Иоганнесбург.
- А что же Сандра?
- Я только что от нее. Заперлась в номере, ничего не ест, глаза
красные. Налицо все признаки катастрофы. Я понимаю Сандру. Андреа
оказался слишком нетерпелив. Не понял, что надо дать Сандре время
отойти. Вчера оба были на концерте, вернулись очень поздно. И все
порвалось.
- Ну, не все, - спокойно ответил Чезаре, - опомнится. Поймет, что
любить красавиц - нелегкое дело. Надо потерпеть и пострадать. Как вот
я натерпелся с твоими вечными упираниями и брыканьями!
- Лгун! Но я разочарована, лейтенант оказался вовсе не рыцарем
без страха и упрека... Как обидно за Сандру!
- Да успокойся ты, амазонка. Верно прозвала тебя Сандра. Сядь,
подумаем. Надо не оставлять Сандру одну. Ей, должно быть, сейчас очень
пусто в чужом городе.
- Ты хороший, мой Чезаре! Будем липнуть к ней, хочет она или не
хочет. Мы собирались сегодня в Заповедник природы, уговори ее
поехать...
От подножия Винбергского холма дорога шла через виноградники, к
широким полянам между дубов на южном склоне пика Дьявола. Тяжелые
гроздья в ярком солнце светились той особенной теплотой и доброй
прозрачностью, какая свойственна из всех плодов земных лишь винограду.
Для итальянцев было странные узнать, что остались лишь самые поздние
сорта, а основной винтаж кончился в феврале, как раз во время снежных
ветров и суровой зимы этого года на Средиземном море. И ощущение
безмерной удаленности от родины стало общим для всех троих в этот
тихий предвечерний час. Легкие рыжеватые газели и мрачные уродливые
гну подходили к самой дороге, не опасаясь автомобилей. Павианы
взлаивали визгливо и злобно вверху, на скалистых выступах.
Сандра подошла к изгороди, протянула руку, подзывая антилоп. "Она
редкость, - подумал Чезаре, - красива, как венецианка, остра, как
флорентийка, умна... И почему всегда становится страшно за
разносторонне совершенных людей? Боги не любят человеческого
совершенства. Эта формулировка была известна еще в глубокой древности
и не только в отношении людей, но и предметов искусства. Большинство
замечательных творений искусства постигла гибель. Китайские фарфоровые
мастера, если какая-нибудь ваза выходила особенно хорошей, нарочито
неискусно охлаждали изделие, и глазурь покрывалась сеткой мелких
трещин. Изделие теряло совершенство, и ему более не угрожала гибель от
зависти богов. Так и с людьми". Леа потянула Чезаре за рукав и тихо
сказала:
- Знаешь, я сейчас подумала, что человеку почти невозможно быть
очень красивым и очень счастливым.
- Ты прочитала мои мысли, - изумился Чезаре, - я только что
додумался, насколько еще плоха наша жизнь, если каллокагатия, то есть
сочетание красоты телесной и духовной, о которой так мечтали в Древней
Элладе, смертельно опасна для ее обладателей. А в то же время самая
явная односторонность, даже дикая фанатическая узость параноиков,
ведет их к успехам в жизни и к верхушкам общества и власти. Сандра
права, говоря, что есть в самой основе нашей европейской цивилизации
что-то болезненно неправильное!.. Каковы ваши дальнейшие планы,
Сандра? - спросил ее Чезаре на обратном пути в гостиницу.
Ее спокойная поза и грустная улыбка привели художника к
заключению, что вопрос не окажется болезненным.
- Не знаю. Хочется скорее уехать, но... не в Каир. Может быть,
поеду на пароходе, хотя плавание мне приелось. Словом, еще не
придумала. Пока буду ждать, что скажет ваш профессор. Завтра у Леа
консультация? Надеюсь, это последняя?
- Я не надеюсь. Столько раз уже откладывали!
- Оставайся с нами! - предложила Леа. - Только боюсь, что для
тебя неестественно...
