оператор-мосторазводчик. Генеральная улица, дом два, квартира один. Он,
что, действительно ожил?
4
С Костей мы договорились так. Если получатся сложности, через Шарри я
даю ему SOS, и он идет на подмогу. Честно говоря, никакого SOS я давать
Косте не собирался. Еще не хватало подставлять старого товарища, да и что
Костя мог сделать. Это не в редакции давать по шее за перевранные столбцы.
- Генеральная, это надо мост перейти, - сказал мне прохожий в голубом
синтетическом тулупе.
- Который? Вон тот? - Я показал ему за дома, за длинные предвечерние
тени, стрелами сходящиеся к реке. Там, где она невидимо от меня струилась,
плоскими ладонями кверху было положено на воду длинное металлическое
существо. Молчаливо и медленно по нему проползали блошки.
- Нет, - ответил горожанин в тулупе. - Тот мост через Бжу, а тебе
нужно за Бежинку. Там мосток деревянный, пойдешь за дома - увидишь. А
хочешь - поезжай на автобусе, остановка у парикмахерской. Как мост
переедешь, на второй остановке сходи.
- Спасибо, - сказал я и угостил тулуп сигаретой.
День кончался удачно. В графе "Покушения" - прочерк, со старинным
товарищем, другом молодости боевой, когда революционными ножницами
состригали бороду Марксу, - повидался, коньяк пил, сейчас вот, коли
повезет, проверю версию Кости.
Насчет Гаврюхина-Лашенкова у меня были сомнения. Трое суток без
воздуха под водой - это, конечно, довод. Но пить в ресторанной компании,
да еще ввязываться в дурацкий по существу спор. Такое не в правилах моих
подопечных. Хотя все может быть. Эволюция!
Мосток был неширокий - за домами улица проваливалась в ложбину, снег
в ней лежал нетронутый, и под снежным вогнутым желобом едва угадывалась
река. Но под самим мостом, переливаясь в отсветах вечера, блестела ее
скользкая черненая чешуя. От воды поднимался пар.
За потаенной во льдах Бежинкой город, передохнув после естественной
природной преграды, продолжал свой каменный бег. Я ступил на снежок моста,
пешеходная тропка по краю поскрипывала под ногами. Упругая сила дерева
подталкивала вперед, и я почти побежал, и почти добежал до середки, и был
почти счастлив от бега, воздуха и морозца.
- Эй! - возглас был, словно выстрел, короток и звенящ. Каблук
поскользил, тормозя, рука вцепилась в перила. Я хотел обернуться, чтобы
взглянуть на немногословного оруна. И тут деревяшка перил вывернулась под
рукой, рука, потеряв опору, провалилась вниз, и я, сжимая в ладони
предательскую деревяшку, полетел навстречу воде. Саквояж застрял на мосту.
Мне казалось, падение бесконечно. Белые веки промоины раздвигались
все шире и шире, снизу медленно, как во сне, поднималось мое отражение.
Лоб сложился в морщины, мне сделалось страшно.
Спас меня русский Бог, шерстяною шлеею шарфа зацепив за торчащую
балку. Я почувствовал, как больно стянуло шею, перехватил шарф рукой, а
другой дотянулся до балки. Секунда, и я стоял на мосту, ругательской
ворожбой унимая труса в коленях.
Мост был пуст, берега пусты и заснежены, источник голоса в пейзаже
отсутствовал. И только тут я заметил аккуратные шершавые срезы на торцах
разъятых перил.
Улица Генеральная встречала меня малиновым звоном вечера, гладким,
дочерна вылизанным сквозняками ледком и нахальным подростком, заехавшим
мне снежком прямо промеж лопаток. Когда я, поеживаясь, обернулся,
мальчишка выплюнул сигарету и, по-паучьи скрючившись, начал лепить второй.
- Эй! - сказал я громко и погрозил наглецу пальцем.
- Дядя, лови! - Снежок нехотя перелетел из красной распухшей ладони
на воротник моего пальто и рассыпался в снежную пыль. Пока он летел,
ребенок успел прикурить новую сигарету.
- Что ж ты... - Я пошел на него войной, но паренек, пятясь и строя
рожи, скорей-скорей, и пропал в тени ближайшего дома. Из белопенной стены
строения, из сумерек на меня выплывала важная лебедь - двойка.
