согнутого в поясе человека. Правее, в нескольких метрах, как рваная дыра в
полотне, темнело тело Григорьева.
Я взял правее. Пусть потеряю во времени, зато можно ползти, укрываясь
за песчаной косой, подковой изгибающейся к востоку. Глядишь, и где-нибудь
отыщется место, откуда можно будет выстрелить первому.
Скоро мне повезло - в спекшейся корке, покрывавшей ребро косы, я
обнаружил трещину. В узком треугольном просвете, который расширялся на
выходе, виднелась вывернутая рука Григорьева с увязшей в песке ладонью. А
рядом, ближе ко мне, лежал пластиковый цилиндр размером с человеческий
палец.
"Третий. - Я хотел облизать губы, позабыв про кольцо респиратора, и
почувствовал горечь резины. - Значит, третий был у Григорьева. Так".
Оторвав взгляд от лежащего на песке предмета, я попытался рассмотреть
то, что находилось вдали. Видимость была - хуже некуда. Красноватая глыба
бархана еще просматривалась на вечереющем небе, но неясное пятно у
подножья из-за расстояния и узости щели все время меняло форму, и глаз
уставал смотреть. Можно было расширить щель, но получать пулю в лоб из-за
собственного нетерпения не хотелось.
Выручила меня луна. Бледный призрачный круг, срезанный песчаными
ножницами, возник всего на мгновенье. И в пролившемся лунном свете...
Я сжал виски и плотно закрыл глаза. Потом открыл. Луны не было.
Ничего не было. Был отсвет на песчаной стене. Или игра теней. Или морок
усталости, породивший навязчивый образ. В пролившемся лунном свете я
увидел лицо Родионовой. Живое. Губы полуоткрыты. Волосы рассыпаны по
плечам. Глаза... Такие я видел ночами, когда она была со мной рядом.
- Нет, - сказал я себе, поднимаясь.
- Это игра теней. - Воля сопротивлялась смерти.
- Не верю, - я встал во весь рост и пошел, не ощущая тела. Ноги не
слушались. О смерти я больше не думал. Глаза смотрели вперед на смутную
глыбу бархана. Под ногу что-то попало. Ребристый след от подошвы пролег по
мертвой ладони. Я даже не оглянулся.
Это была она. Ее обнаженное тело лежало вывалянное в песке. Голова
откинулась в сторону, а в руке, в разжавшихся пальцах, я увидел жогинский
пистолет.
Я остановился, как вкопанный. Между ней и стеной песка в складках
помятой одежды, обвивавших тело, как пелена, стоял капитан Зайцев и в упор
смотрел на меня.
- Палец! - он выставил перед собой руку. На изуродованной ладони в
пустоте между пальцами темнели бурые запекшиеся рубцы.
Ни слова не говоря, я достал из-за пояса пластиковый цилиндр и
бросил. Сейчас я позавидовал мертвым. Они не видели Лазаря.
- Палец! - громко повторил воскресший.
Я бросил ему второй, тот, что отобрал у Козлова. Он наклонился и
взял. Тело его перегнулось и лицо налилось кровью. Я мог бы выстрелить,
мог изрешетить его пулями, мстя за собственную неудачу. Но только поднял
пистолет и сразу же его опустил. Сзади за спиной Зайцева рядом со
спасательным шлюпом - малым подобием "Ласточки" - темнел злополучный
контейнер. Пустой, никому не нужный.
Дура! Жадная дура! Чтобы распечатать контейнер, она приложила не
палец - пальца ей показалось мало! Она приложило все тело, приволокла с
орбиты и приложила. Не побрезговала, подлая тварь. И кому в результате
досталось бессмертие? Тебе, мертвая кукла с вытаращенными от страха
глазами? Мне, дураку, который тебе поверил? Трупу! Мертвому капитану
Зайцеву, оживленному энергией воскрешения! И стреляй в него, не стреляй,
смерть ему уже не страшна.
Зайцев возился с рукой, приращивая к ладони пальцы. Я повернулся и
медленно пошел на восток. Было тихо. Скрипел песок. Я шел по нему,
спотыкаясь, потому что не было света.
