болезни, нападения. А принять деньги, отнимая, скажем, половину его
планов работы, спокойной жизни, намеченных путешествий, - мне это так
мешает, что исключается! У каждого своя судьба, пока двое не соединят
их вместе, как вы с Леа... Сейчас вы в идеальном положении для
художника - в состоянии посвятить себя творчеству и отдать ему
несколько лет, не думая ни о чем... кроме Леа!..
- Чезаре, Чезаре! - Леа повисла на шее художника. - Ведь Сандра
говорит правду! Пришло то, о чем мы мечтали в замерзавшем Неаполе!
- Пришло... но как-то не так. А, что там, в жизни всегда приходит
все иначе, чем в мечтах. Встают новые тревоги, подкрадываются
нежданные беды.
Лейтенант порывался что-то сказать, но так и не произнес ни
слова. Капитан сказал, делая попытку подняться с кресла:
- Ну вот, вы теперь вместе, компания неплохая. А мне пора. Будь я
проклят, но страшно жалко со всеми вами расставаться. Привык как-то!
В мгновение ока Леа и Сандра оказались на ручках его кресла,
обнимая шею капитана.
- Честное слово, сцена слезу прошибет! - насмешливо прищурился
Чезаре. - Я бы на вашем месте бросил хозяина, поскольку дрянь из него
выперла, яснее не нужно!
- Обязан! Не могу бросить, не Флайяно - "Аквилу". Отцепитесь-ка
на минутку, девочки, а то от гладких ваших рук нет ясности в голове. -
Сандра и Леа вернулись к своему дивану. Капитан разжег трубку.
- Смотрел я на вас и испугался Флайяно. Трудно бывает даже
представить, что придумает такая голова. В ней мысли идут иными
путями, чем у нормальных людей. У Флайяно еще и ревность. Я давно
заметил, как он следил за Сандрой и Андреа. Ладно, не отрицайте, мы
тоже не без глаз. Вдруг он вздумает сообщить в полицию, что у вас есть
алмазы? Вас обыщут, может быть, даже в самолете, и тогда обвинят в
контрабанде, посадят в тюрьму, к полному удовольствию Флайяно.
- Но ведь он сам тоже ставит себя под подозрение? И мы на суде
сможем разоблачить его, - возразил лейтенант.
- И разоблачайте на здоровье, когда он будет за тысячи миль
отсюда, в другой стране. Время пройдет, камни будут проданы, и наш
милый хозяин будет резвиться в Полинезии.
- Мамма миа, как говорит Леа! Вы мудрый человек, капитан! Но что
же делать? - Сандра беспомощно оглянулась. - Послать алмазы почтой
нельзя, спрятать негде: Чезаре и Леа под такой же опасностью!
- Пожалуй. Я было сам хотел поручить свои камни лейтенанту.
Опасаюсь Флайяно и его верных сподвижников Пьетро и Джулио. Теперь
вижу, что нельзя. Наоборот, давайте мне все, что у вас есть, я спрячу
на яхте. Ни одна душа не будет знать, а в Коломбо я свободен. Там
большой ювелирный рынок, а может быть, стоит проехать в Индию для
полной безопасности. Если верите мне, что я сохраню их, и если хотите,
то продам. Пожалуй, я сумею это лучше вас.
- Боже, какой чудесный план! - Сандра крепко поцеловала капитана.
- Только бы это не оказалось для вас опасным!
- Буду осторожен. Теперь не так страшно, когда знаешь, с кем
имеешь дело. Конечно, если что-нибудь случится с яхтой... море есть
море...
- Ну, этого ни предвидеть, ни предупредить нельзя, - хладнокровно
ответил Чезаре. - Тогда мы останемся, какими были до плавания, ни
больше, ни меньше. Нет, меньше, если мы потеряем вас.
- И больше потому, что мы подружились и многому научились в
плавании, - добавила Сандра.
Капитан поднялся, тщательно рассовал пакетики с камнями по
карманам своего слишком просторного кителя и уехал прямо на яхту.
