщину. Вы с вашей сентиментальной
звездой Индии, с женщиной в искусстве - что вы знаете о жизни,
прекраснодушный муртикар?
Она замолчала, подняв голову.
Рамамурти растерянно смотрел на нее, не находя слов.
Тиллоттама ударила его очень больно, ибо для каждого настоящего
художника грубое расхождение окружающей жизни с его идеалами - тайная
и никогда не заживающая рана души.
- Да, это горькая правда! - наконец сказал он. Тиллоттама
внезапно смягчилась. С нежностью погладила плечо художника своей
темной рукой, и ее браслеты скатились до локтя. Даярам вздрогнул от
неожиданности.
- Глядя на ваше огорченное лицо, я вспомнила, что мужчины никогда
не становятся совсем взрослыми. Может быть, в этом все дело? Но не
будем углубляться в неприятное, у нас слишком мало времени. Расскажите
немного о себе, вы такой интересный человек.
Даярам коротко рассказал о погибшем в войну отце - субадаре
англо-индийской армии, о матери - учительнице, вырастившей его и двух
его сестер.
- Раджастанец?
- Конечно, угадать нетрудно. А вы... вот вы - из Южной Индии.
Майсур?
- Нет, не угадали. Траванкор-Кочин! Я из найяров.
- Повелитель Шива! Так вот откуда ваша свободная независимость! А
я думал, что вы дочь магараджи!
- Вы все знаете! И в то же время совсем мало.
- Знаю, - заупрямился Даярам. - Даже то, что вас, найяров,
считали четвертой кастой, а вы кшатрии, хотя и не носите священного
шнура.
- Сдаюсь, - переходя от грустного тона к своей дразнящей усмешке,
сказала Тиллоттама. - Нет, не сдаюсь. Найяры упоминаются еще в
Махабхарате. Где?
Художник поднял обе руки над головой в шутливой просьбе пощады.
- В истории принца Сахадевы, который на юге встретился с царем
Синечерным. В его царстве женщины были особенно прекрасны и
пользовались неслыханной нигде моральной свободой, - важно сказала
Тиллоттама.
- Что они и теперь особенно прекрасны, в этом нет никакого
сомнения, - сказал Даярам на малаяламе - языке юга Малабарского
побережья.
Тиллоттама даже отшатнулась.
- Во время войны мы жили у мужа старшей сестры в Тривандраме, -
пояснил художник на том же языке.
- А я родилась около Нагеркойла, но родители давно переехали в
Мадрас. Там я училась в школе танцев, но мама сильно заболела, и тетя
взяла меня к себе в Бенгалию... но это уже неинтересно!
- Не смею настаивать, но мне интересно все, что касается вас.
- История эта длинная и грустная.
- Тогда скажите хоть, где вы живете сейчас?
- В Лахоре.
- Как в Лахоре? Вы пакистанка? - вскричал художник.
- Сейчас - да!
- И там вы замужем? Тогда как же... вы здесь одна?
- Я там не замужем, но здесь не одна, - резко ответила
Тиллоттама, бросая взгляд на часики - жест, больше всего страшивший
художника.
- Хорошо, я вижу, что утомил вас расспросами. Дайте мне вашу
ладонь - ну, вот видите, знак анкабагра для управления слоном -
признак королевского происхождения. Я не сомневаюсь, что на левой
подошве у вас есть кружок, означающий, что вы рождены быть королевой,
- шутил Рамамурти, стараясь развеять возникшее отчуждение.
- Не королевой я рождена, а рабыней, - нежданный надрыв прозвучал
в ее словах, и она мгновенно переменила тон, - как все мы, индийские
женщины... Но мне пора, сейчас стемнеет. Я снова благодарю вас, мой
ученый друг, - она опять поклонилась, как артистка.
- Вы позволите мне считать себя вашим другом?
- Не знаю. Я скоро должна уехать.
- Но мы встретимся еще?
- Хорошо! Но не завтра. Может быть, через два дня, может, через
три. Не делайте несчастного лица, я все равно не смогу. Хорошо, пусть
в пять часов у льва, через два дня. Но если меня тогда не будет,
тогда... тогда вы найдете записку в пасти льва. Вы умеете читать
малаялам? Со лонг, как говорят англичане.
Рамамурти не успел опомниться, как остался один в пустом храме.
Неясное чувство печали осталось у него от второго свидания с
Амритой-Тиллоттамой, так не похожего на буйную радость первой встречи.
У его новой знакомой чувствовалось несчастье, прикрытое радостью юного
здоровья. Какое? Что могло омрачить жизнь такой красивой девушки,
гордой найярки?
И Рамамурти пошел домой, стараясь припомнить все, что ему было
известно о найярах.
Эти обитатели Малабарского берега, одни из наиболее культурных и
просвещенных индийских народностей, сохранили древний матриархальный
уклад общественной жизни. Пережитки матриархата, кроме них, известны
лишь среди малых племен Индии, так называемых жителей холмов, а в
других странах мира - еще у туарегов Сахары.
Но нигде в мире равенство женщины и мужчины не проявляется в
столь законченном и чистом виде, как у найяров, в деревнях и среди
знатных семейств. Брак у найяров не составляет священных уз,
повергающих женщину к стопам мужчины с обязательством до смерти
служить ему. Замужняя женщина не покидает своего дома, а мужчина -
своего. Дети живут с матерями и их родственниками по женской линии,
дядями и тетями, которые составляют экономическую основу семейств.
Старший мужчина является главой всей семьи, но не имеет никаких
особых прав распоряжаться имуществом без согласия остальных ее членов.
