- Вам, видимо, не терпится туда попасть? - пошутил капитан.
- Да, не терпится, - серьезно подтвердила Сандра.
- Ну, если так, - лейтенант извлек мелкомасштабную карту и
развернул ее, - видите?
- Ой, это далеко!
- Примерно миль семьсот-восемьсот. Хотите, сейчас скажу точно?
- Зачем? Я и так вижу - суток трое пути... А где здесь совсем
запретная зона, где алмазы?
- Смотрите. От Китовой до мыса Консейпшен миль пятьдесят, а
дальше все вплоть до устья реки Оранжевой. Приходится стеречь берег. В
одной бухте здесь в 1954 году нашли два гнезда алмазов. В одном взяли
пятьдесят пять тысяч каратов, в другом - восемьдесят тысяч, и было
подозрение, что под водой залегают такие же гнезда. Не удивительно,
что скоро они на пушечный выстрел не будут подпускать сюда
аквалангистов.
- Сколько же это миль?
- От Консейпшена до Людерица, - ноготь лейтенанта отмечал точки
карты, - сто шестьдесят миль, и отсюда до Оранжевой еще почти столько
же.
- Следовательно, около шестисот километров, которые могли бы
насытить мир алмазами! И никому до этого нет дела! Где же Объединенные
Нации, всякие там международные комиссии?
Лейтенант так презрительно махнул рукой, что Сандра рассмеялась.
- Что-то есть очень неправильное в нашей всей цивилизации, и она
катится под уклон, как бы там мы не похвалялись перед красными, -
грустно сказала Сандра, - главное - это ложь, лицемерие.
- Наследие девятнадцатого века - свойственная всем нам вера в
слова. Когда-то слово было словом чести, правды для феодальной
аристократии, для купечества. Для престижа это было необходимым
элементом общественных отношений. А теперь слово больше вообще не
будет ни для кого убедительным. Это серьезный моральный кризис,
назревающий в нашей цивилизации. Противно становится жить, теряешь
цель и смысл.
- Я вообще не вижу ни цели, ни смысла у вас, молодежи, - вмешался
капитан.
- Молодежь ругают по всему миру, - пылко возразила Сандра, - это
модно. Понять нас, конечно, труднее. Никому нет дела, что наше
сознание раздваивается, раскалывается между грубой реальностью жизни,
ее неумолимой жестокостью и той призрачной жизнью, доведенной почти до
реальности искусством кино, литературы, театра или политической
пропаганды... Что знает средний человек о красоте и многообразии нашей
планеты, ее людей, обычаев, искусства, о великом созидательном труде
на суше и на море, в горах и равнинах? Что знает он о губительных
последствиях необдуманных попыток добыть больше, отдать меньше, об
этом всевозрастающем в темпах разграблении природы. В одних случаях от
него намеренно скрывают это многообразие, чтобы не дать ему
почувствовать убожество собственной жизни. В других - тоже скрывают,
стараясь спрятать неумелость хозяев общества и цивилизации.
- Хорошо, Сандра! - одобрил лейтенант Андреа.
- Молодец, Сандра! - эхом откликнулась незаметно вошедшая Леа. -
Что, получили, капитан?
- Да... надо сказать, - Каллегари закашлялся, хватаясь за
спасительную трубку.
- Надо сказать, - продолжала Сандра, - что люди вашего возраста,
синьор капитан, жили уже немало, видели мир, любили, сражались, им
есть что вспомнить. А мы? Что ждем мы от жизни под прицелом ядерных
всеуничтожающих ракет, под угрозой истребления половины мира, которое
обещают безумцы? Разве не лицемерно упрекать молодежь в том, что она
не хочет создавать ничего долговечного, стремится скорее взять
побольше от жизни? Что мы в Европе не хотим сажать деревья и строить
прекрасные дворцы? Сначала дайте нам будущее, такое же долгое, какое
было у вас, на всю жизнь, а потом требуйте и упрекайте. Не дадите, то
пеняйте на себя, не на нас, это вы такой мир приготовили нам.
- Приготовили... Почему? - Капитан задымил трубкой. - Вы сами
должны...
