мнилось по первости... Эту, последнюю, точку зрения высказывали в основном
те из поселковых, кто намедни побился сдуру об заклад (один к двум, а то и к
трем), ставя на то, что Ранкорн объявит-таки о намерении мстить, -- и теперь
вот кисло выкладывал проигранные денежки на липкий от пива стол в
"Трехпинтовой кружке".
Молодой сеньор, однако, так не думал: во всем, что не касалось его
сдвига по части розового мясца, он был на диво осмотрителен. Лесник никак не
производил на него впечатления человека, который оставит эту историю без
последствий либо (что, в сущности, то же самое) примется обивать пороги суда
и строчить челобитные. Эта шустрая пейзаночка, коию он мимоходом
облагодетельствовал на лесной опушке, невзирая на некоторые ее возражения
(черт, укушенный палец ноет по сию пору)... Откровенно говоря -- знать бы
загодя, что на нее всерьез положил глаз такой парень, как Ранкорн, так он
просто проехал бы себе мимо... тем более и девка-то оказалась -- тьфу,
глядеть не на что... Ну да чего теперь говорить -- сделанного не воротишь.
Сопоставив собственные впечатления с мнением командира дружины, лендлорд
уверился: отсутствием черной стрелы обольщаться не стоит, сие означает лишь,
что Ранкорн не любитель театральных жестов и ему плевать на пересуды зевак.
Серьезный человек -- а значит, и отношения к себе требует серьезного... Той
же ночью стоящий на отшибе дом лесника запылал со всех четырех концов.
Входная дверь оказалась подпертой бревном, а когда багрово подсвеченное
изнутри чердачное оконце закрыла тень вознамерившегося выбраться наружу
человека, снизу, из темноты, полетели стрелы; больше уже никто вырваться из
пылающего сруба не пытался.
Сгоревший заживо королевский лесник -- это тебе не вшивый виллан, по
собственной дурости угодивший под копыта господской охоты, тут концы в воду
не очень-то упрячешь. Хотя...
-- Вся округа, сэр, полагает, что это браконьеры. Покойный -- царство
ему небесное -- держал их в черном теле, вот они ему и отомстили. Скверная
история... Еще вина? -- Эти слова молодой сеньор адресовал прибывшему из
Харлонда судебному приставу, который -- так уж случилось -- остановился под
его гостеприимным кровом.
-- Да-да, благодарю вас! Чудный кларет, давненько не доводилось
пробовать подобного, -- степенно кивнул пристав -- рыхлый сонный старикашка
с венчиком серебристых волос вокруг розовой, как деревенское сало, лысины.
Он долго любовался на пламя камина сквозь вино, налитое в тонкий стеклянный
бокал умбарской работы, а потом поднял на хозяина свои выцветшие голубые
глазки, оказавшиеся вдруг вовсе не сонными, а пронзительно льдистыми. --
Кстати, та утопленница... Она была из ваших крепостных?
-- Какая утопленница?
-- Слушайте, неужто они у вас топятся регулярно -- через два дня на
третий?
-- Ах, эта... Нет, она откуда-то с севера. А что, это имеет значение?
-- Может статься, что имеет. А может, и нет. -- Пристав вновь поднял
бокал на уровень глаз и раздумчиво произнес: -- Ваше поместье, сударь,
радует глаз своей обустроенностью -- пример для подражания всем окрестным
землевладельцам. По моим прикидкам, не менее двух с половиной сотен марок
годичной ренты -- не так ли?
-- Сто пятьдесят, -- не моргнув глазом соврал лендлорд и облегченно
перевел дух: хвала Эру -- разговор, кажется, перешел в практическую
плоскость. -- Да к тому же едва ли не половина уходит в налоги... А тут еще
закладные...
Что ж, браконьеры так браконьеры. Соответствующую кандидатуру подобрали
быстро; провисев должное время на дыбе с жаровнею под пятками, парень сделал
все положенные признания и был чин-чином посажен на кол -- в назидание
прочим холопам. Пристав убыл в город, нежно прижимая к правому боку свой
кожаный кошель, отяжелевший разом на сто восемьдесят серебряных марок... Ну
что, все? Черта с два -- все!..
