с паромными переправами. Не задаром, ясное дело: как утверждали злые языки,
из тех серебряных монет, что переплатили за эти четыре века в городскую
казну караванщики, можно было бы насыпать рядышком вторую такую же дамбу.
Перед массивным зданием таможни, высившимся у въезда на дамбу со
стороны Полуострова, раскинулся целый городок из пестрых шатров, палаток и
бамбуковых балаганчиков. Здесь купец, истомленный пятидневным переходом по
крутым серпантинам Чевелгарского тракта, имел все возможности потратить свои
денежки более приятным для себя способом, нежели в кабинете сборщика
таможенных пошлин. Стелющийся над мангалами сизоватый шашлычный чад -- едва
ли не более вкусный, чем сами шашлыки, девушки всех цветов кожи и телесных
объемов, ненавязчиво демонстрирующие свои прелести, прорицатели и маги,
сулящие за какую-то пикколу предсказать результат грядущей сделки, а за
кастамирку -- раз и навсегда стереть в порошок всех твоих конкурентов...
Напористо взывали к милосердию нищие, шныряли карманники, артистично
завлекали в свою компанию лохов шулера и наперсточники; тут же степенно
вершили свой собственный рэкет полицейские (место было хлебное -- чего
там... Говорят, некий начинающий страж порядка на полном серьезе подал
своему начальнику такой вот рапорт: "Испытывая крайнюю денежную нужду по
случаю рождения третьего ребенка, прошу хотя бы ненадолго перевести меня на
Длинную дамбу). Словом, эдакий Умбар в миниатюре -- во всей своей красе.
...Сегодня очередь двигалась совсем уж по-черепашьи. Мало того что
таможенные чиновники будто бы норовили заснуть на ходу (что не мешало им
неукоснительно совать носы в каждый тюк) -- так еще возник дополнительный
затор на самой дамбе, где строителям приспичило менять дорожную облицовку.
Здоровенный чернобородый караван-баши из Кханда уже понял: таможенники -- да
порази их Всемогущий трясучкой и гнойными язвами! -- промурыжили его столько
времени, что раньше обеда его бактрианам уже не попасть на Острова никакими
силами -- а значит, сегодняшний базарный день пошел ишаку под хвост. Ладно,
чего теперь дергаться и пускать дым из ушей... на все воля Всемогущего.
Поручив присматривать за животными и товаром своему помощнику, он, чтобы
скоротать время, решил прошвырнуться по палаточному городку.
Подзаправившись в одной из харчевен (лагман, три порции превосходного
шафранного плова и блюдо сладких пирожков с курагой), он двинулся было
назад, но застрял перед маленьким помостом, где призывно изгибалась
оливково-смуглая танцовщица, всю одежду которой составляли несколько
разлетающихся шелковых ленточек. Два горца с Полуострова так и пожирали ее
глазами -- начиная с двигающихся во вполне недвусмысленном ритме стройных
бедер и матово-лоснящегося живота; при этом они, разумеется, не забывали
время от времени сплевывать, как бы в крайнем омерзении ("Тьфу, и чего
городские в том находят? Ведь ни кожи в ней, ни рожи"), а также обмениваться
между собою прочувствованными обобщениями на предмет морального облика
горожанок. Караван-баши уже прикидывал -- почем ему встанет более тесное
знакомство с танцовщицей в ее палатке позади помоста, но тут принесла
откуда-то нелегкая хакимианского проповедника -- облаченную в полусгнившие
лохмотья плешивую мумию с горящими как уголья глазами, -- и тот с ходу
обрушил шквал обличении на головы распутников, "похотливо взирающих на
непотребство, чинимое падшей сестрою нашей". "Падшей сестре" все это было
абсолютно по барабану, а вот караванщик предпочел быстренько слинять в
сторонку: ну его к Богу в рай, а то припечатает еще, чего доброго,
каким-нибудь кошмарным проклятием...
