прежде, Ранкорн больше не мог (изувеченный плечевой сустав навсегда потерял
подвижность), однако следопытом он остался отменным, а его опыт засад и иных
боевых действий в лесу был поистине бесценен. Войну он закончил в
сержантском чине, затем посильно поучаствовал под началом своего лейтенанта
в освобождении и возведении на итилиенский престол Фарамира и совсем уж было
собрался приняться за возведение собственного дома -- где-нибудь подальше от
людей, скажем, в долине Выдряного ручья... Тут-то рейнджера и пригласил Его
Высочество князь Итилиенский: не согласится ли тот сопровождать двоих его
гостей на Север, в Темнолесье?
"Я больше не на службе, мой капитан, а благотворительность не по моей
части". "Мне и нужен такой, чтоб не на службе. А благотворительность тут ни
при чем, они готовы хорошо заплатить. Назови свою цену, сержант". "Сорок
серебряных марок", -- брякнул Ранкорн, просто чтоб от него отвязались. Но
жилистый крючконосый орк (он, как видно, был у тех за старшего) лишь кивнул:
"Идет", и принялся развязывать плетеный кошель с эльфийским узором; ну а уж
когда на столе возникла пригоршня разнообразного золота (Халаддина давно
занимало -- откуда у Элоара взялись вендотенийские ньянмы и квадратные ченги
с Полуденных архипелагов?), отыгрывать задний ход рейнджеру стало
неприлично.
Халаддин с Цэрлэгом наслаждались теперь полной безответственностью: всю
подготовку похода к Дол-Гулдуру взял на себя Ранкорн. Правда, купленные для
них в поселке кожаные ичиги разведчик примерял с явной опаской (обуви без
твердой подошвы орокуэн решительно не доверял), но вот поняжка, которую
здесь используют вместо заплечного тюка, ему определенно пришлась по душе:
жесткий каркас из двух черемуховых дуг, соединенных на взаимозажим под углом
девяносто градусов (гнут черемуху свежей, только что срезанной, а засыхая,
она обретает твердость кости), позволяет нести угловатый стофунтовый груз,
не заботясь о том, как тот прилегает к спине.
Орокуэн на эти дни, к некоторому удивлению доктора, предпочел
перебраться из гостевых апартаментов Эмин-Арнена, отведенных им принцем, в
казарму Фарамировой личной охраны. "Я, сударь, человек простой и во всей
этой роскоши чувствую себя как муха в сметане: плохо и сметане, и мухе".
Назавтра он появился с изрядно заплывшим глазом, но вполне довольный собой:
оказалось, итилиенцы, наслышанные о подвигах сержанта в ночь освобождения
принца, раскрутили того на спарринг с двумя лучшими рукопашниками своего
полка. Одну схватку Цэрлэг выиграл, вторую проиграл (а может -- хватило ума
проиграть) -- к полному взаимоудовлетворению сторон; теперь даже открывшаяся
во время вечерних посиделок нелюбовь орокуэна к пиву встречала у рейнджеров
понимание: авторитетный мужик, в своем праве... А как там у вас?.. Кумыс? Ну
уж извиняй, не завезли... А как-то раз Халаддин заглянул в казарму к своему
спутнику и отметил, как при его появлении разом увял оживленный разговор на
всеобщем и воцарилось неловкое молчание: для крестьянских парней,
избавленных наконец от необходимости стрелять друг в дружку, высокоученый
доктор был сейчас лишь досадной помехой, начальством.
Путь на север избрали водный: неизвестно, кто сейчас хозяйничает в
Бурых землях на андуинском левобережье. До водопадов Рэроса (это примерно
две трети пути) поднимались под парусом, благо в это время года по долине
Великой Реки дуют сильные и ровные южные ветры. Дальше пришлось идти на
легких долбленых обласках. эту часть пути Халаддин с Цэрлэгом провели в
статусе корабельного груза: "Вы с Рекой не знакомы, и лучшее, что можете
сделать для отряда, -- это ни при каких обстоятельствах не отрывать задницы
от донышка челнока и вообще не делать резких движений". Второго июня
экспедиция достигла кольцеобразной излучины Андуина перед впадением в него
берущей начало в фангорнском лесу Светлянки. Дальше начинались Зачарованные
леса -- Лориен по правому берегу, Темнолесье по левому; отсюда до
Дол-Гулдура оставалось чуть больше шестидесяти миль по прямой. Люди Фарамира
остались сторожить челны, перегнав их от греха на правый, роханский, берег,
а они -- трое -- спустя день пути увидали перед собою зубчатую черно-зеленую
стену из темнолесских елей.