Для найярского мужа неприлично приводить в свой дом жену и детей более
чем на несколько дней. Уважающие себя женщины должны отказываться от
подарков со стороны мужей.
По мнению найяров, подарки делают только куртизанкам. Таким
образом, найяры - единственные люди на земле, у которых отношения
полов не связаны с экономикой. Развод у них очень легок, и
удивительно, что на деле разводы случаются очень редко, может быть,
потому, что не затрагивают никаких имущественных вопросов.
Положение женщин у найяров явно имеет ряд преимуществ перед
патриархальными основами жизни во всех других местах Индии. Никогда
найярская женщина не унижена до положения ее сестер в Пакистане. С
высоко поднятой головой она идет по жизни наравне с мужчиной, ибо
свобода невозможна без полной ответственности за свою судьбу. Это
всегда изумляло путешественников по Малабару, которые впервые видели,
что мучительная и, казалось, неизбежная связь сексуальной жизни и
экономики уничтожена легко и просто.
Почему же во всех других областях Индии любовь и уважение к
женщине, прошедшие через тысячелетия истории индийского народа,
неизменно шли бок о бок с унижением, подозрением и тысячей
предосторожностей, порожденными неверием в женщину, опасением, что без
этих мер она обязательно придет к падению и позору?
Амрита-Тиллоттама не появилась на следующий день, хотя художник
бродил по всем храмам, не в силах сосредоточиться на работе.
Раздевшись до набедренной повязки, он отважно лазил по карнизам храма
Кандарья-Махадева, на десятиметровой высоте, изучая все 626 статуй
трех наружных поясов скульптур и 226 внутри храма. Изваяния уже
казались ему старыми знакомыми, и, странное дело, несмотря на то, что
их размеры не превышали половины нормального роста человека, они не
теряли величия и спокойной серьезности. Даже в эротических сценах -
майтхунах, это серьезное достоинство отбрасывало всякую
непристойность. Его уединение было нарушено гулом машин, криками людей
и смрадом двигателей. Растягивая черные змеи проводов, устанавливая
мощные осветители, киносъемщики вернули его из средневековья к
реальности. Очевидно, прибыла киноэкспедиция документальной съемки.
Даярам рано вернулся в деревню, проспал до вечера и вышел
посидеть вместе с вернувшимся с работы хозяином. Редко куривший,
художник на этот раз принял предложенную сигарету и рассеянно следил
за ее голубым дымком, медленно таявшим в душном воздухе. Хозяин
осведомился, как идет изучение храмов, и посоветовал молодому
художнику посмотреть храмы лунной ночью.
- Ночью при луне там все делается совсем другим, оживают боги и
герои. Я сам не видел, но говорили, - уверенно заявил хозяин.
- Так почему же вы, живя здесь, не побывали?
Хозяин смущенно рассмеялся.
- Знаете, у нас народ другой, чем в большом городе. Говорят, что
человеку не дозволено видеть, как живут боги в этом древнем месте. Я,
конечно, не верю, но знаете, с теми, кто ходил, случалось какое-нибудь
несчастье. Теперь если мне пойти, то жена с ума сойдет.
- Какое несчастье?
- Не знаю, так говорили. Не сразу, так потом, но беда приходила.
Вы человек ученый и будете смеяться. И я тоже не верю, а все-таки не
пойду. У вас-то есть сила, а у меня нет!
- Какая сила?
- Ваше образование! - серьезно ответил хозяин. - Если что
привидится, то вы не испугаетесь, а наш брат с ума сойдет.
"Как верно", - подумал про себя художник, одобрительно кивнув
головой, и тут же решил идти в храмы. Ясное небо обещало лунную ночь.
Ущербная луна всходила поздно, и торопиться было некуда. Последний
огонек погас в деревне, прежде чем художник отправился в свою ночную
прогулку. Он пробрался по тропинке мимо храма Деви, и скоро Вишванатх
навис над ним своей высокой сикхарой, залитой лунным светом.
Удивительное, гнетущее молчание исходило от стен, еще отдававших
накопленный за день жар солнца.
Сандалии производили неприятный шум. Рамамурти сбросил их на
лестнице и поднялся на платформу босой по южному боковому входу между
статуями слонов. Знакомая прекрасная апсара, танцующая с ветвью Ашоки
- дерева любви, в стрельчатом медальоне слева от портика обрисовалась
так ясно на фоне глубокой тени в нише, что Даярам прирос к месту,
по-новому увидев изваяние. В резких тенях незаметно двигавшейся луны
апсара ожила, неуловимо меняясь. Точно дрожь напряженного ожидания
пробегала по телу небесной танцовщицы. Едва дыша от восхищения,
Рамамурти перебежал к группе статуй на стене за углом, заглядывая в
удлиненные глаза под тонкими линиями сходящихся бровей, чуть хмурых,
соответствующих серьезному очерку полногубых ртов.
Так вот какую еще тайну хранили изваяния великих скульпторов? Не
только в лунном свете, а при огнях факелов и мерцании светильников, в
ночных бдениях молящихся эти дивные скульптуры наполнялись
сверхъестественной жизнью.
Воины грозно выставляли могучие плечи, богини то улыбались
загадочно, то смотрели в упор, испытующе и презрительно. Апсары
призывно изгибали крутые бедра, словно извиваясь в страстной истоме;
целующиеся пары вздрагивали, взволнованно дыша!
Древняя жизнь предков, полная радости, жизнеутверждающей силы,
всегдашней готовности к любви и борьбе, возвращалась из прошлых веков.
Молодому художнику чудилось, что его тело наполняется отвагой и
пламенным желанием, грудь, расширяясь, становится твердой плитой,