- Поверь, что мне сейчас ничего не нужно. Может быть, я устала от
атмосферы непременной оценки физических достоинств, зависти, измен,
обмана, соревнования в платьях и мнимо роскошной жизни - всего, что,
как пена, накипает на поверхности нашего киноискусства и затягивает
тебя самое. Я давно все возненавидела, может быть, потому, что мои
мозги просят большего. Там вовсе не свободная богема, как кажется
обывателям, а рабство, худое еще потому, что оно на очень низком
уровне. Короче, мне очень хорошо здесь с вами, и если только я не
мешаю...
- Сандра, со мной ты можешь не кокетничать, все равно не скажу!
Впрочем... - и Леа крепко обняла и поцеловала подругу.
В вестибюле гостиницы портье подал Чезаре листок бумаги. Художник
с недоумением взглянул на проставленную в нем незнакомую фамилию,
ничего не поняв из краткого объяснения на английском языке. Сандра
пришла ему на помощь.
- Вам звонил какой-то профессор. Хочет встречи с вами, сегодня же
вечером. Дело неотложное. Придет в семь часов. Профессор Вильфрид
Дерагази, - прочла Сандра, - немец?
- Скорее турок с немецким именем, - поправила заинтригованная
Леа. - Объясняй, Чезаре, а то мы голодны и свирепы - ты можешь
пострадать!
- Клянусь тысячью церквей Рима, я никогда не слыхал об этом
господине!
Ровно в семь часов в дверь номера постучали. Вошел довольно
высокий стройный человек, одетый в отличный одноцветный вечерний
костюм. Несколько секунд он зорко осматривал всех присутствующих,
изящно поклонился дамам и обратился к Чезаре по-итальянски:
- Вильфрид Дерагази, профессор археологии из археологического
института в Анкаре. А вы художник Чезаре Пирелли?
Чезаре поклонился, в свою очередь, и представил профессора дамам,
украдкой изучая гостя. Резко очерченные кости худощавого лица, крупный
нос, широкий, массивный, но не слишком тяжелый подбородок. Темные
волосы, густые брови, углубляющие неподвижные, зоркие, как у
художника, глаза. И выступы волевых мускулов вокруг сжатых тонких губ
крупного рта. Недобрая, но незаурядная сила исходила от взгляда этого
человека, на вид не старше тридцати с небольшим лет. Молодой профессор
мельком взглянул на Леа, задержался на Сандре, и ей показалось, что
темный взгляд незнакомца уперся в нее физически ощутимо. Всего лишь на
мгновение. Затем профессор улыбнулся, блеснув золотым зубом.
- У меня к вам чисто деловой разговор. Я пришел просить вас о
любезности. Меня настолько интересуют все технические подробности
вашей находки, что я, видите, прилетел сюда из Анкары, после сообщения
агентства Рейтер.
- Вряд ли я смогу рассказать вам больше, чем было в газетах, -
начал художник.
- Нет, нет, пожалуйста, не отказывайтесь. Иногда маленькая
деталь...
Чезаре беспокойно оглянулся. Леа опять мучительно морщила лоб, и
знакомая тревога исказила ее лицо, только что бывшее веселым и
любопытным. Профессор заметил колебание Чезаре.
- Может быть, наш разговор неинтересен дамам? Пусть они меня
простят, что я оторву вас на полчаса...
- Я не слыхала о вас в составе Анкарского института, - внезапно
сказала Сандра.
- Может быть, - покровительственно ответил гость, - я только
недавно туда прикомандирован. А кого же вы там знаете? - насмешка
вопроса была так замаскирована добродушным тоном, что только тонкая
Сандра смогла ее почувствовать и слегка покраснела.
- Прежде всего директора института Сетона Ллойда, бывшего
архитектора, строителя Нью-Дели.
Профессор не моргнул глазом, но к Сандре пришло ощущение, что он
внутренне сжался, словно кошка перед прыжком.
- Я и не думал, что встречу собрата в лице столь очаровательной
дамы, - любезность археолога была ледяной.
Сандра собралась что-то ответить, но уловила просительный взгляд
Чезаре. Художник указывал глазами на Леа. Сандра поняла и придумала
предлог, чтобы увести ее к себе.