Четверо молодых людей продолжали обсуждать потрясающие новости. После
обеда в недорогом ресторане Леа вернулась домой, а Сандра с Чезаре и
лейтенантом пошли продавать изумруд и кольца. Сверх ожидания за один
лишь кулон Сандра выручила вдвое больше, чем предполагала, за все
украшения. Должно быть, действительная стоимость камня была очень
высокой. Сандра не знала, что после истощения уральских месторождений
изумруды такой чистой воды и настоящего зеленого цвета стали большой
редкостью.
Сандра осталась переночевать в номере с Чезаре и Леа, а наутро
получила маленькую комнату на самом верхнем этаже гостиницы, с видом
на Ботанический сад и парковую часть города, поднимавшуюся по склонам
суровой кубической громады Столовой горы.
Лейтенант Андреа тоже перебрался на верхний этаж в то самое утро,
когда "Аквила" вышла из бухты. Профессор Ван-Хепен потребовал от Леа
дополнительного обследования. Чезаре неотступно ходил с ней. Сандра с
лейтенантом оказались предоставленными самим себе. Без устали бродили
они по красивому городу, ездили в окрестности, подымались на Столовую
гору.
Аллеи могучих дубов стояли еще не тронутые осенью, только листья
их приобрели медный оттенок. Множество белок возились в их ветвях,
заготовляя желуди на осень. Почти ручные зверьки не боялись людей и
яростно стрекотали, враждуя с голубями. Молодые люди побывали в театре
Банту, смотрели балет, "цветную" руританскую оперетту. Удивительная
естественность, превосходные мелодичные и глубокие голоса, танцы, в
которых прекрасные тела жили пламенной, неведомой для европейца
жизнью. Сандра была совершенно очарована.
- Как это может быть? - повторяла она, показывая на таблички,
прицепленные к вагонам трамваев и пригородных поездов с надписями на
африкаансе (голландском) и английском языках: "Ни бланкес" - "Не для
белых". Такие же надписи красовались на уборных, а рестораны и
магазины побогаче, наоборот, возвещали, что они "только для
европейцев".
- И это в середине двадцатого века, после того как разгромлен
фашизм!
- Кто вам сказал, Андреа, что он разгромлен? Разгромлены три
фашистских государства, а зреют новые, в другом обличье, под другими
политическими лозунгами. Но везде одно и то же: какие-то
господствующие классы, группы, слои, как их там ни называйте,
захватившие право подавлять мнения и желания всех остальных,
навязывать им под видом законов и политических программ низкий уровень
жизни, чинить любой произвол...
Вот вам, кстати, типичный фашистик - наш Флайяно. А сколько я
видела тут таких же на светском балу. Заносчивость и надменность
здешних дам перед "цветными" даже трудно представить. Любая
европейская дрянь, которой у себя на родине цена чентезимо, здесь она
тем более требовательна, нагла и нетерпима, чем ниже она сама
чувствует себя перед действительно талантливыми представителями
других, непривилегированных рас. Впрочем, тут даже не нужны расовые
различия. То же самое в Европе между привилегированными и низшими
слоями. Только там оно скрытое, сейчас не модно. А тут все наружу и в
наивысшей степени наглости.
Я мечтал не только о Полинезии, но и о Кейптауне - этом
прекрасном городе на пути к Востоку, - признался лейтенант. - Что ж,
город действительно красив, кого тут только нет. Но он мне неприятен
из-за остро чувствующегося здесь напряжения. Кажется, что одни ждут
все время, что их накажут, а другие - что должны будут требовать
наказания и наказывать.
Андреа обвел рукой весь гигантский амфитеатр Кейптауна:
- Вот там, выше всех, дворцы богатеев, в парках, с просторными
садами. Ниже, видите, маленькие особнячки с садиками, это для
преуспевающих служащих и чиновников. Еще ниже большие дома с наемными
квартирами для средней массы белого и малой доли цветного населения.
Следующая ступень - пыльные узкие улочки с небольшими домиками вокруг
мечетей, там живут индонезийцы, индийцы и другие мнимые "цветные". А
совсем низко, на песках побережья, где постоянный ветер крутит пыль и
мусор, там поселки африканцев - пондокки. Я уверен, если посчитать, на
самом верху населения в тысячи раз меньше, чем внизу, - вот вам налицо
картина устройства общества. Пожалуй, большие города Европы куда
демократичнее, по внешности хотя бы.