Лес этот совершенно не походил на заполненные солнцем и жизнью дубравы
Итилиена: полное отсутствие подроста и кустарника делало его похожим на
необозримую колоннаду циклопического храма. Под сводами царила глухая тишина
-- толстенный ковер из ядовито-зеленого мха, испещренный кое-где мелкими
белесыми цветами, смахивающими на картофельные проростки, полностью
скрадывал звуки. Безмолвие и прозрачный зеленоватый сумрак создавали полную
иллюзию подводного мира, которую еще усиливали "водоросли" -- неопрятные
седеющие бороды лишайника, свисающего с еловых ветвей; ни солнечного лучика,
ни дуновения ветерка -- Халаддин физически ощущал, как давит ему на грудь
многометровая толща воды. Деревья были огромны; истинный размер их
становился понятен лишь по упавшим стволам -- перебраться через них было
невозможно, а обходить -- футов по сто -- сто пятьдесят в каждую сторону,
так что попадавшиеся кое-где участки бурелома были совершенно непроходимы,
их приходилось огибать стороною. К тому же внутренность этих колод была
источена в кружево исполинскими -- в ладонь величиной -- муравьями, которые
яростно атаковали всякого, кто имел неосторожность прикоснуться к стене их
жилища. Дважды натыкались они и на человеческие скелеты, довольно свежие:
над ними бесшумно роились изящные угольно-черные бабочки -- и это было до
того страшно, что даже навидавшийся всякого орокуэн тихо осенял себя знаком
Единого.
Стаи волков-оборотней и пауки размером в тележное колесо -- все это
оказалось детскими сказками: лес не снисходил до прямой враждебности
человеку, будучи абсолютно ему чуждым, как чужд океанский простор или
холодное пламя заоблачных ледников Эфель-Дуата; сила леса проявляла себя не
в противодействии, а в неприятии и отторжении, оттого острее всего ощущал ее
именно лесовик Ранкорн. Эту-то силу и собирал -- век за веком, каплю по
капле -- в свои заговоренные камни Дол-Гулдур: три магические твердыни --
Дол-Гулдур в Темнолесье, Минас-Моргул у Кирит-Унгольского перевала и
Аг-Джакенд посреди безжизненного высокогорного плато Шураб в северном Кханде
-- заключали Мордор в защитный треугольник, питаемый древнею силой лесов,
светом горных снегов и молчанием пустынь. Воздвигшие эти колдовские
"резонаторы" назгулы, желая скрыть их истинное назначение, придали им вид
крепостей; надо думать, они от души забавлялись, когда очередной закатный
полководец очумело бродил по растрескавшимся плитам дол-гулдурского двора,
тщетно пытаясь отыскать хотя бы след того гарнизона, что ратоборствовал с
его воинством. (Последний раз этой уловкой воспользовались два месяца назад:
"зеркальный гарнизон" почти две недели отвлекал на себя эльфов Лориена и
эсгаротское ополчение, позволив настоящей Северной армии практически без
потерь вернуться к Мораннону). Только вот в подземелья замка соваться не
рекомендовалось никому -- о чем, впрочем, честно упреждали выбитые на стенах
надписи на всеобщем языке.
...Консилиум на тропинке затягивался. Халаддин снял с плеч поняжку (в
первый миг, как обычно, возникло блаженное ощущение, будто невесомо летишь
по воздуху, потом оно ушло -- осталась лишь накопившаяся за маршрут
усталость) и приблизился к следопытам. Оба сержанта выглядели явно
встревоженными: шли они все эти дни по глухим лесным тропкам, избегая торной
дороги, соединяющей Дол-Гулдур с Моранноном, однако присутствие людей даже в
этих зачарованных чащах ощущалось разведчиками постоянно -- и вот нате вам,
пожалуйста: совсем свежие следы. Следы форменных сапог мордорского
пехотинца... А Шарья-Рана между тем ни о каких мордорских частях в районе
крепости не поминал ни единым словом.