Лендлорда с самого начала тревожило то, что никаких костей на месте
сгоревшего Ранкорнова дома так и не обнаружили. Командир дружины, который
лично руководил той ночной акцией, успокаивал хозяина: сруб большой, пол не
земляной, а дощатый, полыхало больше часа -- труп наверняка сгорел дотла,
такое случается сплошь и рядом. Молодой сеньор, однако, будучи -- как уже
говорено -- человеком не по годам осмотрительным, послал своих людей еще
разок обшарить пепелище... Тут-то и подтвердились наихудшие его опасения.
Оказалось, осмотрительность не чужда была и леснику, в жизни которого
хватало всяческих сюрпризов: из погреба у него вел наружу подземный лаз
длиною тридцать ярдов, на полу которого обнаружились недавние пятна крови --
одна из ночных стрел попала в цель.
-- Искать! -- распорядился молодой сеньор -- негромко, но таким тоном,
что выстроенные по тревоге дружинники (парни оторви и выбрось) разом
покрылись гусиной кожей. -- Либо он, либо мы -- назад хода нету. Он пока
что, хвала Оромэ, отлеживается где-то в лесу. Если уйдет -- я покойник, но
вы -- все! -- умрете раньше меня, эт-то я вам обещаю...
Лендлорд лично возглавил погоню -- заявив, что на сей раз не
успокоится, покуда не увидит труп Ранкорна собственными глазами. Следы
беглеца, ведущие в глубь леса, весь день читались хорошо и четко: тот даже
не пытался их маскировать, полагаясь, как видно, на то, что его уже не
числят среди живых. Правда, ближе к вечеру командир дружинников нашел в
кустах рядом со следовой дорожкой настороженный самострел... Вернее сказать,
сам-то самострел обнаружили чуть погодя, когда стрела уже сидела у командира
в животе по самое оперение. Пока дружинники базарили промеж собою, столпясь
вокруг раненого, невесть откуда прилетела вторая стрела, вонзившаяся в шею
еще одному из них. Но здесь Ранкорн сам себя выдал: его силуэт мелькнул
среди деревьев ярдах в тридцати чуть ниже по склону лощины, и уж тут-то они
всей ватагою ринулись вдогон по узкой прогалине между кустов орешника... Так
оно и было задумано -- чтоб все сразу и бегом, не глядя под ноги. В итоге в
ту ловчую яму угодили единым махом трое -- на такое он, признаться, даже не
рассчитывал; разбойнички Эгги-Пустельги, что мастерили это сооружение,
потрудились тогда на совесть -- восемь футов глубины, на дне колья,
вымазанные мясной гнилью, так что заражение крови гарантировано в любом
случае.
Сумерки меж тем стремительно сгущались. Теперь дружинники сделались
очень осторожными: двигались только попарно, а когда, прочесывая лес,
заметили наконец затаившегося в кустах Ранкорна, то не стали рисковать и тут
же изрешетили его стрелами с двадцатиярдовой дистанции. Увы, приблизившись
вплотную (в аккурат под удар пятисотфунтовой колоды, сорвавшейся из соседней
кроны), они обнаружили вместо вожделенного трупа сверток коры с одетыми на
него лохмотьями... Тут только лендлорд впервые осознал, что даже унести ноги
из "укрепрайона" шайки Эгги, куда их так ловко заманил этот окаянный вос,
будет весьма непросто: ночной лес вокруг них набит смертоносными ловушками,
а четверо тяжелораненых (это плюс к двоим убитым) начисто лишили отряд
мобильности. И еще он понял, что их подавляющий численный перевес при
создавшемся раскладе не имеет ровно никакого значения и вплоть до рассвета
роль дичи в этой охоте уготована им.
ГЛАВА 56
Заняли круговую оборону; место -- хуже не выдумаешь (лощина, заросшая
орешником, видимость -- ноль), но перебираться на другое было еще опаснее. О
том, чтоб зажечь костер, и не думали -- страшно не то что подсветиться, а
хотя бы подать голос; даже перевязывать раненых пришлось в кромешной
темноте, на ощупь. Стиснув луки и рукояти мечей, дружинники вглядывались и
вслушивались в безлунную ночь, без колебаний стреляя на любой шорох, на
любое шевеление в подымающемся от прелой листвы тумане. Кончилось тем, что
во втором часу ночи у кого-то сдали нервы и этот идиот с воплем "Босы!!!"