- Такие не проживают, - ответил злой голосок, когда отчаявшись
дозвониться, я стоял на площадке у двери и задумчиво теребил звонок. По
звуку голос принадлежал ведьме.
"Отопрет или не отопрет?" - подумал я раздраженно.
Все же желтая нитка света проделала стежок по стене, дверь слегка
подалась. Ведьмино любопытство оказалось сильнее злости.
- Лашенков. Юрий Давыдович. - Пока дверь не захлопнулась, я
пропихивал через тонкую щель крохи информации о клиенте.
Нитка света поблекла, старухе с той стороны стало неинтересно. Она
мной насытилась.
- Минутку. - Я сам начинал злиться. Со злостью пришло вдохновение. -
Ему перевод на пятнадцать тысяч. Процент по венерианскому займу. Я
уполномочен передать.
- Сколько? - Щель на каплю сделалась толще.
- Пятнадцать.
- Деньги с собой? - В голосе за дверью что-то переломилось, мне
показалось, он стал моложе и мужественней.
И тут я сделал ошибку.
- Квитанция, - соврал я, думая, что пройдет.
Голос на слово "квитанция" сделался груб, как наждак. Старуха
ответила:
- Не проживает.
- Умер, что ли? - спросил я наудачу.
- Утонул.
Дверь закрылась навеки.
5
Утро выдалось мутное, пропащее, как скисшее молоко, из пулевых дырок
над головой по потолку растекалась тревога. Даже зеленый шарф, спасший
меня вчера, и ночью упавший с вешалки, казался наростом плесени.
Ночью мне снился мост и оказавшийся Лашенковым Гаврюхин,
мосторазводчик. Всю ночь я убегал от него по мосту, мост не хотел
кончаться, ноги вязли по щиколотку в размякшей дощатке настила, а внизу по
льдистой воде скользили ведьмины волосы.
Проснулся я поздно.
- Привет динозавру коммунистической прессы, - сказал я весьма угрюмо,
набрав номер редакторского кабинета Кости. И сразу понял - что-то
случилось. По заминке, слабому тактическому покашливанию, и, самое
главное, голос был у него растерянный и, чувствовалось, виноватый.
- Миша, понимаешь, такое дело. Равич исчез.
- Как исчез? - Рот наполнился горечью, словно от пережеванной крысы.
- Исчез. Вышел вчера из дому и не вернулся. Жена в панике.
- Ну, а может, он ночевал...
- Не может, Миша, это не тот человек. И еще... Ты только не волнуйся.
Тут с утра про тебя спрашивали, был товарищ из следственного отдела в
связи с исчезновением Равича...
- Уже?
- Что уже?
- Вчера исчез, а сегодня уже завели дело?
Растерянности в голосе Кости прибавилось.
- Товарищ Ахмедов его фамилия. Но я-то знаю, что ты к этому делу
отношения не имеешь. Ведь не имеешь? А?
- Нет, Константин Евгеньевич, к этому делу я отношения не имею.
- Вот-вот, я так и сказал товарищу следственному работнику: Михаил
Борода здесь ни при чем. Так что, Мишок, если тебя сегодня вдруг вызовут,
ты особенно не переживай. Обойдется. Ага?
- Ага, товарищ редактор. - На Костю я не обиделся, только спросил на
прощанье: - Послушай, а каким числом помечена та заметка про Лашенкова?
Пока я дымил в потолок, размышляя над странностями судьбы, по мягкому
коврику в коридоре словно проволокли быка. У моей двери его отпустили,
сжалившись, послышался шумный выдох, и, наконец, в дверь постучали.
"Скромный, однако, человек этот товарищ Ахмедов." Я подошел к двери и
повернул ключ.
- Что, выяснили тогда про поэта Дегтярного? - спросил представитель
власти, потом улыбнулся и поздоровался: - Здравствуйте.
И тут я вспомнил. Конечно. Это же тот самый милиционер, который
встретился мне вчера утром. Только одет по-другому.
Разговор продлился недолго и вышел по-деловому пресен. Те четверть
щепотки мелкой поэтической соли, которой Ахмедов, входя, сдобрил словесное
рукопожатие, вкуса беседе не прибавили. И немудрено.