- Известный разговор! Тогда не надо хвалиться заботами о будущих
поколениях в парламентах. Скажите честно, что нам на них наплевать,
была бы своя шкура цела... - Глаза Сандры искрились гневом и слезами,
щеки пылали. Леа бросилась к подруге, обняла и поцеловала.
- Не надо, Сандра, милая! Я понимаю, что все это вас очень
волнует, но не сейчас. И не с этими славными ребятами-моряками!
- Синьориа, - вдруг обратился лейтенант к Сандре, - вы совсем,
совсем правы. И я - с вами!
Сандра вспыхнула: так в Южной Италии обращаются только к
аристократкам, дамам высшего круга.
- Что бы ни было, Сандра, - воскликнула Леа, - у тебя есть уже
верный рыцарь!
- И даже два, - учтиво поклонился старый капитан. Сандра
приложила пальцы к губам и послала обоим воздушный поцелуй.
- С детства мечтала о рыцарях, плакала над книгами о короле
Артуре и чаше святого Грааля и, наконец, встретила двух сразу, - к
Сандре вернулся ее обычный легкий тон.
Лейтенант незаметно вздохнул, очарование уходило: высокая фигура
Флайяно выросла на пороге.
- Все идет хорошо? - спросил он подозрительно, оглядывая всю
компанию.
Океан цвета тусклого чугуна был совершенно спокоен, когда
розово-палевый свет стал подниматься распахнутым веером из-за далекого
черного берега. Капитан, стоя на мостике, следил за лейтенантом,
который свесился над носовой оттяжкой штага, стараясь разглядеть
возможную мель или не показанный на карте риф. Очень опасны были
пресловутые внезапные изменения глубин, плотности воды, ее
температуры, создававшие мгновенные рывки течений, стоячие волны и
водовороты, погубившие у Берега Скелетов такое множество кораблей. Все
выше раскидывался розовый веер за дальними горами, все ближе подходила
"Аквила" к берегам, крадучись, словно львица к добыче.
Пески на берегу еще серели во тьме, а широкая полоса прибоя
белела на грани океана и суши. Все, кроме дежурного механика, были на
палубе. Иво, стоя рядом с капитаном, держал у глаз большой морской
бинокль. Чезаре и Леа в купальных халатах стояли на борту, около
приготовленных аквалангов. Как и предвидел Чезаре, Иво заявил, что в
предварительную разведку он не пойдет.
Отдаленный низкий гул бурунов, усиливаясь с каждой минутой,
превратился в тяжелый грохот и, наконец, оглушительный рев. Слов нет,
надежно охраняла природа сокровища Южной Африки!
Сандра хмурилась, кусая губы; всегда очень умеренная в курении,
непрерывно дымила сигаретой.
- Право руля, восемь румбов! - Команда капитана заставила
вздрогнуть всех присутствующих. Яхта повернула параллельно берегу и
пошла на юг. Выплывало слепящее солнце. Прибой вел однообразную
ритмическую песнь, полную угрозы. Прошло около часа. Флайяно несколько
раз демонстративно пожимал плечами, бросая бинокль на нагрудном
ремешке.
Прозвенел машинный телеграф. Иво судорожно схватил капитана за
плечо, а остроглазая Леа бросилась к борту с криком: "Вот!.."
Опять зазвенел телеграф, моторы замолчали. Капитан,
переглядываясь с лейтенантом, рискнул медленно дрейфовать к берегу.
Старый моряк хотел подойти как можно ближе к опасной полосе прибоя.
Здесь, на счастье моряков, полоса переменных течений отдалилась в
океан, создавая как бы заводь нормального моря меж этих грозных вод.
Не случайно именно сюда подходила шхуна тех, чьими наследниками
оказались итальянцы. Погода удивительно благоприятствовала лихому
делу. Уже совершенно отчетливо виднелось сухое русло, разделенное
темной горкой, а слева холм белой глины стоял невредимым, как и
пятнадцать лет назад. Теперь несколько биноклей и все свободные глаза
обшаривали берег в поисках признаков полицейского патруля. Но за белой
кипенью грохочущего прибоя песчаные дюны и откосы с редкой порослью
ничтожных растений были первозданно пустынны.