- О нет, нет! - страстно возразила Сандра. - Там на улицах -
бешенство автомобилей, и мне кажется, что все они дышат злобой к
пешеходам, а пешеходы злятся на них. В спешке суетятся толпы
безыменные и безликие, огромные дома набиты людьми, скученными в
низких душных комнатах, согнувшимися над столами и станками в
монотонной и нудной работе. А вечером начнется погоня за
развлечениями, раздастся грохот воющей и стучащей ритмической музыки,
призраки кино, экраны телевизоров, сочащиеся голубым ядом. И выпивка
за выпивкой, сотни тысяч людей пропитаны алкоголем, умеряющим нервный
спазм нетерпения, ожидания чего-то лучшего, что не приходит, да и не
может прийти. И незаметно жизнь ухудшается и нищает, человек,
стремящийся к успеху, видит, что он обманут. Квартира, которую он ждал
несколько лет, оказывается дешевой клетушкой, заработок по-прежнему не
обеспечивает исполнения даже скромных желаний, дети становятся, не
радостью и опорой, а обузой и обидой. И тогда перед человеком встает
колоссальный вопросительный знак - зачем?
- И мы с вами живем в этих огромных городах!
- И знаете почему?
- Нет!
- Что-то в самой атмосфере города подгоняет нас и не дает
залениться, может быть, возможности, скрытые в культурных ценностях
нашего мира, сконцентрированных, разумеется, только в больших городах.
- Видимо, вы правы, но меня, как военного, пугают гигантские
города. Они ведь чудовищные мышеловки на случай ядерной войны, и
правительствам не мешало бы это предвидеть. Я не говорю о прямом
поражении ядерными ракетами или бомбами. Каждому очевидно, что люди,
как нарочно, собраны, чтобы стать перед всеобщей и быстрой смертью.
Нет, пусть не будет такого! И все же каждый колоссальный город -
Париж, Токио, Нью-Йорк, Лондон, - как водоворот, вбирает в себя массы
воды, пищи, топлива в количествах, какие мы с вами даже не представим.
И если хоть маленький, совсем короткий перебой, разруха в транспорте,
работе коммуникаций, тогда город станет исполинской ловушкой голодной
смерти. Или гибели от жажды более верной, чем в пустыне.
- Это хороший образ - водоворот. Или воронка мельницы, все
перемалывающей и производящей нервнобольное, худосочное племя, все
дальше уходящее от прежнего идеала человека, каким мы его привыкли
видеть в произведениях искусства и мысли прошлых столетий. Нет,
настоящие города будущего должны быть похожими на такие вот небольшие
дома в маленьких садах, какое бы пространство они ни занимали. И если
мы не решим задачи с городами и транспортом, то вся наша цивилизация
полетит к черту, породив поколения людей, негодных для серьезной
работы, в чем бы эта работа ни заключалась! За городскую жизнь к
человеку приступают четыре неминуемые расплаты. За безделье, малость
личного труда - шизофрения, за излишний комфорт, леность и жадную еду
- склероз, инфаркт, за переживание срока, на какой рассчитан
наследственностью данный индивид, - рак, за деторождение как попало,
за беспорядочные браки по минутной прихоти, за безответственность в
таком важнейшем вопросе, как будущность собственных детей, - расплата
- плохая стойкость детей к заболеваниям, наследственные болезни,
кретинизм, уменьшение умственных и физических сил потомства.
- Положительно, вам надо писать, Сандра, - взволнованно сказал
лейтенант. - Из вас вышел бы хороший публицист.
- Не знаю. Просто я сегодня в ударе. Может быть, четыре дня в
Кейптауне, ощущение свободы сделали это. Ведь я порядочно устала быть
коком на нашей яхте.
Сандра изменилась за время своего бегства с яхты. Сейчас, в
простом светло-терракотовом платье с узором из игольчатых золотистых