Профессор Дерагази удобно устроился на диване и протянул Чезаре
пеструю коробку, наполненную странными длинными сигаретами с
голубоватым табаком. Чезаре заметил на пальце гостя платиновое кольцо
с плоским камнем, на котором выделялся темный крест.
- Только слыхал об александрийских, а пробовать не приходилось, -
сказал художник, осторожно беря душистую сигарету.
- Это не александрийская. Новый сорт, турецкий, на основе
янтарных табаков сорта "Кара-Даниз".
- Вы, я вижу, знаток табака?
- Курение - моя слабость. Зато совершенно не пристрастен к
алкоголю. Но я не буду затягивать своего позднего визита, хотя бы из
благодарности за вашу любезность.
Профессор задал несколько вопросов, делая короткие, видимо
стенографические, заметки в сафьяновой записной книжке. Археолог
оказался более осведомленным, чем предполагал Чезаре. Видимо, в
газетах были опубликованы интервью с полицейской охраной или моряками
сторожевого судна. Профессор знал о существовании жернова -
опознавательного знака, но, когда Чезаре вытащил снимок Леа в короне,
который он прятал по совету врачей от своей подруги, археолог потерял
свое деловое равнодушие.
- Вы позволите мне переснять? - спросил Дерагази, вытаскивая
крохотный аппарат размером с зажигалку.
- Не трудитесь, у меня есть еще, - Чезаре протянул снимок, и
ученый рассыпался в благодарностях.
Спрятав фотоаппарат, профессор зажег новую голубую сигарету.
Внезапно в нем произошла перемена. Он нагнулся вперед и вперил в
художника пронзительный взгляд. "Будто психиатр или гипнотизер", -
подумал Чезаре.
- Господин Пирелли, я хочу сделать вам совершенно
конфиденциальное предложение. Вы можете рассчитывать на абсолютную
тайну с нашей стороны!
- Я не вижу в этом необходимости.
- Видите ли, я убежден, что корона не скатилась в пучину, как вы
рассказывали чиновникам и газетчикам. Ваши слова о том, что вы не
отдали бы находку жадной полиции, - о, как понимаю вас! -
свидетельствуют о некой возможности... - профессор сделал
выжидательную паузу. Чезаре молчал.
- Если эта возможность действительно реальна, то я... мы готовы
идти на любые жертвы в интересах науки. Я уполномочен заплатить вам за
корону десять тысяч фунтов, то есть тридцать тысяч долларов. Постойте,
вам не понадобится даже самому спускаться. Найдутся водолазы, мы
обеспечим судно. Вы будете только наблюдать и указывать. Чек получите
сразу же на борту, после подъема короны. И полная тайна!
Чезаре охватило волнение. Вероятно, находка Леа действительно
имеет для науки большую ценность, если за нее хотят заплатить такую
громадную сумму. И, может быть, это последняя возможность снова
извлечь странную драгоценность из небытия? И тогда установить причину
болезни Леа? Он заколебался.
Необъяснимое сомнение предостерегало его от согласия. Потому ли,
что странный профессор не походил на составленное Чезаре представление
об ученых? Каменная твердость лица и скрытая внутренняя суровость не
вязались со свободной и приветливой учтивостью хорошо воспитанного
человека. Не слишком ли хорошо воспитанного для профессионального
ученого, обычно в увлечении своей работой забывающего о светских
манерах? Вдруг археолог - полицейский провокатор? Или авантюрист,
который пообещает хоть сто тысяч, а потом, когда поднимут корону, даст
фальшивый чек или попросту столкнет с судна ночью? Надо быть опытным
жуликом, чтобы вести подобные дела, а для обычного человека
единственное оружие - осторожность!
Археолог угадал колебание художника.
- Мы могли бы заплатить пятьдесят тысяч долларов, - значительно
сказал он. - Чезаре покачал головой.
- Я отдал бы корону науке за гораздо меньшую сумму. Если бы мог
достать ее. Это не в моих возможностях.
Гнетущая злоба мелькнула в упорных глазах профессора Дерагази.
Легкая судорога свела тонкие губы, чтобы через секунду превратиться в