- Оружие у вас есть? - спросил он, собираясь прощаться. - Сдайте.
Я вытащил пистолет-зажигалку, положил перед ним на стол.
- Действует локально-паралитически, - пояснил я, чтобы он не пугался.
- Все?
Я развел руками:
- Есть пугач, но он не оружие.
- Тоже сдайте.
Ахмедов внимательно осмотрел пугач, улыбнулся в прореженные усы,
наверное, вспомнил детство. Поднеся пистолет к уху, он пощелкал ногтем по
корпусу, нежно погладил ствол. Вздохнул и отправил игрушку в нутро
остроуглого дипломата. Про Шарри я говорить не стал, да и что Шарри за
оружие. Электронный прибор безопасности, сделанный для острастки под
паука. То же самое, цветочный горшок с подоконника при желании можно
посчитать за оружие или спинку кровати. Я попросил у Шарри прощения за
обидное сравнение с горшком. Между тем Ахмедов защелкивал на дипломате
замки.
- Я понимаю, - сказал он, отводя виновато глаза, - иметь при себе
подобные вещи (он похлопал по дипломату) обязывает специфика вашей работы.
Но и меня поймите. Город у нас тихий, хоть и районный центр. Происшествий
практически не бывает. А тут такое... И одновременно появляетесь вы. И у
вас вот это (он похлопал опять). Конечно, вы ни при чем. Но что подумают в
городе? У нас каждый приезжий на виду. Вы согласны?
- Согласен, что же мне остается.
Голос Ахмедова сделался еще виноватей.
- Население-то в городе небольшое, да ведь и я-то на весь город один.
Есть два помощника, но они сейчас в отпусках. А надо и за улицей
присмотреть, и среди граждан веду работу. Лекции им читаю. Сидеть некогда.
На лацкане у него я увидел эмблему общества спасения на водах - крест
из лодочных весел.
- И это тоже? - Я показал на эмблему.
- И это.
Он помолчал и спросил застенчиво:
- Не очень на меня обижаетесь?
- Нисколько. - Я не кривил душой.
- Тогда я пойду, служба. - Он взялся рукой за дверь. - Ах да, ваше
имущество. За ним придется зайти перед отъездом. Вы сколько у нас еще
пробудете?
- День, два, как получится. Все зависит от результатов работы.
- Ага, ну вот и зайдете, адрес я вам сказал. Удачи в работе, товарищ
Борода.
- Спасибо. - И тут я подумал, а не поможет ли мне этот
добряк-законник хотя бы советом. - Товарищ Ахмедов, я не собирался
обращаться к представителям власти специально, это не в моих правилах. Но
раз уж вы сами пришли. Нет ли у вас кого-нибудь на примете, кто мог бы
меня заинтересовать. По моим сведениям в Бежине находятся четверо моих
подопечных.
Ахмедов замотал головой.
- Я не специалист, поэтому помочь вам вряд ли смогу.
- Жаль, это бы сократило время моего пребывания в городе. И население
бы не волновалось.
- Знаете что, - Ахмедов на секунду задумался, - на завтра заявлен
пропагандистский митинг местной партии коммунистов-утопистов. Они арендуют
на четыре часа балкон на здании школы. Завтра суббота, выходной день, быть
может, вам повезет.
6
Ахмедов ушел и с его уходом закончилось долгое утро. Начинался вечер.
Я гнал от себя упрямую мысль, мучившую меня все время после разговора с
Костей. Февраль, шестнадцатое число. Сейчас тоже февраль, семнадцатое.
Вчера была годовщина мнимой гибели Лашенкова. И вчера исчез Равич. Я
решительно рвал, сминал и отбрасывал в мусор всякие подозрения о
таинственной связи событий. Но годичные кольца упрямо налезали одно на
другое, смерзались намертво в ледяной воде февраля и покоя сердцу не
прибавляли.
Я позвонил в редакцию. Не отвечают. Я раскрыл распухший от слез
постояльцев справочник "Бежинский житель", нашел раздел "Общественная
жизнь горожан", подраздел "Партии, группы, общественные организации". Стал
читать.
Коммунисты-утописты. Местное отделение партии на год издания