Бабу, однако, хотелось до невозможности: пять дней воздержания, шутка
ли... Впрочем -- какие наши годы! Он пошарил глазами вокруг себя, и -- нате
вам, тут же, буквально в десятке шагов, обнаружил искомое. На первый взгляд
девка была неказиста -- худышка годков семнадцати, да еще и с украшением в
виде хорошо выдержанного, цветов побежалости, фингала под левым глазом, --
но кхандец опытным взглядом оценил достоинства ее гибкой фигурки и едва
только не облизнулся в открытую: эт-то, ребята, что-то с чем-то! Ну а что до
рожи, так ее, как известно, в случ-чего можно и портянкой прикрыть.
-- Скучаем, подруга?
-- Отвали, -- равнодушно откликнулась та; голос был чуть хрипловатый,
но приятный. -- Ты ошибся, дядя, -- я не по этому делу.
-- Так уж и не по этому! Может, просто настоящей цены пока не давали?
Так тут все будет путем, не боись... -- И, хохотнув, сцапал ее за руку --
вроде шутя, но хрен вырвешься.
Девушка ответила краткой тирадой, которая запросто могла бы вогнать в
краску пиратского боцмана, высвободила -- одним точным непринужденным
движением -- свою руку из лапищи караванщика и быстро отступила назад, в
проулок между залатанной палаткой и кривобоким балаганчиком из камышовых
циновок; вообще-то ничего хитрого тут нет -- просто вырываться надо строго в
сторону большого пальца схватившего тебя человека, концевой его фаланги, --
однако по первому разу такое впечатляет и, как правило, наводит на верные
выводы. Но только не сейчас: раззадоренный караван-баши (это ж надо --
какая-то малолетняя потаскушка будет корчить из себя недотрогу!) со всех ног
ломанулся в проулок меж палатками за ускользающей добычей...
Не прошло и полминуты, как кхандец появился обратно на площади. Ступал
он теперь очень осторожно, вроде как на цыпочках, и, тихонько мыча от боли,
прижимал к животу правую кисть, бережно прикрывая ее левой. Ну, мужик,
извиняй -- сам дурак, чего тут еще скажешь... Выбить из сустава большой
палец потянувшейся к тебе руки -- сущий пустяк для любого оперативника ДСД,
даже для зеленого новичка, а уж девушка-то была отнюдь не новичком. Чуть
погодя Фей (под этим именем ее знали товарищи по Департаменту) вернулась в
"свой" сектор площади, однако злосчастный караванщик навряд ли сейчас узнал
бы ее, даже столкнись они нос к носу: шлюха канула в небытие, и вместо нее
возник мальчишка-водонос, оборванный и чумазый, но безо всяких следов синяка
под глазом -- а ведь внимание наблюдателя обычно фиксируется именно на таких
вот "приметах"... Вернуться на свой пост она, надобно заметить, успела как
раз вовремя: слепой нищий, сидящий у самого въезда на дамбу, заунывно
возопил "Помогите кто чем может, люди добрые!" вместо всегдашнего своего
"Люди добрые, помогите кто чем может!" -- сигнал "Ко мне!"
Розыскную ориентировку ("Северянин, шатен шести футов росту, глаза
серые... тридцать два года, но выглядит моложе... прихрамывает на правую
ногу...") Фей, разумеется, помнила дословно, хотя в этот раз она была
задействована лишь в оперативном обеспечении, непосредственно подчиняясь
одному из опознавателей -- слепому нищему. О том, что нищим этим является
сам первый вице-директор ДСД собственной персоной, она, разумеется, даже не
подозревала -- равно как и о том, что Джакузи был вчера предупрежден со всей
серьезностью: если его затея с облавной охотой на Тангорна не будет
реализована в течение ближайших суток, то отставкой без мундира ему не
отделаться... Оглашая воздух своим звонким "А вот кому воды, холодной воды
со льдом!", девушка ловко ввинтилась в толпу, пытаясь с ходу угадать, кто
именно привлек к себе внимание ее командира.
На дамбу как раз въезжал воз с мешками, судя по всему -- кукуруза; пару
мулов вел в поводу высокий худощавый горец лет двадцати восьми--тридцати, и
зазор между его малиновой феской и дорожной брусчаткой составлял в аккурат
требуемые шесть футов. Что же до остального... Даже если забыть о хромоте
(каковая в действительности могла быть точно такой же "отвлекалочкой", как и
ее давешний синяк), то уж глаза-то его были ну никак не серыми. Мешки...