- Якорь, - раздалась долгожданная команда. Загремела цепь, яхта
дернулась, и люди шатнулись от толчка.
Капитан сошел с мостика и присоединился к группе, окружавшей
Чезаре и Леа.
Чезаре перегнулся через борт, наблюдая за прибоем. Горы воды
поднимались из напиравшего на берег океана, росли и падали вперед,
сотрясая море и землю. Как обычно, напор прибоя шел немного вкось, под
очень острым углом к берегу, но обладал двойным ритмом. Прибойный
бурун начинал медленно вспучиваться на внешней кромке прибойной
полосы, затем движение волны замедлялось, переходя в толчею острых
валов. Ближе к берегу от этой полосы вторая фаза бурунов вздымалась
рывком, с пугающей внезапностью, взлетая на большую высоту фонтанами
брызг и пены. Так же быстро вал сламывался и рушился на берег,
присоединяя свой грохот к реву бурунов внешней полосы.
Страшная сила чувствовалась в этих яростных волнах. Как щепку,
разобьют они судно, а что же сделают с человеком? Все не спускали глаз
с аквалангистов, которые озабоченно, хмуро, но без признака страха
изучали прибой. Подошел, пряча глаза, Иво, и Сандра отвернулась с
подчеркнутым презрением от своего "босса".
- Не надо ли надеть костюмы? - осторожно задал вопрос капитан. -
По-видимому, выступ берега, на котором разбивается прибой, состоит из
двух уступов. Все же меньше обдерет о камни!
Художник отрицательно покачал головой.
- Приходится думать не только о море, но и о береге. Главное -
свобода движений, возможность быстро ходить. Два уступа - это верно.
Кажется, глубина первой ступени, которая мористее, большая, метров
двадцать-пятнадцать, а вторая...
- Четыре-пять, вряд ли больше, - сказала Леа. - Но мне кажется,
есть еще третий уступ, там, где они ударяются, метра в два, вот
тут-то!.. - Она умолкла.
- Я поплыву вперед, просмотрю хотя бы вторую ступеньку, -
предложил Чезаре и шагнул к аквалангу.
Несколько рук протянулось к нему, чтобы помочь надеть и закрепить
ремни. Леа жестом остановила его.
- Впереди поплыву я, а ты следи. Если что со мной случится, ты
поможешь, уже зная, в чем дело, а я не смогу. Не тряси головой,
подумай, так умнее!
Поглядев еще несколько минут на прибой, Чезаре согласился.
Леа надела черный шлем, натянула поверх него маску. Чезаре
тщательно закрепил на ней легкий акваланг, приготовился сам. Леа
шагнула к спущенному с левого борта штормтрапу, обернулась и подняла
руку, приветствуя остающихся. Сандра стояла, как приросшая к месту,
даже забыв поцеловать подругу. Сейчас обычная женская нежность была не
к месту. Сандра себе показалась ничтожеством. Да, вот настоящая
подруга мужчине, современная женщина, смело разделяющая с ним
рискованные предприятия и уступающая ему только в силе.
Леа, став центром напряженного внимания, смутилась и, чтобы
скрыть это, сделала несколько танцевальных па, поклонилась и стала
спускаться но трапу.
- Леа, - окликнул ее художник, - смотри, дорогая, без "штучек"!
Леа улыбнулась, опустила маску. Еще секунда, и она скользнула в
темную воду, исчезла в глубине. Чезаре рывком перегнулся через борт, и
в этом движении Сандра прочла всю его тревогу.
Никто на яхте не произнес ни слова. По-прежнему грохотал, хрипло
вздыхал и ревел прибой, сияло ослепительное солнце. Волны плавно
подымали и опускали яхту. Сквозь шум моря доносилось звяканье якорной
цепи, тершейся о клюз. Минуты шли, ожидание длилось все напряженнее.
- Ах-ха! Вот она, черт-девчонка! - так рявкнул вдруг инженер, что
Сандра вздрогнула.
В кипящей пене мелькнула крохотная черная фигурка и скрылась. Но
Леа была уже за прибоем на отмели. Чезаре отпустил перила и стал
разминать онемевшие, сведенные пальцы. Капитан выколотил остывшую
трубку, а Флайяно потребовал акваланг.