-- Может, какие дезертиры из Северной армии, еще с той поры?
-- Да навряд ли... -- почесал в затылке Цэрлэг. -- Любой дезертир из
здешних мест слинял бы куда угодно, хоть в самое пекло. А эти явно
базируются здесь поблизости: шли-то без груза -- судя по глубине
отпечатков...
-- Странный след, -- поддержал его Ранкорн. -- У людей из вашей
Северной армии сапоги должны быть здорово стоптанные, а эти -- будто только
что с вещевого склада. Вон, гляди, как краешек ранта пропечатался.
-- А из чего, собственно, следует, что это мордорцы?
-- Ну, -- переглянулись -- с некоторой даже с обидой -- следопыты, --
высота каблука... форма носка...
-- Я не о том. Вот мы с Цэрлэгом обуты в ичиги -- и что ж с того?
Наступило краткое молчание.
-- Черт... Тоже верно... Но смысл?..
Смысла в том действительно не было никакого... И решение, внезапно
принятое Халаддином, было абсолютно иррациональным -- прыжок во мрак.
Собственно говоря, это было даже не его решение; просто какая-то сторонняя
сила негромко приказала: "Вперед, парень!" -- и уж тут надо либо
повиноваться не раздумывая, либо вовсе не играть в эти игры.
-- Значит, так... До Дол-Гулдура, как я понимаю, осталось всего ничего,
дюжина миль. Сейчас подходим к дороге; дальше вы остаетесь, а я иду в
крепость. Один. Если через три дня не вернусь -- значит, все: поворачивайте
оглобли, меня нет в живых. К крепости не приближаться ни при каких
обстоятельствах. Ни при каких -- ясно?
-- Да вы что, сударь, спятили? -- вскинулся орокуэн.
-- Сержант Цэрлэг, -- он и не подозревал за собою способности к таким
обертонам, -- вам ясен приказ?
-- Так точно... -- Тот замялся, но лишь на секунду. -- Так точно,
господин военлекарь второго ранга!
-- Вот и славно. А мне надо выспаться и хорошенько продумать, что
говорить этим самым ребятам в ненадеванных сапогах -- если крепость в их
руках. Кто я таков, где провел эти месяцы, как добирался сюда и все такое...
Откуда, кстати, у меня на ногах ичиги -- тут мелочей не бывает.
ГЛАВА 57
Кумай переложил рули, и планер недвижимо замер в вышине, привычно и
уверенно опершись раскинутыми крыльями на пустоту. Дол-Гулдур отсюда
открывался как на ладони -- со всеми его декоративными бастионами и
равелинами, центральным донжоном, занятым теперь под мастерские, и ниточкой
подъездной дороги, петляющей меж вересковых холмов. Он еще раз окинул взором
окрестности и довольно ухмыльнулся: спрятать их "Оружейный монастырь" здесь,
у черта на куличках, под самым носом у лориенских эльфов, -- затея,
великолепная в своем нахальстве. Правда, многие из коллег, собранных под
крышею чародейной цитадели, ощущали себя не в своей тарелке (у одних
беспрерывные ночные кошмары, а у иных -- и открывшиеся вдруг малопонятные
хвори), но тролли -- народ толстокожий и флегматичный, не верящий ни в сон,
ни в чох, так что инженер чувствовал себя здесь превосходно и погрузился в
работу так, что даже маковка наружу не торчала.
Хотя формально старшим над ними числился Джагеддин -- прославленный
химик, оптик и электромеханик из Барад-Дурского университета, -- реально
командовал "на объекте" комендант Гризли, чем-то и вправду напоминающий
огромного серого медведя из лесистых нагорий Северо-Восхода; ни настоящего
его имени, ни должности, которую он занимал в разведслужбе, никто из них не
знал. Кумай не мог даже сообразить, кто тот по крови; может, из тех,
северных, троллей, что жили когда-то в Мглистых горах, а потом постепенно