мешки -- это серьезно, и как раз по этой причине тут барону ничего не
светит. Проскочить дамбу в какой-нибудь винной бочке или ковровом тюке --
ход напрашивающийся; он настолько заезжен, банален и многократно обсмеян,
что именно своей опереточностью может соблазнить склонного к парадоксальным
решениям Тангорна. Оттого-то таможенники и работают сегодня с предельным
тщанием (среди них запущен слух: на дамбе, дабы пресечь всяческое
мздоимство, работают инкогнито специальные ревизоры из Казначейства), а все
повозки селян -- те из-за дорожного ремонта движутся совершенно по-черепашьи
-- успевает незаметно обследовать специально обученная собака.
Поставив, таким образом, крест и на мешках, и на их хозяине. Фей
скользнула цепким взглядом по вклинившемуся в очередь ("А ну, поберегись!..
Осади в сторону -- плетки захотел?!") наряду конных жандармов с их уловом --
шестерыми скованными попарно арестантами-горцами, -- и, убедившись, что тут
полный порядок, перевела взор дальше... Так вот оно что!..
Богомольцы-хакимиане, возвращающиеся в город после Шавар-Шавана --
традиционного трехнедельного паломничества в одно из своих горных святилищ.
Человек тридцать, лица в знак смирения закрыты капюшонами власяниц, чуть не
половину составляют припадочные и увечные -- в том числе и хромые...
Воистину идеальная маска; даже если удастся опознать барона (что практически
нереально), как извлечь его из толпы паломников? Силой -- отдав
соответствующий приказ бригаде "дорожных ремонтников"? Да тут заварится
такая каша, что и подумать страшно, а завтра в городе вообще может дойти до
всеобщей резни между хакимианами и аританами... Выманить его на обочину? Но
как?.. За этими размышлениями она едва не пропустила момент, когда "ее"
слепец встал, уступая свое -- весьма кормное -- местечко другому члену
гильдии нищих, и, стуча палкою по дорожным плитам, двинулся вслед за
паломниками: это означало, что он опознал Тангорна с полной уверенностью.
Несколькими мгновениями спустя Фей из водоноса обратилась в поводыря.
На некотором отдалении за ними следовали два горца -- те самые, что вместе с
незадачливым караван-баши глазели на танцовщицу (одним из них был Расшуа --
резидент ДСД на Полуострове), а еще дальше -- странноватая компания из двух
полууголовного вида щеголей и зачуханного таможенного чиновника; наступил
обеденный перерыв и у бригады ремонтников -- они тоже гуськом потянулись к
городу. Засада на дамбе свою задачу выполнила: старый конь -- Джакузи --
борозды не попортил...
-- Он молодец, девочка. Задумано было превосходно, я ему аплодирую...
Это ведь, если по-честному, чистое везение, что я сумел его расколоть -- а
остальные-то наши и вовсе лопухнулись. Жаль, он играет не в наглей
команде...
В голосе вице-директора по оперативной работе звучала почти что
нежность; что ж, победа располагает и к великодушию, и к самокритичности.
Тут в его памяти вдруг всплыл столик кафе на площади Кастамира, вкус
нурнонского, выпитого ими тогда за успех гондольера, и свой собственный
вердикт: "Он всего лишь любитель -- хотя и блестящий, и удачливый; ему
повезет раз, повезет другой, но на третий он таки свернет себе шею..." Что
ж, вот он и наступил -- тот самый "третий раз": ни одному человеку не может
везти до бесконечности.
-- А как вы сумели узнать его под капюшоном?
-- Под капюшоном?.. А, так ты небось решила -- он один из паломников?
-- Простите?...
-- Конечно, нет. Он -- арестант, правый в первой паре. Лицо замотано
окровавленной тряпкой, а хромают они все: кандалы -- это тебе не фунт
изюма...
-- Но жандармы...
-- Жандармы -- самые что ни на есть настоящие. А он -- действительно
арестант, в том-то и весь смысл! Отличное решение, по-настоящему изящное...