пустил стрелу в своего привставшего размять затекшие ноги соседа по цепи, а
потом, хрустя кустами, ринулся в глубь оборонительного кольца. Дальше
произошло самое страшное, что только может случиться в ночном бою: цепь
распалась и началась всеобщая паническая беготня во мраке со стрельбой
вслепую -- каждый против всех...
Впрочем, в данном случае ни о какой несчастной случайности и речи не
было: вышеупомянутый "кто-то", спровоцировавший своим выстрелом по товарищу
всеобщую неразбериху, был не кем иным, как самим Ранкорном. Пользуясь
темнотою, лесник завладел плащом одного из убитых (благо их-то никто не
сторожил), смешался с занимающими оборону дружинниками и принялся ждать.
Собственно говоря, всадить стрелу в спину лендлорда и, пользуясь неизбежною
сумятицей, беспрепятственно раствориться потом во тьме можно было уже тыщу
раз -- только не заслужил тот столь легкой участи, и у Ранкорна были иные
планы.
Итоги боя незадачливым преследователям стали ясны, лишь когда совсем
рассвело: оказалось, отряд недосчитался еще двух бойцов, но самое главное --
о ужас! -- бесследно пропал сам лендлорд. Полагая, что тот во время ночной
неразберихи отбился от своих и затаился в темноте (вообще-то это верное
решение: в лесу только полный дурак бросается бежать сломя голову --
нормальный человек сядет под куст и не пошевелится, пока об него не
споткнутся), дружинники ринулись прочесывать окрестности, аукая своего
господина. Нашли они его в паре миль от места схватки -- ориентируясь на
грай уже слетевшегося воронья. Молодой сеньор был привязан к дереву, а из
окровавленного рта его торчали отрезанные гениталии. "Хером подавился", --
злорадно шептались потом по деревням...
К облаве на изверга с энтузиазмом подключилось все окрестное население,
но с тем же успехом можно было бы ловить и лесное эхо. Дальнейшая карьера
королевского лесника, коему теперь не осталось иной дороги, кроме как в
разбойники, была совершенно стандартной; стандартным был и ее конец --
"сколь веревочка ни вейся, а совьешься ты в петлю". Раненный в схватке с
людьми харлондского шерифа и изломанный на дыбе Ранкорн должен был украсить
собою тамошнюю виселицу как раз в тот самый день, когда в город прибыл барон
Грагер, вербующий пополнение для изрядно поредевшего в боях Итилиенского
полка. "О!.. Этот мне подойдет", -- обронил барон с тем же примерно
выражением, с каким посетительница колбасной лавки тычет пальцем в
приглянувшийся ей кусок ветчины ("...И, пожалуйста, нарежьте"); шериф только
зубами скрипнул.
Дела за Осгилиатом шли так себе; Итилиенский полк сражался заметно
успешнее прочих -- и, как уж водится в таких случаях, пополнение получал в
самую последнюю очередь. Впрочем, с пополнениями вообще обстояло кисло (у
тех в Минас-Торите, кто перед войной громче всех витийствовал о
необходимости "раз и навсегда освободить Средиземье от Тьмы с Восхода",
как-то вдруг сразу обнаружилась масса неотложных дел по эту сторону Андуина,
простонародье же с самого начала видало эту самую Войну Кольца в гробу в
белых тапках), так что выговоренный некогда Фарамиром пункт по комплектации
полка -- "хотя бы и прямо из-под виселицы" -- приходилось теперь
использовать на всю катушку. Собственно говоря, "под виселицей" продолжал
ходить и сам Грагер, но в разгар войны тронуть фронтового офицера -- для
такого у судейских чернильниц Гондора просто были руки коротки.
Превратить мешок костей, извлеченный бароном из харлондского застенка,
в нечто напоминающее человека стоило полковому лекарю итилиенцев немалых
трудов, но знаменитый разбойник того стоил. Стрелять из лука так, как
